Рабы Парижа - Эмиль Габорио

В кабинет тихо вошел Поль. Маскаро встретил его в высшей степени любезно.

— Позвольте поздравить вас со столь блистательной победой в семействе нашего общего друга Мартен-Ригала! Не говоря уже о дочери, вы расположили к себе и отца!

— Вряд ли это так… Мы слишком мало виделись для этого. Вчера, когда я пришел к ним, он поспешил уйти…

— Это мне известно. Он шел обедать к одному из своих приятелей, который был почти женихом Флавии. Вчера он формально отказался от ее руки в вашу пользу. Так что, если вам угодно, доктор Ортебиз сегодня же может поехать к старику просить для вас руки его дочери. И будьте уверены, ему не откажут.

Поля кинуло в жар. Миллионы казались рядом…

— Тише, — прервал их Ортебиз, — кажется, это Катен!

Доктор не ошибся. Через несколько секунд показался адвокат. Он улыбался, но если бы кто-нибудь мог заглянуть в его душу, то содрогнулся бы: столько было там ярой ненависти.

Маскаро резко обернулся и пошел ему навстречу с таким угрожающим видом, что тот невольно отшатнулся.

— Что с вами? Что значит ваше волнение?

— А ты не знаешь?! — спросил Маскаро. — Ты до сих пор только и думаешь, как бы продать нас всех! Ты действительно считаешь меня дураком?

— Но образумься же!

— Нет уж! Ты разгадан. Ты что, не знал, что герцог Шандос может узнать ребенка, которого он разыскивает? Что у него есть приметы, известные только ему!

— Я… Я… забыл об этом!

Маскаро так посмотрел на своего бывшего друга, что тот опустил глаза.

— Слушай, — продолжал Маскаро, подступая к нему все ближе, — ты хочешь, чтобы я сказал тебе, кто ты, после всего, что ты натворил? Подлец и предатель! Даже каторжники верны данному слову. А как поступил ты с нами?

— А зачем было втягивать меня в дело, в котором я не хотел участвовать?

Маскаро подошел вплотную.

— Моли Бога, что ты мне еще нужен! Не хотел помочь по-доброму, будешь делать то, что я тебе скажу! И учти: твоя репутация, жизнь, свобода, одним словом, все — зависит от нашего успеха. Выиграем — ты спасен. Нет — берегись! Нам хорошо известно, где спрятан труп убитого тобой ребенка. К счастью, он достаточно хорошо сохранился. И слушай меня хорошенько! Все улики против тебя находятся в надежном месте и в надежных руках. Ты ведь знаешь, о ком я говорю! Так что малейшее ослушание с твоей стороны — и ты на скамье подсудимых!

Несколько минут все молчали.

— И молись, — продолжал Маскаро, — чтобы я, Ортебиз и Поль вышли из этой истории целыми и невредимыми. В том случае, если с любым из нас что-нибудь случится, донос к прокурору Республики уйдет немедленно.

Катен молчал.

Лицо его исказила бессильная злоба. Но теперь его никто не боялся.

Он походил на умного, сильного зверя в клетке. Он думал, что всю жизнь он пользовался чужими ошибками. Составил себе на них репутацию, имя, состояние… И в конце так глупо попался на собственную удочку!

Маскаро овладел собой.

— И учти, мне известно о деле герцога Шандоса гораздо больше, чем ты думаешь. Ты ведь знаешь только то, что он сам захотел тебе открыть. А я занимался этим делом целых два года!

Кстати, хочу объяснить, как я напал на это дело. Люди имеют обыкновение писать письма. Я уверен, что если бы наше общество было неграмотно, то половины промахов большинству людей удалось бы избежать. Так вот, я стал скупать старую переписку. И на досуге читал эти бумаги. Так я набрел на материалы этого дела.

С этими совами он полез в бюро и достал ветхий лоскуток бумаги. Он поднес его Полю и Ортебизу.

— Полюбуйтесь!

На этом обрывке слабой, дрожащей рукой было выведено: "Ьсетьлажс я аннивен, етйадто енм огешан акнебер".

Внизу стояло только одно слово, написанное твердым крупным почерком: "Никогда".

— Что делать? — спросил я себя. — Есть два ряда мелких букв, совершенно непонятных. Я подумал: а что, если я перепишу их наоборот? И посмотрите, что у меня вышло: "Сжальтесь, я невинна, отдайте мне нашего ребенка".

Все переглянулись.

— Я стал гадать, — продолжал Маскарр, — как выяснить авторов этой записки. Для начала я навел справки, где куплены эти бумаги? В какой части Парижа, на какой улице и так далее… Через несколько дней мне донесли, что эта партия куплена близ Вандомской площади, но номера дома мы так и не смогли узнать.

Я потерял покой. И вот, в очередной раз просматривая бумаги, я обнаружил на уголке едва заметные глазу следы герба. Я отправился к специалистам, и они определили, что это герб герцогов Шандос. Через полгода я знал, что письмо было написано самой герцогиней. Знал, когда она это писала и при каких обстоятельствах. И только одного я не знал до вчерашнего вечера…

— Значит, Каролина Шимель наконец заговорила? — воскликнул Ортебиз.

— Да, ее подвела страсть к вину. Она выболтала тайну, которую хранила двадцать три года.

Маскаро достал толстую тетрадь.

— В этой тетради содержится вся суть нашего дела. Прочитав ее, вы поймете, что связывает герцога и герцогиню де Шандос и Диану Совенбург, ныне графиню Мюсидан.

Он передал тетрадь Полю.

— Садитесь и читайте. А мы будем слушать. Читайте внимательно. Тут история старейших фамилий Франции. И учитесь осторожности. Ибо в жизни нет такой мелочи, которая не могла бы погубить кого угодно.

Дрожащей рукой Поль открыл тетрадь и не без волнения приступил к чтению.

На заглавном листе было написано:

 ТАЙНА ГЕРЦОГОВ ШАНДОСОВ.

ЧАСТЬ 2

ТАЙНА ГЕРЦОГОВ ШАНДОСОВ.

1

После падения наполеоновской Империи герцог Цезарь де Шандос вернулся из эмиграции во Францию и обнаружил, что почти разорен, как и вся старинная родовая аристократия.

Зато по всей стране росла, как на дрожжах, аристократия денежного мешка. Она была лишена благородства, не имела ни малейшего понятия о рыцарской чести, но опиралась на непобедимую мощь золота.

Цезарь понял, что только деньги помогут восстановить прежнее величие рода. Для этого, решил он, два-три поколения де Шандосов должны принести себя в жертву потомкам: жить по-крестьянски и экономить на всем, кроме самого необходимого. Герцог подсчитал, что таким путем он сможет утроить остатки состояния предков, и что через сто лет его правнук станет богаче короля Франции.

Все в жизни герцога было подчинено этой цели.

Он ходил всегда в грубой мужицкой одежде, брился у цирюльника два раза в неделю и жертвовал по воскресеньям в церкви пятифранковую монету. Других расходов у него не было.

Де Шандос поступился даже своим сердцем: женился на немолодой и очень некрасивой женщине, заработав на этом пятьсот тысяч франков приданого. Он отказывал жене во всем, вплоть до платья. Они никогда не пригашали гостей и сами никого не навещали: герцог не хотел тратить деньги. Он много лет терзал ее душу грубостью своего характера и, наконец, свел жену в могилу после того, как она родила наследника.

Мальчика назвали при крещении Людовиком-Норбертом.

Судьба его была предрешена: он должен, как и отец, принести себя в жертву будущему.

Для этого его надо было воспитать по-крестьянски. Герцог растил сына без нянек. Летом мальчик бегал босиком, зимой — в деревянных сабо. С десяти лет он пас коров, когда же подрос и окреп, стал помогать отцу, который пахал и косил наравне со своими работниками.

Читать и писать мальчика бесплатно научил священник.

Со временем Норберт превратися в скромного, работящего и послушного юношу. Он не имел четкого понятия о своем высоком происхождении: крестьяне, боясь герцога, держали язык за зубами.

Развлечения у него были редкие и однообразные. Каждое воскресенье он шел с отцом в церковь и слушал обедню. Потом глядел с паперти на юных прихожанок. Девушки посматривали на полудикого молодого красавца с интересом, но он был так наивен, что не замечал этого. Затем он шел с герцогом в замок Шандос и там благоговейно съедал над чистой скатертью принесенную с собой просфору.

Вот и все.

После этого оставалось только ждать следующего воскресенья.

Так протекала его жизнь до тех пор, пока отец однажды не взял Норберта с собой в Пуату. Задолго до восхода солнца они выехали в крестьянской телеге.

Норберт был счастлив: он давно мечтал побывать в Пуату, в этом "прелестном городке", как поется в старой гугенотской песенке, которую он слышал от крестьян.

На самом же деле городишко не представлял собой ничего особенного и был известен только тем, что в нем находилась юридическая академия. Мостовая там отвратительная, улицы узкие, дома мрачные. Но юноше, не видевшему ничего, кроме зубчатых стен отцовского замка, все казалось блестящим и великолепным.

Норберт глазел по сторонам, стараясь ничего не упустить, и даже не заметил, как герцог остановил лошадь перед домом с вывеской нотариуса. Окрик отца словно пробудил его от волшебного сна. Герцог велел сыну подождать и вошел в дом.