От Гринвича до экватора - Михаил Озеров

Со стариком я не встретился, он был нездоров. Но в светлой, пахнущей деревом и красками мастерской поближе познакомился с его детьми. Старшему сыну тридцать два года. Он на листе фанеры рисует будущую маску. При мне как раз закончил эскиз маски дракона, которого представит на семейный совет. Если эскиз одобрят, начнется совместная работа над самой маской.

Младшему сыну семнадцать лет. Он и три дочери Арийапалы пока «на подхвате»: помогают разводить краски, пробуют силы в вырезании эскизов.

Везде фотографии их отца: то с топориком в руках, то отесывающего полено, то придирчиво рассматривающего готовое изделие.

Вся атмосфера дома проникнута любовью к маскам, В самоотверженной преданности своему ремеслу — ключ к тайне замечательных художников Шри Ланки.

Мы прощаемся, и вдруг молодой человек восклицает:

— Я не показал главного!

Он ведет меня в другую комнату. В ней нет ни мебели, ни масок. Только в середине, на постаменте за стеклом, стоят три бюста, которые я видел два года назад.

— Здесь обязательно будет четвертый. Мы начнем работать над ним, когда почувствуем, что готовы к этому, — говорит сын Арийапалы.

В гостях у патриарха

Нелегко писать о Мартине Викрамасингхе, очень уж «вместительна» его жизнь, которой с лихвой хватило бы на дюжину толстых романов. Поэтому ограничусь рассказом об одной встрече.

Я уже бывал у писателя. Но опять долго блуждаю по лабиринту как две капли воды похожих друг на друга тесных улиц Котте — пригорода столицы. Наконец под холмом появляется знакомый домик.

Дверь открывает сам хозяин. Его ни с кем не спутаешь: волосы белые как снег, однако на лице почти нет морщин, за стеклами очков сверкают живые, чуть лукавые глаза. А ему восемьдесят три! Одет по-молодому — в рубашку и саронг из пестрого батика. Невысокий, худощавый, но рукопожатие крепкое.

Кабинет заставлен книжными полками. Среди семнадцати тысяч томов есть очень редкие экземпляры. С письменного стола на нас смотрит бюст Льва Толстого. Перехватив мой взгляд, Викрамасингхе говорит:

— Я забыл, когда закончил свою первую книгу; не то в тысяча девятьсот десятом, не то в тысяча девятьсот двенадцатом, а когда впервые прочитал Толстого, хорошо помню. Мне было восемнадцать лет. Сколько профессий перепробовал к тому времени; конторского служащего, приказчика в магазине, коммивояжера! Но, познакомившись с Толстым, я заглянул в мир большой литературы и понял, кем хочу стать.

На стенах — портреты Чехова и Горького.

— У Чехова, блестящего мастера рассказа, я многому научился. Близок мне и Горький с его постоянным вниманием к человеку труда. Очень радостно, что книги Горького, Чехова, Толстого все чаще переводятся на сингальский язык. А чтение Достоевского привело к тому, что я взялся за книгу «Буддийские джатаки и русский роман» — о взаимодействии ланкийских притч и русской прозы. Джатаки — наше ценнейшее литературное сокровище, на их основе расцвел фольклор других народов… Я обращаюсь к писателям вашей страны, когда мне нужен совет или помощь, — продолжает Мартин. — Мне посчастливилось четыре раза быть в СССР. В результате поездок родилось одно из наиболее дорогих мне произведений «Расцвет Страны Советов».

Викрамасингхе забыл, когда он выпустил свою первую книгу, но в Шри Ланке эта дата не забыта, потому что она связана с рождением крупнейшего в истории страны писателя. Его повесть «Лила» вышла в 1914 году и сразу обратила на себя внимание. Никому не известный газетный репортер писал в ней, что надо развивать национальную культуру, а не подражать слепо Западу. И он до конца дней своих (Мартин ушел из жизни в 1976 году) оставался верен этой идее.

Викромасингхе опубликовал больше восьмидесяти книг: романы и рассказы, исторические и литературоведческие работы, исследования, посвященные буддизму, и философские труды, автобиографию и пьесы.

Своей главной книгой Мартин считал трилогию «Меняющаяся деревня», «Последний век» и «Конец века». Над этой ланкийской «Сагой о Форсайтах» он трудился пятнадцать лет. Трилогия посвящена семье Кайсаруватте. Старшее поколение не принимает новшеств, пытается, правда тщетно, сохранить «тихий» образ жизни в деревне. Но проходят годы, и герои второй части книги уже не стоят в стороне от перемен. Они хоть и по-разному, но откликаются на них. Кто, надеясь «выбиться в люди», подобострастно служит англичанам, кто, не понимая происходящего, в страхе бежит с Цейлона, а кто бунтует. Следующее поколение Кайсаруватте живет в 40-е годы — в переломное для страны время заката британского господства. Члены семьи сражаются по разные стороны баррикады — одни поддерживают народ, другие — богачей.

Человек обязательно должен что-то отстаивать, говорит Викрамасингхе этой трилогией. На чьей стороне его симпатии? Борцов за справедливость.

— Известно, что вы одинаково свободно владеете сингальским и английским. А на каком языке вы предпочитаете писать? — спросил я.

— Мой родной язык — сингальский, и я на нем пишу художественные произведения. Английским пользуюсь только в научных трудах.

Викрамасингхе ежедневно вставал в начале шестого и сразу садился за письменный стол. Работал до обеда, потом, после короткого перерыва, опять брался за перо. Он спал шесть часов в сутки. Такого распорядка дня патриарх ланкийской литературы придерживался всегда, даже в воскресенья и праздники.

Над письменным столом висели маски, опахало. Как в японских домах, широкая дверь вела в сад.

Мы вышли туда. Маленький пруд был любимым местом Викрамасингхе. Отдыхая, он кормил в нем рыб.

— Пруд напоминает мне о днях моей юности, о моей деревне, — заметил писатель.

…Мартин родился в деревне Коггалла, на юге острова. Отец его был бедным крестьянином. Мальчик учился грамоте, перерисовывая на морском песке буквы с сингальских книжек. С нежностью и грустью пишет Викрамасингхе в «Меняющейся деревне»: «Коггалла расположилась на крохотном лоскутке земли. С одной стороны он отрезан от остальной суши спокойной рекой, а с другой его омывает бурное море, краски и настроение которого непрерывно меняются в лучах жаркого тропического солнца.

Лента шоссе окаймляет прибрежную полосу, и вся деревня кажется одной типичной для Цейлона крестьянской усадьбой с террасой и участком земли, обращенными к морю».

В доме, где появился на свет Мартин, открыт первый в истории страны литературный музей. В нем сохранены потрескавшийся стол, диван с надломанной ножкой, старые кресла… За музеем пруд — копия того, что в саду Викрамасингхе, в пригороде Коломбо.