Чеченский разлом - Александр Щелоков

Резванов был уверен, что заметить его невозможно. Густая трава и ночь надежно его укрывали. Главным в тот момент была неподвижность. Глаз человека совершенное орудие познания мира, но у него есть и свои слабости: в сумерках он с трудом различает неподвижные предметы. Выдать засаду могло только движение. Однако лежать неподвижно занятие не из простых.

Десять минут внимательного наблюдения показали, что боевиков на опушке нет. Ни втянулись в глубину лесного массива и находились где-то там.

Резванов встал и в полный рост, переходя от дерева к дереву двинулся в сторону, откуда доносились неясные звуки голосов.

Вскоре он уже знал, что происходит в чужом стане.

Боевики собрались у костра… Отсутствие командира, моральное состояние, подорванное боевой неудачей и в то же время поразительная беспечность, заставляли их совершать непростительные ошибки. Более того, рассевшись у костра кружком, чеченцы стали выяснять отношения. Они говорили громко, размахивали руками, вскакивали и снова садились.

Резванов прислушался и вдруг понял: боевики выясняли отношения, пытаясь найти виновных в провале операции. К тому же все они явно находились под кайфом. Где и когда успели ширнуться и какой наркотик употребляли сказать было трудно.

Стрелки показывали четыре часа. Движение боевиков у костра прекратилось, стихли разговоры. Усталость и разочарование минувших суток взяли вверх. Сморенные пережитым люди заснули. Только охранник, движимый ответственностью за жизнь сообщников, либо просто физически более выносливый, чем другие, держа автомат наготове, прохаживался в тени деревьев.

Сделав несколько щелчков рацией, Резванов вызвал группу. Когда все собрались вместе, было решено покончить с боевиками, забрать боеприпасы, оставить ишаков на воле и уходить в сторону аула Шары. Оставаться здесь не имело смысла.

Первым потребовалось снять караульного. Он все ещё топтался в стороне от спавших боевиков, то и дело поправляя на груди автомат.

Догоравший костер бросал на него красные колеблющиеся отсветы. Это позволяло хорошо прицелиться.

Бритвин достал арбалет. Нажимая ногой на лопатку домкрата, взвел стреляющее устройство, затем осторожно поставил стрелу в лоток. Глубоко вздохнув, вскинул оружие, прицелился и надавил на спуск.

Стрелка и цель разделяло не более пятнадцати метров, которые составляли одну четверть расстояния, на котором при пробах стрела пробивала доску двухсантиметровой толщины.

Сорвавшись с тетивы, стрела сверкнула в свете костра стальной искрой и врубилась точно в то место, куда её и хотел послать Бритвин: в ложбинку между грудиной и шеей.

Остальное доделали ножи. Это было грязным и неприятным делом, но иного выхода не было: когда бой ведется за выбор между жизнью и смертью, каждая воюющая сторона имеет право выбирать жизнь, какими бы средствами её ни приходилось сохранить.

В зыбких сумерках хмурого утра, перегрузив некоторые пожитки на Радуя, они вброд, придерживая друг друга перебрались через Шарааргун и вышли горную дорогу. Судя по карте, она вела в райцентр Итум-Кале.

Найдя удобное место в развалинах домов старинного аула, группа устроилась на отдых. Спали не больше двух часов и поднялись остаточно отдохнувшими. В боевых условиях недостаток сна восполняется расходом нервов.

Завтракали лениво, без особого аппетита. События минувшей ночи все ещё стояли в глазах у каждого.

Полуян достал карту и определился на местности по риентирам.

— До первой нашей цели, — сказал он, — отсюда не менее пятнадцати километров. Пешком мы не потопаем. Нужны колеса. Посему будем ждать машину.

— Ага, — отозвался Бритвин с обычной своей язвительностью. — Здесь московская кольцевая дорога. Только поток машин пожиже. Одна в месяц.

— Значит, будем ждать месяц.

— Не придется, — возразил Ярощук. — Кто-то будет искать пропавший отряд. Это однозначно.

Мулла Дага Берсаев, командир тылового Хача-Ройдукского участка, два дня назад послал на поиски моджахедов, которые должны были из Дагестана через перевал Ягодах прийти в Чечню, отряд полевого командира Астемира Везирханова. За это время Астемир всего один раз вышел на связь и больше на вызовы не отвечал.

Взяв с собой семерых мюридов, хорошо вооруженных и имевших немалый боевой опыт, погрузил их в «Тоёту» с открытым кузовом и сам поехал на поиски.

Пыля по каменистой дороге, машина бежала на восток. Дага любил сидеть за баранкой и редко кому уступал за ней место. За одним из крутых поворотов, где проезжую часть сжимали каменные стенки, дорогу перегородил человек.

Расстелив на обочине намазжай — молитвенный коврик, бородатый мужчина стоял на коленях, держал перед глазами сложенные развернутой книжкой ладони, шевелил губами, произнося молитвы и бил глубокие земные поклоны, касаясь лбом коврика. Рядом с ним на проезжей части узкой дороги стоял ишак, груженный переметными сумами.

Дага Берсаев помянул про себя шайтана: осел мешал проехать. В ином случае он бы не пожалел скотины и столкнул её с дороги бампером. Но то, что рядом находился молящийся мусульманин, заставило Дагу поумерить гнев. На глазах подчиненных потревожить покой человека, который беседует с Аллахом, он просто не рискнул.

Дага нажал педаль тормоза. Заскрипела под колесами щебенка, грузовичок плавно замедлил ход и замер, почти касаясь радиатором серого ослиного бока. Упрямая скотина только подняла голову и скосила на человека, сидевшего за рулем большой черный унылый глаз: не на того напали — Радуй мог переупрямить кого угодно.

«Тоёта» остановилась, не съезжая с дороги на обочину. На горных дорогах вооруженные джигиты ездят не думая о чьем-то удобстве, кроме своего.

— Э, крикнул водитель, по пояс высунувшийся из машины. И жестом показал, чтобы хозяин убрал своего ишака в сторону.

Ярощук приложил руку к сердцу и смиренно поклонился.

— Асалям алейкум ва-рахмату Ллахи ва-баракатуху! — Мир вам, милость Аллаха и его благословение!

Дага качнул головой, принимая приветствие в той же вежливой мусульманской манере ответил:

— Ва алейкум ассалам ва-рахмату Ллахи ва-баракатуху! И вам мир, милость Аллаха и его благословение!

Сказав это, Дага скосил глаза на тех, кто сидел за его спиной. Они должны были видеть и слышать, насколько ревниво соблюдает их полевой командир заветы пророка, который говорил: «Не войти вам в рай, пока вы не уверуете, а не уверуете вы до тех пор, пока не станете любить друг друга, так не указать ли вам на то, благодаря чему вы полюбите друг друга, если станете делать это? Приветствуйте друг друга часто!»

Объясняя своим людям необходимость строго следовать вере, Дага Берсаев — «воюющий мулла», как он любил сам себя называть, не раз напоминал, что лучшее проявление ислама состоит в том, чтобы угощать людей и приветствовать тех, кого знаешь и кого не знаешь.

Сидевшие за спиной амера боевики вежливо качнули головами и из машины раздалось нестройное «Ва алейкум ассалам!»

— Я отстал от своих, — сказал Ярощук на урду и огладил бороду.

Дага уловил знакомое звучание слов, которые не раз слышал во время учебы в Афганистане и Пакистане. Ткнул пальцем в сторону незнакомца. Спросил:

— Ту Пакестан? — Ты пакестанец?

— Бале, амер, бале, — затряс бородой Ярощук, изображая радость встречи. — Да, командир, да.

— Это один из тех, кого мы ищем, — сказал с облегчением Дага, оборачиваясь к своим мюридам. — Сейчас мы выясним, где задержалась их группа.

Мгновение спустя Ярощук, прижав пистолет к щеке Даги Берсаева, который неосторожно вылез из машины, держа его согнутой левой рукой за горло отступил к скале. И сразу кузов «Тоёты» накрыло.

Три боевика сдались в плен.

Полуян никогда не воспринимал слово «закон» с однозначной прямотой. Он считал, что оно всего лишь служит для обозначения свода правил, которые признали удобными для себя люди, в руках которых находится реальная государственная власть в любой стране. Возьмут или перехватят эту власть другие люди, они неизбежно поспешат переделать законы под себя. Так было всегда и будет впредь.

Особенно дико с точки зрения здравого практического смысла выглядят международные конвенции, которыми юристы пытаются «гуманизировать» правила ведения войны. Запрещение химического и бактериологического оружия, разрывных пуль, запреты на взятие заложников, на добивание военнопленных — все это выглядит красиво и человечно но только на бумаге, которую дипломатические представители цивилизованных стран подписывают в тиши швейцарских дворцов, где после подписания документов обязательно подается шампанское и все чувствуют себя творцами истории. А вот ворвись в момент подписания в зал террорист, поставь дипломатов к стенке и задай им вопрос о том, в какой мере им в данной ситуации понравятся не разрывные, а обычные, признанные конвенцией «законными» пули, не надо быть провидцем, чтобы узнать, каким окажется ответ.