Имею право сходить налево - Григорий Славин

Майор Коростылев, пытаясь усвоить полученную информацию, стал смотреть куда-то мимо нас, на стену, украшенную портретом президента Медведева.

– А эти мальчики – эти двое, и те двое, что у вас, кричали тем, плохим: «Нельзя стрелять, это нехорошо». В общем, вы не тех арестовали.

Майор пришел в себя. Думаю, что, если бы я вот так же сидел за столом и был погружен в работу, а ко мне вдруг зашли незнакомые сексапильные женщины и начали рассказывать такую историю, я бы тоже подрастерялся. Но так же быстро, как и Коростылев, очухался.

– Правда? – спросил он голосом, вводящим меня в печаль. – А можно узнать, зачем плохие мальчики стреляли в хороших?

– Они такие подонки, – вмешалась брюнетка. – Они хотели нас изнасиловать.

– Кто? – запутался майор. – Эти двое?

– Нет, другие двое.

– Те, что в камере?

– Нет, тех, что вы упустили.

– Изнасиловать?

– Точно.

– А вы не дали?

– А мы не дали.

– Говорят, среди тех двоих насильников была одна женщина?

– Сейчас женщины такие, что… Лесбиянки озверели.

– И тогда они стали стрелять в хороших мальчиков?

– Ну да.

– И где они хотели вас изнасиловать? В ресторане?

– Зачем в ресторане? – заговорила Лера. – Они прямо сказали: «Значит, так. Расплачивайтесь. И собирайтесь. Сейчас мы вас повезем насиловать за город».

– Они прямо хором так сказали? – уточнил майор.

– Зачем хором? – спросила брюнетка. – Первый сказал: «Значит, так, расплачивайтесь», а вторая: «И собирайтесь, сейчас мы вас повезем насиловать за город». Вы что, считать не умеете?

– У одного был пистолет, – добавила Лера.

– У них у всех были пистолеты, – брюнетка надула губы. – Кошмар…

– Не то слово.

– А вы невинных в тюрьме мучите, – добавила брюнетка.

Я как скворец едва успевал вертеть головой.

– Вы, вообще, кто такие? – самозабвенно поинтересовался майор, отодвигая писанину и откидываясь на спинку стула.

– Вы что, тупой? Вам же сказали: я – жена Скорина, начальника управления мэрии по выморочному имуществу. Ваша очередь получать квартиру. А вы невинных в тюрьме мучите.

– Простите, что вмешиваюсь в эту содержательную беседу… – вкрадчиво заговорил я. – Но ресторанная прислуга ведь что-то вам уже пояснила?..

– И что? – Коростылев поморгал.

– А если пояснила, тогда чего вы от нас-то хотите? Ну, пришли в ресторан какие-то придурки, ну, постреляли. Так мы-то здесь при чем? Нам вообще домой пора. Мы не местные.

Майор бросил ручку на стол.

– Так, быть может, мы прекратим это расследование? Мы даже не свидетели. Нас вообще в том ресторане не было.

Коростылев запрокинул назад голову и посмотрел на нас как-то странно – осторожно.

– В центре, – напомнила Лера.

– Так был пистолет или нет? – спросил он, переведя взгляд на меня, как из всех наиболее, по его мнению, умного.

Я его не подвел:

– Какой пистолет?

– Ну, вы же были в ресторане «Такеши»?

– Я не знаю никакого Такеши.

– Мне вас нужно опросить, – сказал майор. – Присаживайтесь. Там видно будет.

– У вас жена есть? – спросила Лера.

– А что? – Коростылев чуть не подпрыгнул, из чего я заключил, что ходок он еще тот.

– Нет, я к тому, что если жена, то метров квадратных должно быть больше.

– Есть. И двое детей.

– О, – открыла рот брюнетка, – так это трехкомнатная!

– Кто первый? – поинтересовался майор, и в этом предложении нам самим выбирать, кто будет расписываться в протоколе первым, я увидел добрый знак. Он вынул из лотка несколько бланков и нашел на столе ручку.

Через полтора часа мы вчетвером и Лера с брюнеткой вышли на улицу. Антоныч и Гера щурились на свету, как котята.

– Славик?..

Я спохватился и подошел к Лере. Вынул из кармана диск и привлек ее к себе. Опустив руку чуть ниже талии, я прижал девушку к себе и впечатал ей в уста поцелуй с такой страстью, на которую только был способен.

– Ой, – сказала она, дрожа ресницами. – А можно еще и не здесь?..

– У меня же есть твой телефон? – напомнил я.

Для меня этот короткий диалог означает, что мы никогда больше не увидимся. Она тоже это понимает, но спрашивает:

– Ты завтра позвонишь?

– Конечно. После трех.

Она догадывается, что ей только что отказали, но идет к машине так, словно уже ожидает завтра. Странные мы все. Машет мне рукой из окна «жука» и облизывает губы, словно уничтожая последнюю память о нашей встрече.

Жаль Оскара Петерсона. Делать нечего, вернусь, скачаю из файлообменной сети. Нет, ну, должна же у меня быть какая-то гарантия, что Лерочке и ее подружке не взбредет в голову изменить показания? Так оно как-то спокойнее.

* * *

Приятно идти пешком по городу… В том смысле, разумеется, что – свободными. Сразу ощущается какая-то уверенность в будущем. Хотя, что за него беспокоиться, за будущее. Оно тем короче, чем длиннее прошлое. Вот еще на один день одно стало больше, а другое меньше. Но все равно приятно. Но стоит вспомнить, что ходить пешком по городу нам так же опасно, как заявиться в гости к Сказкину, хорошее настроение сразу портится.

До машины Антоныча мы дошли дворами, проверяясь. Как разведка, за двадцать минут. Пора возвращаться во владения приветливой Веры Николаевны, и желательно без хвоста. Кто были те двое – посланники Гюнтера или Сказкина, – неважно. Важно другое: нам напомнили, чего мы стоим. Ничего.

– Да, любимая, – трогательно говорит Гриша, прикладывая трубку к уху. – Нет, все хорошо. Нет, никуда не выхожу. Выходные же. А у тебя что? Вулкан?.. Не принимают?! Наверное, я сам прилечу к тебе…

Вот же интересная штука. Взрослые люди. Вулкан загадил всю Европу, и теперь она не может вернуться домой. И в свете разума понятно, что, стало быть, и он к ней прилететь не сможет. Но вот говорит ей это, и она сразу пропитывается благодатью. Вот какой у нее муж. Он всего-то Гриша, и по сравнению с вулканом он просто крошка, а вулкан – огромная гора, и зовут его не просто каким-то имечком, типа Гриша, а – Эйяфьятлайокудль. Но что гора и это ужасное имя, произнося которое язык можно завязать морским узлом, по сравнению с Гришиной любовью? Оба понимают, что один дурь чешет, а другая как бы не замечает этого. И им обоим от этого хорошо. У них это называется «поддержать», кажется. В одну душу живут. Гриша в Сети бабам стрелки забивает, а Кира на эти стрелки ходит.

– Переживает, – сообщает он, пряча трубку. Но что-то не слышу я в голосе его огорчения и желания сесть на самолет. – Бедная, измаялась там, наверное.

Думаю, эти разлуки – и чем дольше они будут, тем лучше – им обоим на руку. Они начинают вспоминать, что любят друг друга, и не представляют себя раздельно. Но Грише затянувшееся расставание нынче больше на руку, чем Кире. На руку – чтобы не сказать больше.