Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону - Виктор Васильевич Петелин

министерство иностранных дел: «Вы не поверите мне, если я скажу вам, что в сутки Панин посвящает не больше получаса делам, вверенным ему». Это послание тут же передали сначала ей, а потом послали в Великобританию. Как-то Екатерина занялась несколько мрачной игрой, состоявшей в предсказании, от чего может умереть то или другое из приближенных к ней лиц. Против фамилии Панина она написала: «Если ему случится поторопиться».

И между тем в довольно длинном списке министров, служивших императрице, он в конце концов, кажется, способен более остальных выдержать суд потомства. Гаррис, одно время имевший причины жаловаться на него и даже заподозривший Панина однажды в желании отравить его салатом, не может не похвалить честность и прямодушие министра во всех переговорах, где он участвует один. Он тоже считает его неподкупным. Панин не раз проявлял как в частной, так и в общественной жизни действительно возвышенные взгляды и чувства. Фридрих настаивал на необходимости воспрепятствовать полякам отказаться от их liberum veto. Панин же восстает против этого: зачем мешать этой нации «выйти из того подобия варварства, в котором ее держит это злоупотребление свободой»? Польша сильная и крепко привязанная к России – вот его идеал. Когда разразилась грозная пугачевщина, Панину, уже давно устраненному от управления делами все усиливающимся влиянием Потемкина, ежедневно терпевшему унижения и обиды от соперника, которого он считал недостойным, представлялся случай отомстить. Фаворит, «ничего не понимающий и не желающий понять», был не такой человек, чтобы справиться с грозой. Смелость и искусство, на которые он был способен, обнаруживались пока только в происках с заднего крыльца и будуарных победах. Сидя сложа руки и сохраняя бездействие, к которому его принудили, Панин мог быть уверен в отмщении за себя. Но он и не думает об этом. «Надо спасти государство, – пишет он брату, – а после того уж можно уступить свое место господствующим фаворитам и окончательно сойти со сцены».

Екатерина испытывала досаду даже к заботам, которыми он окружал семью наследника, его воспитанника. «Можно подумать, что мои дети и внуки больше его, чем мои», – порой думала она. Управление Министерством иностранных дел, во главе которого он остается только формально, официально было передано Остерману. Об этом извещаются иностранные послы. Он уже не получает депеш; ему разрешается не присутствовать в Совете; он отпускает своих секретарей и остается в Петербурге – по его собственным словам – только для того, чтоб императрица всегда имела перед глазами памятник своей неблагодарности.

За человеком, еще казавшимся ей необходимым в 60-х годах, она не признает другого таланта, кроме умения выставить напоказ достоинства, не принадлежащие ему. «Никто не владел этим искусством в большем совершенстве. Из ничего он умел устроить себе великолепную одежду из чужих перьев…»

«Она отделалась от него из зависти и самолюбия, – писал де Верак в 1781 году, – чтоб не могли сказать, что он принимал участие в успехах, о которых она мечтает. Как только ей показалось, что она может обойтись без него, она решила его судьбу».

Устранение от дел и, наконец, исчезновение Панина совпадают с торжеством австрийской политики на берегах Невы и окончательным разрушением прусского союза. Однако между этими двумя событиями нет, по крайней мере, прямой связи, как между причиной и следствием. Панин, правда, был защитником этого союза. «Не бойтесь, – говорил он в 1783 году Сольмсу, – пока не услышите, что мою постель вынесли из дворца…» Постель его оставалась во дворце до 1783 года; но влияние прекратилось гораздо раньше этого времени. Несмотря на его несочувствие, раздел Польши считается одним из блестящих дел его карьеры. Два других – как злобно заметили – обмен Голштинии на шесть кораблей, которых Дания так никогда и не доставила, и воспитание Павла.

Вспомогательную причину несогласия, с первого часа возникшего между императрицей и министром и окончившегося устранением последнего, следует видеть в либеральных идеях, внесенных в управление воспитателем Павла. И Екатерина со своей стороны внесла такие же; но мы знаем, как она их применила. Панин отказался последовать за ней в такой быстрой перемене. Говорили о проекте конституционной реформы, которую он якобы выработал в 1776 году сообща с первой женой великого князя. В этом году великая княгиня Наталья умерла от родов, и стали циркулировать зловещие слухи, обвинявшие повивальную бабку, помогавшую великой княгине. «Несомненно, – пишет в своих записках князь Долгорукий, – что эта женщина разбогатела и что Потемкин бывал у нее».

Одно достоверно: что, постепенно удаляясь от философского и гуманитарного идеала, улыбавшегося ей в молодые годы, и с каждым днем утверждаясь в своих наклонностях к личной и непосредственной власти, Екатерина все менее и менее оказывалась расположенной терпеть вокруг себя людей с умом и характером Панина. Чтобы заменить их, она придумала и создала тип чиновников, покорных ее воле.

Одним из таких чиновников был Александр Андреевич Безбородко, сделавший за несколько лет блестящую карьеру благодаря своим огромным способностям.

Он был замечен графом Петром Румянцевым еще в годы недавней войны, Безбородко обладал уникальной памятью, аккуратностью в распределении деловых бумаг, превосходно владел письменной речью, – все эти достоинства позволили рекомендовать его Екатерине II в качестве секретаря. Екатерина II сразу почувствовала незаменимость его. За короткий срок он стал ведущим сотрудником секретариата императрицы. Естественно, что подготовкой к поездке в Могилев занимался и Александр Безбородко. «В иллюминациях и других праздниках могилевских, ваше сиятельство, постарайтесь избежать постановления имени ея величества, – писал А. Безбородко 4 апреля 1780 года белорусскому наместнику графу З.Г. Чернышеву, – учреждая оныя так, чтобы могли они сходствовать, например, к доброму согласию государей, утверждаемому персональным знакомством их, и происходящему из того благоденствию и тишине для держав их. По словам ея величества, не дозволить, чтобы тут где-нибудь названием или символом был вспомянут мир Тешенский» (Сб. ист. общ. Х XVII, 65).

Екатерина II, отправляясь в Могилев с большой свитой царедворцев и секретарей, испытывала волнение от необычности встречи с правителем иных устремлений. Иосифу II тоже было тревожно, ведь только что был заключен Тешенский мирный трактат, где Австрия была ущемлена в своих захватнических устремлениях. И только благодаря российской императрице и французскому королю. Как поведет себя императрица, почувствовавшая, став в центре мировых решений, сладость своей европейской власти? Иосиф II будет путешествовать под псевдонимом графа Фалькенштейна, поэтому не нужна официальность, приемы и прочее, он заранее предупреждает императрицу, что испытывает радость от предстоящей встречи, каковы результаты этой встречи не оказались бы. Екатерина II удивилась тому, что император хочет предстать перед ней как граф Фалькенштейн, нет, она не забудет, что эта встреча двух руководителей ведущих