Ликвидаторы времени. Охота на рейхсфюрера - Артем Рыбаков

Как говаривал один из моих наставников, «чтобы поймать предмет, надо просто протянуть руку». И заставлял нас делать одно крайне занятное упражнение: вы встаете лицом к стене в двух-трех метрах от нее, а ваш партнер начинает кидать в стену теннисные мячики. Ваша задача — поймать их после отскока. После трех лет упражнений реакция улучшается настолько, что мне удавалось ловить мяч, когда он летел еще к стене. А тут дубинка, траекторию которой можно определить по положению медленно движущегося плеча. Ха! И моя правая рука бросила в лицо немцу скатанный ремень, а левая перехватила палицу чуть ниже шипастой «головы». Сам же я развернулся к противнику правым боком. Освободившаяся правая подбивает локоть одноименной руки противника вверх и тут же бьет наотмашь в подмышку. Немца скрючивает, а дубинка оказывается у меня. Пируэт — и я стою за спиной у немца. «Хм, а это что за знакомые хлопки доносятся откуда-то из-за караулки?» — и, перехватив с проворотом дубинку, я пинаю Шлосса в почку.

Крик «Стоять!» переводчика сливается с пистолетным выстрелом у меня за спиной, а с одной из вышек, раскинув руки, рушится вниз головой часовой.

Взгляд со стороны. Тотен.[89]

Чтобы выглядеть уверенным и даже немного скучающим, пришлось мобилизовать все свои актерские навыки. Хорошо еще, что некоторый опыт публичных выступлений имеется, а если покраснею от волнения, так всегда на жару списать можно. Однако Сашина смена планов выбила меня из колеи. Идя к воротам, уверенности я не ощущал никакой. Да и откуда возьмется она, эта уверенность? Я же не зубр спецназа. Роль «живца» меня не радовала совершенно. Я посреди взвода немцев, можно сказать, совершенно один и с задачей не только максимум народу положить, но и живым оттуда вернуться. Впрочем, очередность и приоритеты я для себя тут же поменял местами: заварить кашу, выбраться, а дальше уже старшие товарищи «доработают-дочистят».

Пришло осознание, что сегодняшняя переделка — это, по сути, экзамен на «профпригодность» и боевую зрелость. Либо я его сдаю, либо… Либо мне будет уже все равно. Радости подобные мысли мне не доставляли, равно как и необходимость «уработать», как сказал командир, фельдфебеля и ближайшее окружение. Пока что я не понимал, смогу ли я вообще спустить курок, ведь разница все же была существенная: стрелять в бою по мелькающим то тут, то там «целям» или накоротке, в упор — по людям, с которыми еще пару минут назад разговаривал. Я, правда, предполагал, что «старики» эту разницу уже давно для себя нивелировали, но легче мне от этого никак не становилось.

Продолжая терзания в стиле «тварь ли я дрожащая или право имею», я дошагал до своего места в партере — лавки весьма потрепанного вида, и еще более пыльной и грязной, чем наша машина, проехавшая бог знает сколько километров по проселку. Садиться на этот шедевр деревенского мебельного искусства желания не было никакого. Я уж хотел было сказать что-то фельдфебелю про чистоту и порядок, как взгляд мой уперся во второго сопровождающего. Накатило на меня так, что я чуть не бросился на гада! Это был тот самый унтер, который расстреливал наших за забором. Узнал я, конечно, не лицо — темно тогда было, а очень характерное движение рукой. Какое-то дерганое, что ли… Именно этим жестом он звал бойца из свежевыкопанной могилы, а сейчас он приглашал меня присесть. Сердце бешено колотилось, но уже не от страха, как до этого, а от ненависти. Тебя, гада, я не то что уработаю — убью голыми руками на хрен! Что-то в голове щелкнуло, и теперь мозг, забыв о рефлексиях и Достоевском, начал усиленно работать совершенно в другом ключе: «Будь вежлив и профессионален, но держи в голове план, как убить всех вокруг». Уже без всяких разговоров я смахнул пыль с лавки и уселся на краю, оставляя немцам место слева от себя. Теперь остается только вытащить пистолет и расстрелять обоих.

Усевшись и взглянув в сторону арены, я заметил высунувшегося из-за спин других заключенных человека, делающего какие-то странные пассы руками. Антон! Он отчаянно пытался мне что-то «сказать», но то ли от волнения, то ли оттого, что его постоянно загораживали спины других пленных, я разобрал лишь: «Я валю того здорового, а ты начинай шуметь». Ощущение близости друга, а также того, что он уже овладел ситуацией, здорово успокаивало. Он видит больше и соображает быстрее меня, значит, я могу действовать, а он легко подхватит и доведет до конца. Как показать ему, что я его увидел и понял (хотя бы частично)? Подмигнуть!

Заорал переводчик, исполнявший роль конферансье, а я все пытался сообразить, что и в каком порядке мне делать. У меня есть пистолет, из которого я ни разу не стрелял. Собирался все, собирался…

Кобура — не привычный мне тактический «Сафариленд», из коего даже полупарализованный дилетант вытащит оружие меньше чем за две секунды, а закрытая форменная. Хорошо еще, что пользоваться всеми приспособлениями немецкой униформы и амуниции меня экспресс-методом научил знатный реконструктор Люк. В общем, быстрое выхватывание в стиле ганфайтеров Дикого Запада или современных спецназовцев не катило. Зная это, я еще в машине дослал патрон в патронник и снял пистолет с предохранителя, а входя на территорию лагеря, незаметно расстегнул кобуру. Конечно, это — нарушение техники безопасности, но это должно сэкономить так необходимые мне мгновения.

Итак, сначала унтер, затем фельдфебель, сзади, слава богу, никого — по башке мне резко не дадут. Солдаты вокруг импровизированной арены довольно расслаблены, на меня не смотрят. Подозреваю, боятся смотреть на офицера СС. «Ха-ха! — усмехнулся я себе. — Теперь мне точно не отвертеться от нацистского происхождения моего позывного, только нарукавной ленты правильной не хватает». Пулеметчики на вышках — цель Люка и командира, караулка за Бродягой, а вот с солдатами возле арены предстоит иметь дело мне. Но без посторонней помощи мне с ними никак не справиться. Значит, попробуем натравить на них толпу, главное, чтобы меня заодно с ними не прихлопнули!

Пока я решал, кого первого и как, передо мной происходила игра в любимом стиле Арта: «Чем больше шкаф, тем громче падает». Все внимание «почтенной публики» было сосредоточено на схватке, на меня никто не смотрел. Зато я заметил, как исчез за караулкой Бродяга, а Фермер «задавил» пулеметчика на крыльце. Я уже осторожно приподнял клапан кобуры и начал потихоньку вытаскивать пистолет. И тут Тоха бросил играть в кошки-мышки и поймал верзилу на противоходе. Пора! Резким движением выдергиваю пистолет и… Фельдфебель крайне неудачно вскочил со скамьи, заслонив унтера! Стреляю из-под левой руки ему в бок. «Вальтер» подбросило отдачей, чувствительно ударив меня по руке. «Черт, Клинт Иствуд недоделанный!» — обзываю сам себя и перевожу ствол на унтера. «А вот тебе, гад!» — я так и не понял, выкрикнул я это вслух или просто подумал, но глаза у немца стали квадратными. Закусив губу, я прострелил ему сначала правое, а затем — левое плечо. На все про все ушло секунд пять, а может, и того меньше. Или это время затормозило и тянется, как резиновая лента. Внезапно появился иррациональный страх, что пулеметы с вышек сейчас сметут толпу и меня вместе с ней, но пулеметы молчат — Люк отработал на все сто, как всегда. Солдаты, охраняющие арену, поворачиваются в мою сторону, и я, присев, стреляю в ближайшего, крича, как резаный: «Ребята! Бей гадов!».

Пленные удивленно смотрят на меня, а затем, поняв, что вот он — шанс, кидаются на немцев, затаптывая мертвого унтера и раненого фельдфебеля, увлекая меня за собой. Слышатся редкие выстрелы. Вот промелькнул Фермер, короткой очередью из ППД снесший последнего охранника с вышки… Крики немецкие, мат русский. И я ору истошно, срывая горло:

— Анто-о-о-о-он! Анто-о-он!!!

Вдруг чья-то рука хватает меня за плечо и выдергивает меня из этой круговерти. Антон. Живой. И я. Тоже почему-то живой.

— Что стоишь, как блондинка на футбольном матче? — спрашивает Тоха, улыбаясь и поигрывая невесть откуда взявшимся у него «парабеллумом». — Ты как, в норме? Тогда пошли — работы еще вагон.

А у меня слов уже нет. Кончились все.

* * *

Из толпы нарисовался командир. Хлопнув Тотена по плечу еще раз, я строевым шагом пошел навстречу Саше. Остановившись в метре, встал по стойке «смирно» и уже было собрался рапортовать, когда он шагнул навстречу, сграбастал меня и принялся тискать, приговаривая:

— Вот ведь гадский папа, а! Вы только посмотрите на этого везучего говнюка!

— Я тоже очень рад вас видеть… — пробормотал я в ответ, лелея надежду, что Саня ничего мне не поломает.

Подошел немного растрепанный и непривычно выбритый Бродяга:

— Живой! Ну и то — хлеб! Ганса ты четко уделал, молодец! — и уже Фермеру: — Ну что, рвем когти?

— Нет, мля, загорать будем.

— Командир, нельзя людей просто так бросить! — горячо возразил я.