От Гринвича до экватора - Михаил Озеров

Тем временем собрались гости. В этом доме их было всегда полно: ученики писателя (а почти все ланкийские мастера слова считают Мартина своим учителем), родственники (у Викрамасингхе шестеро детей и двенадцать внуков), почитатели его таланта.

Према — жена Мартина — угощала нас пирожными собственного изготовления.

Викрамасингхе рассказал мне, что он в молодости не интересовался девушками. Когда ему исполнилось двадцать восемь, сестра всерьез забеспокоилась и сообщила в письме, что нашла для него превосходную невесту. «Я обручен с книгами, и никто другой мне не нужен», — ответил ей Мартин. Однако вскоре он встретил Прему и женился. С того дня полвека — и в радостные, и в тяжелые минуты — они были вместе. С санскрита Према переводится как «любовь». Она с рассветом ставила на стол мужа чашку крепкого чая, сопровождала его во всех поездках, переписывала рукописи — машинистки не могли разобрать почерк Викрамасингхе.

Было уже около десяти вечера. Но гости не расходились. Устроившись в гостиной, они под жужжание настольного вентилятора и монотонный стук дождя по крыше слушали, что говорил Викрамасингхе о первых цейлонских произведениях, появившихся в начале нашей эры на санскрите и пали.

Мартин великолепно знал историю страны. Семьдесят раз он ездил в Анурадхапуру и Полоннаруву, изучая руины дворцов, написал исследование по древней цейлонской архитектуре, в книгах «Сингальская литература» и «Буддизм и культура» разработал периодизацию литературы Шри Ланки.

Потом речь зашла о скале Сигирия. Она возвышается над джунглями в центральной части острова, словно перевернутый вниз шляпкой гигантский гриб. Полторы тысячи лет назад на плоской вершине скалы был воздвигнут роскошный дворец. Его построили по приказу царя Кассапу, который, решив убить своего отца и завладеть его сокровищами, заранее позаботился об убежище. Кассапу живьем замуровал отца в стене, но тот все равно не признался, где спрятано золото. Страшась мести брата, царь бежал на Сигирию.

Расчистив вокруг землю от лесов, он расселил там своих приближенных, а лучших слуг взял с собой на вершину двухсотметровой скалы. Туда вели веревочные лестницы, которые на ночь поднимались. Подступы к Сигирии обнесли рвами с водой, неприступными крепостными валами, загонами для боевых слонов. Каким мастерством надо было обладать, чтобы построить на скале приемные залы, театр, террасы и балконы, помещения для продовольствия и боеприпасов, вырубить в каменных глыбах водоемы для купания, бойницы и наблюдательные пункты! Даже сейчас, когда специально для посетителей сооружены металлические лестницы, подняться на Сигирию чрезвычайно трудно.

Отцеубийца скрывался во дворце восемнадцать лет. Он не зря боялся возмездия брата. Собрав войско, тот двинулся в поход на Сигирию и окружил ее. Брат направил Кассапу оскорбительное послание, написанное на священном дереве ойя, в котором назвал его трусом. Забыв в бешенстве страх, царь допустил ошибку, стоившую ему жизни. Он спустился со скалы и на равнине дал бой врагу. Один за другим гибли воины Кассапу. Понимая, что поражение и позорная казнь неизбежны, отцеубийца заколол себя кинжалом.

Эти поистине шекспировские страсти разыгрывались задолго до появления Шекспира. Стало быть, и тогда Цейлон не был безмятежным «раем», как объявлял его англичанин, с которым мы летели в Коломбо!

О событиях той поры напоминают развалины дворца на вершине скалы, исполинские когтистые лапы каменного льва, который охранял когда-то вход в крепость, выложенная глазурью галерея. И — 685 лирических стихотворений, высеченных на камнях. Одно гласит: «Пятьсот юных женщин в своем великолепии подобны венцу славы царских сокровищ».

Речь идет о фресках в гротах скалы — шедевре мирового искусства. Некогда тут были запечатлены пятьсот девушек. До нашего времени дошла двадцать одна фигура. Некоторые женщины держат лотосы, другие — подносы с фруктами. У всех овальные благородные лица, тонкие прямые носы, гибкие руки, грациозные позы.

Однако до сих пор не известны творцы замечательных произведений. Не удалось установить, и кто изображен на них, хотя на сей счет существует целая литература.

В тот день в доме Викрамасингхе разгорелся спор о фресках Сигирии. Одни утверждали, что на них представлены придворные дамы Кассапу, другие — что это апсары, небесные танцовщицы, спускающиеся на землю из своей обители.

Мартин Викрамасингхе выдвинул собственную теорию:

— Это вовсе не придворные дамы и не апсары, а феи воды. Поместили их на скале не только для удовольствия ценителей живописи. Сигирия находится в засушливой зоне, и Кассапу надеялся, что феи помогут снабдить влагой поля. Царь был подлой личностью и в историю не зря вошел под прозвищем Кровавый, но он много сделал для обводнения земель. Вглядитесь повнимательней в женские фигуры: они как бы плывут в волнах и в то же время сами олицетворяют волны: вокруг их бедер пенится вода: лотос в руках феи тоже не случаен, этот цветок растет в воде; а фрукты на подносе символизируют пользу орошения, без которого не снимешь урожай. Нестареющие красавицы должны всегда напоминать ланкийцам, что ирригация — основа основ в хозяйстве.

Викрамасингхе еще долго спорил о фресках Сигирии. Вроде бы и не такой «жизненно важный» вопрос, однако он волновал писателя, и Викрамасингхе ерошил тонкими пальцами волосы, вскакивал со стула, перебивал собеседников. А когда в конце концов с ним согласились, то удовлетворенно кивнул головой и замолчал, съежившись в кресле. Взглянув на него в эту минуту, я впервые за весь вечер подумал, что большой художник, страстно воюющий за свои идеи, уже далеко не молод…

Молодой и неувядаемой была его любовь к Шри Ланке. Это чувство вполне понятно. Не случайно иные путешественники, побывав на вечнозеленом острове, избирают его постоянным пристанищем. Небезынтересна в этой связи судьба еще одного всемирно известного литератора.

«Наконец-то я дома!»

Неужели это кабинет писателя? Микроскопы разного размера и формы, какие-то непонятные устройства, пробирки, сложные схемы и чертежи… А вместо солидного письменного стола — маленький секретер в углу.

Хозяин похож на капитана Кука — узкое лицо, бакенбарды, длинный нос, очки, трубка в зубах, — сидит за аппаратом, вроде телетайпа.

— Это компьютер. Провожу за ним добрую половину дня. Подождите чуть-чуть, пожалуйста.

По сказанным вместо приветствия энергичным фразам сразу стало ясно, что Артур Кларк не любит терять времени. Не буду мешать ему. Устроившись в изогнутом, причудливой формы, очень удобном фиберглассовом кресле, принимаюсь наблюдать за тем, как Кларк вставляет в аппарат табличку с длинными столбиками цифр, нажимает на клавиши, и компьютер, приглушенно урча, выплевывает табличку с еще одним рядом цифр — ответом. Вот как работает писатель в конце XX века!