Инженю, или В тихом омуте - Ольга Ланская

Почти — потому что в те считанные разы, когда они занимались сексом, ей не слишком нравилось, как он это делал. Она предпочла бы другое — силу вместо нежности, настойчивость вместо мягкости. Но это можно было изменить — она бы постаралась. На это ушло бы время — но она бы добилась того, чтобы он делал все так, как нравится ей. Она бы показала ему, сколько удовольствия может доставить животно-бесстыдное совокупление.

Она спросила себя, заведет ли он сегодня об этом разговор. И выдала в ответ твердое «да». Он не сомневается, что она нервничает, что она боится, — а эти слова насчет скорого совместного отдыха кажутся ему чем-то вроде магического заклинания. Значит, он об этом напомнит. Словно верит, что этот отпуск и открывающаяся за ним перспектива — ее мечта. Настолько сильная, что ради нее она сделает все, что угодно.

Наверное, ему придется узнать, что он ошибается, — может, прямо сейчас узнать. Он ей очень нравился, и он много для нее сделал — но и она ему нравилась и кое-что сделала для него. И конечно, ей хотелось, чтобы они были вместе — в смысле регулярно встречались и периодически оставались друг у друга на ночь. И ради этих регулярных встреч она, бесспорно, была готова на что-то — на многое даже, — но у этого «много» существовал предел. Которого она пока не знала — но который обязательно должен был существовать. К которому она уже была близка.

Она угадала. Он не только произнес эти слова — но и начал разговор именно с них. Она уже сидела за столиком, когда он появился, — она прождала его минут пять и отошла за газетой, и, вернувшись, убедилась, что он так и не приехал еще. И вошла внутрь, сев за столик в углу — не сомневаясь, что ему не понравится, если она сядет у окна, где их можно будет легко увидеть с улицы, он все-таки ужасно был осторожный — и заказав капуччино и бокал густого терпкого кьянти. И уже успела прочитать один раз пространную цветистую статью про саму себя и налюбоваться удачной фотографией только собиралась приступить ко второму чтению, как появился он.

— Привет знаменитостям! Прости, что опоздал, — кругом пробки. Ты в порядке? Ты успокоилась? Я искренне рад. Поверь, я прекрасно понимаю, что ты оказалась в очень непростой ситуации… — Он говорил не шепотом, обычным тоном, но все же оглянулся, словно желая убедиться, что их никто не слушает — или, наоборот, что слушающий все услышит. — Ну ведь она рано или поздно разрешится, ты ведь это понимаешь.

Можно я дам тебе совет? Тебе надо побольше думать о том, что все кончится и мы слетаем отдохнуть. Кстати, ты так и не решила, куда больше хочешь? Может быть, в Испанию? Море, вино, фламенко — вполне подходящая обстановка для того, чтобы отдохнуть и определиться с нашим будущим. Или ты предпочла бы Париж? Подумай, пожалуйста, — выбор за тобой. И на мой взгляд, лучше думать об этом, чем вспоминать о том, что было…

Он был, как всегда, фантастически презентабелен. Светло-серый костюм, темно-синяя рубашка, тускло-желтый галстук, завязанный со стильной небрежностью. Чуть запылившиеся туфли из кожи страуса, аккуратный тонкий золотой браслетик на запястье, красивое кольцо на мизинце левой руки. А надо всем этим — вроде бы обычное, но, на ее взгляд, очень примечательное лицо. Умное, волевое, с серыми глазами, которые всегда оставались холодными, — даже когда он смотрел на нее тепло, она чувствовала холод, прячущийся на заднем плане, просто отступивший на время.

— Непросто забыть о том, что тебя изнасиловали, — произнесла упрямо — ей не понравилось, что он начал разговор именно с совместного отдыха. — Конечно, надо быть женщиной, чтобы это понять, — но…

— Кто-то, помнится, говорил мне, что изнасиловать женщину против ее желания невозможно. — Он улыбался, и эта улыбка была чуть менее сдержанной, чем обычно. Наверное, он был доволен собой и своим ответом. Он всегда умел с ней разговаривать — умел находить нужные слова, приводить доводы, которые нельзя опровергнуть, оборачивать против нее ее же высказывания. — Ты не помнишь, кто это был?

— Хорошо — я была вынуждена. Но делать минет какому-то ублюдку вовсе не входило в мои планы…

Он промолчал, оглядываясь на тут же подскочившего официанта, заказывая кофе с пирожным для себя и то же самое плюс еще один бокал кьянти для нее. И сидел молча, глядя ей в лицо, дожидаясь заказа — и раскрыв рот, только когда официант принес все и удалился.

— Послушай, Марина, зачем ты так? — Голос его был ровным и спокойным. — Да, ты оказалась в непростой ситуации. Но ведь ты сама там осталась — тебя ведь никто не заставлял. У тебя был выбор — остаться или уйти, — и ты осталась. Да, никто не мог знать, что тебе придется делать минет какому-то бандиту. Но давай честно — ты ведь прекрасно знаешь, что очень многие мужчины тебя хотят. Тебе ведь это нравится, правда? И ты их провоцируешь — одних намеренно, прочих автоматически, бессознательно. Провоцируешь внешностью, одеждой, походкой, поведением, манерой говорить — вообще всем. И пойми — я не хочу сказать ничего такого, но ведь то, что произошло… Это для тебя не трагедия, правда? Это неприятно — но ведь это не трагедия?

Он был трезв и рассудителен — даже комплимент прозвучал холодно, без эмоций, хотя, может, он понимал, что она на него не купится, — и то, что он говорил, было логично. И она была не настолько наивна, чтобы спрашивать, как можно так легко говорить об этом, если у тебя есть планы в отношении этой самой женщины, с которой это произошло. Так что он был прав — и в любом случае сострадание и сочувствие вовсе были ей не нужны. Ни от кого — и уж от него в последнюю очередь. Но понимание — вот оно было нужно. А в его словах понимания не видно было.

— Нет, это не трагедия, вы абсолютно правы. И то, что меня угрожали где-то запереть, и там насиловать несколько дней, и убить, если я никого не узнаю, — это тоже не трагедия, я согласна. Этому, наверное, даже не стоит придавать значения, правда? Тем более вы можете мне сказать, что этого ведь не произошло. Но даже если это произойдет — это тоже, на ваш взгляд, не будет трагедией. Это только для меня трагедия — хотя и мне уже будет все равно…

Она говорила не прерываясь еще минут десять — детально рассказывая про все, что было с ней вчера, — а потом устало махнула рукой, доставая сигарету, прикуривая от поднесенной им зажигалки, делая глоток вина. Оглядываясь, когда заметила, как оглядывается он, — но не замечая никого подозрительного в почти пустом зале, в котором, кроме их столика, было занято только еще два, в противоположном углу. Он все-таки дороговат был, ресторанчик, даже по московским меркам. И в нем и днем и вечером было почти пусто — она всегда заглядывала в его окна, когда проходила мимо. Поэтому и назвала его пару месяцев назад Виктору, когда тот сказал, что хотел бы встретиться и посидеть в хорошем, но спокойном месте.