Торпедоносцы - Павел Цупко

А в эфире встревоженный крик:

— Торпеда не пошла! Вижу желтое пятно! Зарылась а грунт! — кричали летчики-истребители, сопровождавшие Фоменко.

«Значит, Владимиру не повезло! Глубина моря, над которой он сбросил торпеду, оказалась меньше необходимой, чтобы она вышла из „мешка“ — просадки при погружении в воду. Надо ж такому случиться! Какая досада! Ведь осталась всего одна торпеда! Его, Борисова… А что, если и она… Нет, он не промажет, а вот хватит ли глубины?..»

А бронированное чудовище все ближе. С каждой секундой растут его размеры, грозно надвигаются на торпедоносец…

«Не промазать! Не промазать!» — твердит себе Михаил, а руки, ноги, глаза делают привычное дело: загоняют борт линкора в планку прицела.

— Чуть-чуть правее! — командует Рачков. — Хорош! Бей по середине, Миша!

Между носом самолета и бортом линкора обостренное зрение успело заметить на фоне воды еще один корабль: хищно вытянут его длинный узкий корпус, за фок-мачтой — две скошенные дымовые трубы, между ними — палочки торпедных аппаратов — это эскадренный миноносец! За кормой корабля вскипала пенная дуга — он маневрировал, а все орудия стреляли без перерывов. На крыльях ходовых мостиков и у дымовых труб клокотали огнем установки автоматических малокалиберных пушек. Огонь с эсминца был таким плотным, что на миг отвлек внимание летчика от линкора: прекратив прицеливание, Михаил резко бросил самолет в сторону, уклонился от трасс и тут же с удовлетворением заметил мелькнувшие горбатые тени: стая «ильюшиных» обрушила на корабельные зенитки залп реактивных снарядов.

Корма эсминца и его торпедные аппараты потонули в пламени взрывов. Молодцы!

— Командир! — в вихре эфирных звуков прорвался голос Демина. — Сбили топмачтовика… Взорвался…

Летчик только до боли стиснул зубы и энергичнее задвигал рулями. А глаза уже ловят новое в обстановке: в том месте, где только что полыхал огнями эсминец, из воды вверх стремительно взвились четыре огромных водяных куста. Опережая их, в стороны разлетались клочья рваного железа корабельных надстроек — кто-то из летевших впереди топмачтовиков помог «ильюшиным» — обрушил на вражеский корабль крупнокалиберные авиабомбы, и Михаил, поняв, что эсминец ему больше не угрожает, возобновил прицеливание — на планке вновь появился высокий борт «Шлезиена». Борт, башни, трубы — все на корабле расписано пятнами камуфляжа. Черные, белые, серые разводы должны были на фоне свинцово-желтой воды сделать расплывчатыми контуры линкора, затруднить прицеливание по нему через оптику. Враг, как загнанный в западню волк, бешено огрызался, его орудия стреляли настолько часто, что отблески огня освещали борт и надстройки, гасили яркость камуфлирования — боевой корабль, будто подсвеченный мощными юпитерами, во всю длину и высоту четко вырисовывался из однообразной окружающей серости, рельефно выделялись его строгие контуры. От бесчисленных зениток «Шлезиена» к носу торпедоносца тянулись пляшущие цепочки и рассыпающиеся веера красных, белых и зеленых искрометных огоньков трассирующих снарядов. Здесь же рвались, закрывая прицел хлопьями черно-белых дымов, снаряды средних и крупных калибров — окутанный дымами и огнями торпедоносец без конца встряхивало, но он, твердо удерживаемый летчиком, продолжал стремительно сближаться с кораблем.

— Миша! Он же, гад, идет задним ходом! — разглядел штурман. — Бей без упреждения!

Борисов опустил нос машины, и огромный борт «Шлезиена» заполнил весь прицел. Но что это? Борт ползет вправо?

«Еще маневрирует, пытается уклониться…» — забеспокоился Михаил, а нога уже сама давит нужную педаль, и борт вновь удерживается на выгодном курсовом угле… Приближалась дистанция залпа!.. Что за черт? Линкор опять пропал! Почти у самого его тупого носа взметнулся настолько большой куст огня и воды, что закрыл прицеп.

Летчик мгновенно бросил машину в сторону и куст пронесся чуть ниже крыла.

— Миша! Он идет на мелководье к берегу!

— Не успеет! Теперь не успел, Ваня! — Михаил еще секунду удерживал планку прицела над трубами корабля и резко утопил боевую кнопку, всем напряженным телом чувствуя, как вздрогнул торпедоносец, освобождаясь от тяжелой торпеды. — Есть!

Всего несколько секунд после отделения торпеды от самолета уходит на то, чтобы в воде заработали ее механизмы на заданной глубине. Никогда они еще не были в жизни Михаила такими долгими! Он даже сжался в ожидании доклада наблюдателей. В голове билась единственная мысль: «А что, если, как у Фоменко, не хватит глубины?..»

— Торпеда пошла! — закричал в восторге Рачков.

— Торпеду вижу! Пошла! — вторил ему Демин. А друзья-истребители в эфире подняли настоящий гвалт:

— Пошла, родимая! Молодец, Бориска! Пошла! Глаза летчика смотрели на развороченную взрывами фок-мачту «Шлезиена», на разметанные орудийные козырьки у ее подножья и бортов, на зияющие пустотой рваные дыры в палубах и разбросанные вокруг трупы. Орудия линкора уже не стреляли. Только две пушки продолжали бить по самолету в упор. Борисов наклонил машину и ударил из пулеметов по этим пушкам, заметил, что они смолкли, и тут же спохватился; «Куда ж я лезу под кинжальный огонь?!» Он толкнул педаль, рванул штурвал, торпедоносец круто развернулся и устремился от линкора прочь.

Возле кабины по-прежнему проносились пестрые трассы. Но их было мало, а потом они пропали совсем.

— На линкоре вижу взрыв! Ура-а! — радостно кричал Рачков, — Нос линкора в воде!

Невероятное облегчение почувствовал Михаил от этого крика, как будто даже воздух стал посветлее и дымка поредела.

— Сфотографировал, Ваня?

— Конечно! Давай вернемся, Миша! Полюбуемся! — в голосе штурмана прорвались умоляющие нотки. А может, показалось?

Но Борисову самому не терпелось посмотреть, как тонет линкор. Он круто развернул самолет в обратную сторону.

Истребители, не предупрежденные о маневре, подняли крик:

— Ты куда. Двадцать седьмой? Куда?

— За мной! — твердо приказал ведущий. С удовлетворением он увидел справа самолет Полюшкина. Тот успел пристроиться.

Рачков бросился на пол кабины и снова высунул голову в люк. На воде и в дымке по-прежнему ничего не видно. Но штурман каким-то особым чутьем вернул группу в район боя. Каково же было его удивление и разочарование, когда он увидел линкор… на воде. Правда, нос его был опущен и корма приподнята, но «Шлезиен» под воду не уходил! Возле корабля уже сновали катера и шлюпки, подходил сторожевой корабль.

— Что за черт? — ругнулся Борисов. — Вот так номер…

— Почему же он не тонет? — недоумевал Иван Ильич вслух. — Ведь торпеда взорвалась. Я видел взрыв, примерно, под фок-мачтой. Так рвануло!..

По самолетам никто не стрелял, и они беспрепятственно кружили невдалеке от остатков отряда кораблей.

— Командир? Линкор потоплен! — заглушая сомнения, доложил Александр Демин. — Ну конечно! Вы смотрите! У него же полбашни в воде! Да он лег на грунт! Глубина-то мала, потому и не скрылся под водой!..

Зоркий радист увидел то, чего ошеломленные летчики не заметили: по палубе линейного корабля гуляли волны! Большая часть носовой башни, надстроек, торпедные аппараты находились в воде.

— Сфотографируй, Ваня! — устало приказал Михаил. Он перевел машину в набор высоты и включил рацию:

— Внимание! Говорит Двадцать седьмой! Группе собраться над дымкой! Всем спасибо за работу! Уходим домой! Прием!

Заработали все самолетные радиостанции: ведомые докладывали ведущему об исполнении приказа.

6

Маршал авиации Семен Федорович Жаворонков очень спешил: война кончалась и народный комиссар Военно-Морского Флота срочно вызывал его в Москву. На кольбергском аэродроме у СКП стояли готовые к вылету самолет Си-47 и четверка охранных истребителей. Но командующий не мог улететь, не узнав подробностей последней атаки линкора «Шлезиен». В окружении генералов и офицеров он сидел в штабе, выслушивал доклады, отдавал распоряжения, решал разные дела, когда ему доложили, что самолеты из боя вернулись.

— Командиров групп ко мне! — приказал маршал.

Через четверть часа в комнату вошли летчики.

— Кто из вас был ведущим? — спросил Жаворонков и, видя, что офицеры замялись, уточнил: — Кто руководил боем?

Вперед шагнул высокий чернявый юноша со звездой Героя Советского Союза.

— Заместитель командира третьей эскадрильи 51-го минно-торпедного авиаполка старший лейтенант Борисов! — представился он.

— Борисов? — Семен Федорович прищурил глаза, вспоминая.

Известно, что у летчиков профессионально развита зрительная память. Но Жаворонков обладал редчайшим природным даром; где бы он ни находился, стоило ему хотя бы раз увидеть человека, а тем более поговорить с ним, он запоминал его навсегда.