Три карата в одни руки (сборник фельетонов) - Владимир Надеин

Да, изделие Минприбора ничуть не лучше, зато значительно дороже. К тому же оно, в отличие от челябинского, не прошло испытаний. Но подождем год-другой, министерство проведет испытания, и тогда сравнение станет нагляднее.

А годы летят, и каждая зима отмерена не только месяцами времени, но и миллионами тонн условного топлива, которое было бы безусловно сэкономлено, если бы к системе Туркина подошли по-государственному.

Впрочем, тут пора побеспокоиться о справедливости. Ломанье шапок и поясные поклоны — это, конечно, не лучший способ деловых взаимоотношений. Но когда система Туркина пробьет себе дорогу в массовое строительство, не грех будет поклониться руководителям челябинских областных и городских организаций. Ни на миг не засомневались они в перспективности новшества, никаких усилий ради его осуществления не пожалели. Как удалось им, без фондов и лимитов, «пробить» целый микрорайон и еще множество по-новому отапливаемых домов в разных городах области?

— Не скажу! — засмеялся в ответ председатель Челябинского горисполкома. — Если вы все узнаете, то, пожалуй, напишете фельетон не о консерваторах, а обо мне.

Это, конечно, шутка. Но жаль, что в ней изрядна доля правды: дело, позарез нужное всем, приходится пробивать методами, которые не все одобрят. А особенно те, кто ни одного параграфа не преступил и ни одного пункта не нарушил по той простой причине, что ничего не делал.

Впрочем, может быть, делом считались прохладные аплодисменты, которыми сопровождалась вся многолетняя история лучшей системы отопления? Может, за продуктивную работу сойдут бесчисленные заседательские «галочки», которые создавали видимость широкого внедрения и борьбы за грандиозную экономию топлива?

Но широкого внедрения, равно как и грандиозной экономии, по-прежнему нет. Есть лишь «галочки», которые мерзнут на лету.

Бедные птички…

Белозубый дефицит

В свободное от работы время я часто размышлял о том, почему меня не любят в магазинах. Не то чтобы оскорбляют, унижают, третируют — все это крайности, всплески, эксцессы. Я не о них — о любви. Точнее, об отсутствии любви.

В самом деле, почему? Загадка. Как покупатель я безупречен. Это не хвастовство. Это правда. Улыбаюсь торговому персоналу без заискивания, но и без вызова. Обращаюсь исключительно на «вы». Я искренне признаю успехи в целом растущего товарооборота и всею душою стою за прогрессивные формы торговли, включая самообслуживание. Так неужели же такой покупатель без страха и упрека не достоин любви?

Впрочем, все это хоть и радужные, но второстепенные детали. Главный же козырь мой вот в чем: деньги. Мои деньги! Я, конечно, не слишком здорово разбираюсь в разных там отчислениях от товарооборота и торговых скидках. Но во мне живет стойкое убеждение, что взаимная любовь между мною и магазином нам обоим приятна, однако магазину она все же выгоднее, чем мне.

В самом деле, где я беру деньги? Зарабатываю вне магазина. Ну, то есть на работе. А где берет деньги магазин? Получает от меня. А это значит, что чем больше я куплю в данной торговой точке, тем выше взметнется благосостояние ее тружеников. И наоборот, чем меньше приветливости, ласки и даже любви перепадет мне от служителей прилавка, тем им же, служителям, хуже.

Скажите, почтенный читатель, логически ли я мыслю? Впрочем, можете не отвечать. Я и сам знаю, что ход моих рас-суждений четок, прям и непоколебим. Тогда почему же реальная действительность не желает совпадать с моей логикой?

Все эти вопросы уже давно не давали мне покоя. Однако высказывать их вслух я стеснялся, боясь прослыть оригиналом. И не высказал бы до сих пор, если бы недавно не пришел один любопытный сигнал, касающийся магазина № 73.

То есть ничего сенсационного этот сигнал не содержал. Магазин как магазин. Если в бакалейный отдел — очередь, то из гастрономического не поспешат на помощь. Если мухи досрочно засидят живописные муляжи на витрине, то никто не поспешит с влажной тряпкой. Если кассир сдает деньги, то шуми не шуми, а пока она не пересчитает все до последней копейки, никто вам чека не выбьет, как бы вы ни спешили. Короче, никаких особых нареканий на работу этого заведения в Биробиджанский горпищеторг не поступало.

Да, несколько слов о любви. Таковой не отмечалось. Я имею в виду — к покупателям. Покупателя сюда не завлекали ни улыбкой, ни рекламой, ни даже набором тех товаров, которые имелись на базе. К покупателю здесь относились, как к падчерице от предыдущего брака: и выгонять неловко, и кормить жалко.

Соответственно, и дела в магазине шли хуже некуда. План товарооборота горел по всем позициям. О премиях персоналу не могло быть и речи. Наблюдая со стороны за экономическими корчами точки № 73, покупатели испытывали смешанное чувство тревоги за судьбы товарооборота и удовлетворенности торжествующей справедливостью. В конце концов магазину доставалось поделом. Сквозь мешанину случайностей пробивала себе дорогу торжествующая истина: только покупателем жив магазин. Думаешь о себе — думай о покупателе!

В этой кристально ясной ситуации директор магазина А. Сыромятникова повела себя сугубо нелогично. Вместо того чтобы провести общее собрание с повесткой дня «Каждый посетитель — отец родной!», вместо того чтобы наладить рекламу, протереть засиженные мухами муляжи, организовать выездную торговлю, выбрать фонды и лично встречать каждого вошедшего чарующей улыбкой, она бросила тонущую точку на произвол судьбы и прочно обосновалась в кабинетах горпищеторга. Переходя от одного ответственного лица к другому, она горько сетовала на судьбу, живописала страшные подробности обнищания и развала коллектива и улыбалась так обольстительно, что, будь управляющий торгом и его замы не у себя в кабинетах, а в торговом зале, они ни за что не ушли бы без покупки.

Да только что толку с двух-трех покупателей? Лишняя десятка уже не могла спасти коченеющий товарооборот. В том-то и суть, что забота должна адресоваться всем, а не только избранным.

Признаться, до этого момента я следил за событиями со спокойствием проницательного мудреца, все познавшего и все предвидевшего. Горькая доля точки № 73 (а в том, что будущее ее безнадежно, я ни на миг не сомневался!) должна была внушить всем 72 предыдущим и 22 последующим торговым заведениям города, как опасно плевать в колодец.

Но в этот миг торжества моей безупречной логики вдруг выяснилось, что магазин пьет совсем из другого колодца. Слезы и улыбки растрогали торговое руководство, и тонущему магазину был брошен спасательный круг в виде дополнительных фондов на дефицитное виноградное вино.

Очень кратко, чтобы только не исказить картину, сообщу, что вино это следовало доставить из Хабаровска самовывозом, что транспорт директор добывала с привлечением всех резервов энергии и личного обаяния, что водителям грузовиков за оперативность доставки были обещаны многие льготы…

А дальше состоялся праздник торжествующего оборота. Вино продавалось во всех отделах, во всех дочерних палатках и даже в киоске «Мороженое». И если за два предыдущих дня общая выручка текла чахлым ручейком сотен, то в два последующих бурный поток тысяч перекрыл норму впятеро.

План был спасен. Надобность в лекциях на тему «Покупатель в качестве родного отца и благодетеля» отпала.

Конечно, вся эта история со счастливым концом не отрицает пользы улыбок и любви. Однако вносит важные коррективы, связанные с дефицитом. Если одна улыбка в пищеторге, распределяющем фонды на дефицит, стоит тысячи улыбок, адресованных рядовому покупателю, то зачем, посудите сами, им меня любить? Что они, считать не умеют?..

Мышь в радиоле

На витрине магазина уцененных товаров, что на Центральном рынке, стоит серебристый дамский сапог. Его судьба напоминает сиятельного герцога, который вначале был лишен титула, затем разжалован из генералов в унтер-офицеры, затем переведен в дневальные по конюшне, а впоследствии продан гребцом на галеры.

В самом деле, на заре своего существования пара этих сапог стоила 32 рубля. Три года спустя ее уценили до 25 рублей. Еще пять лет — и сапоги стали стоить восемь рублей. Затем пять, а сегодня — три.

Никогда это серебристое, но несчастное детище сапожной индустрии не облегало изящной женской ножки. И, к счастью, никогда не будет. Как полагают специалисты, если кто-нибудь данным изделием и прельстится, то исключительно ради застежки-«молнии». Все остальное в сапогах обречено.

Впрочем, скорбеть не о чем. Трешка — купюра незначительная. В многомиллиардном море нашего товарооборота серебристые сапоги мерцают скромной каплей.

По, как в капле, в них отражается море.

Море уценки подернуто вечным штилем покоя. Где то над ним проносятся тайфуны моды. Где-то на берегу идут жаркий дискуссии о том, что есть уценка для торговли — благо или бедствие? Откуда-то на темных глубин вдруг всплывают ошеломляющие факты. Ну, скажем, в одном магазине ваяли да и уценили 150 новых фортепьяно, которые были немедленно приобретены лицами, снискавшими особое расположение местного торгового руководства. Эти факты, сколь бы единичными они ни были, крайне нервируют министерства и управления торговли, окрашивая сам процесс уценки в подозрительные тона. На месяц-другой его сторонники немеют, опасаясь обвинений в пособничестве жуликам. Затем дискуссии снова разгораются, но медленно и неярко, как ноябрьский рассвет.