Истории, нашёптанные Севером (сборник) - Коллектив авторов

— От-так!

И в этот миг Папаня будто глядит на Сандру и видит, что она все же чуточку огорчена, и поэтому продолжает:

— Да не грусти ты, дочура, ты ж знаешь, у них там в центре нету стока лягушек, скока у тя тут. — Он поглаживает ее широкой ладонью по спине. — Да и ваще, када у тя буит день рожденья, ты их можешь обратно се забрать!

Аннели достает из чулана под лестницей рулон упаковочной бумаги. Бумага рождественская, с узором, на котором Санта-Клаусы с горой подарков мчатся в санях по заснеженному пейзажу, но, кроме этой бумаги, дома все равно ничего больше не найти, да и вообще не стоит судить по обложке.

У Сандры внутри все так и сжимается при виде того, как Папаня то так, то эдак тормошит коробку, чтобы бумага легла как надо. Ее должно хватить не только на обертывание, но и на загибы по бокам. Зубами отрывая кусочки скотча, с горем пополам он заканчивает работу и сразу становится такой гордый.

Сандру сажают на заднее сиденье, а коробку кладут ей на колени. Аннели же вечно так и норовит ехать спереди, а туда пускают, только как повзрослеешь и наберешься уму-разуму. Но из папы водитель такой, что по дороге тебя мотает из стороны в сторону и дыхание сбивается, так что, несмотря ни на что, поездкой все равно остаешься доволен. Вот так вот.

Это такой толчок. Он помогает встряхнуться и отпустить.

Подскакивая на усыпанной гравием дороге, в багажнике дребезжат детальки в один, полтора и три четверти дюйма. Это уже когда-то снятые с машины запчасти, но они еще могут однажды пригодиться. Там есть металлические тройники и переходники, хомуты, торцевые ключи и серовато-белая пышная льняная пакля, похожая на кукольные волосы или на колоски кипрея по осени. Голубой газовый баллон, несмотря на свою пузатость, твердо стоит на месте, а от него, извиваясь, отходит шланг. У Сандры на заднем сиденье лежат купоны спортлото, пустые пачки сигарет, обертки от мороженого, написанные от руки квитанции и еще всякая всячина. И снова клочки пакли. Есть в машине и дорогие вещи, но трогать их запрещено, они тоже похожи на какие-то ржавые штучки-дрючки. «Прибамбасы», — с улыбкой отвечает Папаня, когда она про них спрашивает:

— Прибамбасы не трожь!

В кувшинчике в черную пятнышку и с маленьким носиком хранится смазка. Пташка из металла.

Когда сааб Густавсонов сворачивает на девяносто второе шоссе, то дребезжание прекращается, потому что тут дорога уже заасфальтирована. Только теперь становится ясно, до чего противный шум стоял все это время.

Вдоль дороги на телеграфных столбах протянуты провода. Чаще всего из окон видно только лес, но когда позади столбов мелькают поля и поваленные деревья, то провода становятся похожи на черные нити, которые, едва успел вдохнуть, резко вильнут то вверх, то вниз, то снова вверх.

У Папани есть одно дельце в местном сельском киоске. Сейчас он только быстренько с ним разберется. Он пулей. И нечего тут бузить!

Пока они ждут, Аннели, прокрутив ручкой вниз, опускает у себя спереди окно. В машину залетают мухи, питающие исключительный интерес к носу Сандры, и ей приходится без конца его тереть. По коричневой стене киоска бежит трещина, краска отслаивается, и осы так и копошатся между листами газетных объявлений, там, где проглядывает древесина, которую они так по-летнему пытаются погрызть. С плаката смотрит девушка с улыбкой красавицы и косой челочкой. Ее и в новостях тоже показывали, зовут ее то ли Убийство, то ли Жертва, то ли Изнасилованная, то ли Труп. Но чаще всего про нее говорят «Марлена из Бюртрэска», ей было всего шестнадцать, когда…

У нее могло бы быть прекрасное будущее, и именно поэтому так цепляет именно ее случай, теперь же она знаменитость, но все еще так дружелюбно улыбается, совсем не зазналась.

В ней все души не чают и правильно делают. А ведь совсем недавно никто и не подозревал о ее существовании, но теперь — теперь у нее такая красавицына улыбка и вообще она для всех Жертва или «та самая» Марлена. Особенная, не то что Аннели, у которой есть какая-то исковерканная, колючая сторона и плохого настроения всегда навалом, — нет, Марлена красавица, душка, именно в таких влюбляются без памяти и на таких хочется быть похожей.

Оставшись стоять возле киоска, Папаня прикурил Джоника. Стоит, перекидывается парой фраз с каким-то дядечкой в кепарике, пока тот переминает в руках коробку со снюсом, под мышкой зажав газету, на которой изображена то ли Марлена, то ли чьи-то сиси, то ли еще что.

— А ну, ты! — вдруг ревет Аннели. — Да, ты, ты!

В ответ Папаня лишь бубнит себе под нос:

— Так, девки, сидите и ждите мня…

Как-то так он отвечает, а потом выплевывает Джоника и возвращается к ним.

В машине к тому моменту было уже настоящее пекло, и, усаживаясь внутрь, он спрашивает у Сандры, не сварились ли еще в коробке принцики, а она ему отвечает что-то в духе:

— Да эт так, прицесски, я ж их целовала, а они ни в кого не превратились.

Что-то такое она ему ответила. Всего-то.

Но оказывается, что это был перебор: Аннели поворачивается к ней с выпученными глазами и пошла-поехала:

— Да ты вапще что ль, Сандра, с ума сошла? Ну неужто ты целовала этих тварей? Хосподи, фу! Меня щас стошнит!

Вот всегда с ней так. Ничего не смыслит. Одни крики, вопли и возмущения, вот ее-то никто бы не стал брать силой, да чего уж, ее бы и просто так никто не взял, сколько бы она ни красилась и ни пшикала волосы лаком.

А Папаню все это только смешит. Он тоже опускает у себя стекло и высовывает локоть из окна. Заводит машину и шалит, так давя на газ, что сааб Гусставссонов делает «врум-врум!» — прямо как гоночная тачка! Хотя с места не двигается. Только «врум» и все.

— Чокнутые, бли-ин, — ворчит Аннели, но при этом ни на Папаню, ни на Сандру не глядит. — Чокнутые придурки.

Не на шутку разобидевшись, она отворачивается к окну и сидит не шелохнется, портя все впечатление от поездки видом своей прыщавой спины. И так всю дорогу: с того самого момента, как они только трогаются, и дальше, когда проезжают бело-синюю вывеску супермаркета «Восьмерка», желто-зеленый логотип автозаправки «БиПи» и трехэтажное краснокирпичное здание школы, виднеющееся сквозь рядок осин. В лицо дует ветерок, слегка развевая белесые волосы в хвосте у Аннели и поднимая с темного сиденья купоны спортлото и клочки пакли, кружащиеся в танце рядом с Сандрой.

У праздничного дома красная крыша и белые стены, а поодаль от него стоит церквушка, такая же белая. На входной двери, покачиваясь, висят воздушные шарики, и Сандре при виде них становится неловко (один — длинный и зеленый, а другой — красный, да еще и круглый). Коробка у нее в руках не легкая и не тяжелая, какая-то неравномерная, и по упаковке все так же несутся Санта-Клаусы в санях. Сандра замечает, что они забыли ухватиться за кудрявые вожжи.

Затем в дверях появляется Нарядная мама в праздничном платье, у нее еще такие большие очки, а так радостно улыбается она именно потому, что Сандра и Аннели смогли приехать на праздник.

— Ах, ну что же вы!

И еще:

— Проходите, проходите!..ах!

Когда Папаня уезжает, на усыпанном трескучим гравием подъезде к дому остается два следа от колес сааба, но Нарядная мама, не заметив этого, лишь кладет ладонь Сандре на спину, подталкивая ее к двери.

А Аннели с места не двигается. Так и стоит на солнышке, оперевшись о трость, и кричит:

— Я пойду прогуляюсь до могилки! Полью там цветы… и все такое.

И Нарядная мама, обернувшись, кивает ей в ответ со словами:

— Ты только крепись, Аннели, — хотя ничего такого в поливке цветов нет: льешь себе и льешь, но с Аннели так всегда. О ней всегда все переживают.

В темной прихожей видимо-невидимо обуви, которая валяется и там и сям. А промокшие в кинь-канавских кедах гольфы уже успели испачкаться. Пробираясь на ощупь, Сандра идет дальше в дом. Но у двери в кухню как бы замирает. Там внутри все залито светом, которого так много, что в глазах почти рябит. К темно-зеленым кухонным дверцам на скотч налеплена куча пестрых рисунков, а на пол постелены полосатые коврики. На каждом стуле лежит по цветастой подушке, привязанной лентами к рейкам на спинке, а с люстры свисают шарики почти всех цветов, какие только бывают на свете. Облопавшись торта со взбитыми сливками, довольные дети, визжа и звеня голосами, кружат у стола в шапках из бумаги. Три другие девочки бегают все бело-розовые в своих летних платьицах.