Третий круг рая - Марина Владимировна Болдова

он принес ее тебе, Георг.

– Но сначала навестил семью своей бывшей возлюбленной, – встряла я.

– В смысле?! – удивился Георг. – Он приходил к твоей бабушке?

– Нет, ко мне. Но застал лишь Тату. Она рассказала, что я уехала на учебу в консерваторию Нижнего Новгорода. Со слов Таты, твой отец сильно расстроился. В руках он держал тяжелый сверток. Думаю, в его планы входило сначала облагодетельствовать внучку любимой им некогда женщины.

– Я стал сомневаться, нормальный ли у меня был отец. Какие-то бредовые порывы… Это любовь такая?

Я промолчала.

– Интересно, а православный крест Любы, который, выходит, все-таки был среди золотых украшений, Юдин тоже на лом сдал? – вернул нас к мотиву давнего преступления Сотник.

Глава 26

Все-таки я с Сотником на одной волне – я Любе звонила, имея в мыслях тот же вопрос.

– Я сейчас у Любы узнала, крестик совсем не маленький – кило двести весом, двенадцать бриллиантов по ноль и две десятых карата, крупный рубин, четыре помельче. Ну, и цепь с полкило. На лом сдавать – кощунство: изделие старинное, фамильное наследие.

– Ого! А общий вес золотых украшений известен?

– Люба утверждает, там было не меньше пяти килограммов, – ответил Сотник. – Но как она выразилась, ничего ценного, ширпотреб, но чистой пробы. Только несколько изделий представляли ювелирную ценность.

– В таком случае вес лома легко просчитать, – пожал плечами мой будущий муж. – Я помню, сколько американской валюты было в мешке. Сто пятьдесят шесть тысяч двести пятьдесят баксов. И курс тогдашний помню – тридцать два рубля за доллар. То есть в рублях – пять миллионов. Теперь смотрим, сколько стоил лом. – Георг взял в руки телефон. – Так… Курс ЦБ в августе двенадцатого в среднем тысяча шестьсот за грамм… Пусть отец сдал по тысяче, так как золото левое, неизвестного происхождения… Получается примерно пять кило! Крест папочка явно припрятал до лучших времен. С собой на Дальний Восток забрал?

– Не думаю: опасно через всю страну везти такую вещь. Скорее всего, крест он оставил в тайнике. И вероятнее всего – в поселке. И самое подходящее место – дом, в котором когда-то жил. Мне нужно сделать срочный звонок. – Сотник быстро вышел из комнаты.

– Мой отец – предатель, убийца и вор. Класс! И как с этим жить?!

Георг смотрел в сторону, сидя, как я уже успела заметить, в своей любимой позе – на стуле, расставив ноги и свесив руки между колен. Плечи поникли, словно придавленные огромной тяжестью. Жалости я не испытывала, просто «перетащив» на себя часть его горечи. В том, что переживает он искренне, без капли наигранного трагизма, я не сомневалась. Наконец он посмотрел на меня, но взгляд тут же перевел на возвратившегося Сотника.

– В ответ на мой запрос в ведомство пришел список дачников пятидесятых – семидесятых годов. Юдины занимали коттедж номер восемь. Смотрим на плане. – Майор показал нам экран смартфона.

– Крайний у леса… Да его не видно за деревьями совсем! Наш первый, у Громова – номер три… Когда мы с Павлом Андреевичем последний обход совершили, видели, что все дома заколочены накрепко.

– Когда это было?

– В прошлом году.

– Я еду в поселок. Вы оба со мной? – Сотник, не сомневаясь в нашем согласии, направился к выходу.

* * *

Я наблюдала, как Георг, соскочив с подножки «Хаммера», с удивлением и даже страхом озирается, словно вокруг него собрались призраки. Отчасти так и было – поселок выглядел зловеще и тишиной напоминал скорее кладбище, чем обжитую человеком территорию. Сквозь деревья и буйно разросшиеся кустарники просматривались почерневшие от времени и влаги стены дачных домов, двери и окна которых были крест-накрест забиты досками. И мой дом хотя и выглядел жилым, все же представлял собой не лучший образец коттеджа для загородного отдыха.

«Небогатая тебе невеста досталась, Фандо, и кровей неблагородных. Хотя как посмотреть: прабабка Люба – дочь баро табора поволжских сэрвов. Нужно Любу расспросить о них, а то совсем ничего не знаю. И крест фамильный у нее от отца. Только где пропажа сейчас?» – подумала я, глядя, как Сотник с прихваченным по пути из отделения полиции лейтенантом срывают ленту, огораживающую место, где нашли Романа Егоровича.

– Как здесь вообще можно было жить?! – Георг ладонью постучал по перилам, отчего балясины под ними зашатались. – Надеюсь, ты одна здесь не остаешься на ночь?

– Ночевала только с твоим папой. Бывало, с Татой…

– Одни?! Без мужика?!

– Кого бояться, Георг? Из соседних сел сюда никто не ходит: пешком далеко, да и не пройти лесом, если не знаешь, куда сворачивать. А где съезд на дорогу, мало кто знает.

– К тому же у озера дурная слава. Впрочем, как и у поселка, – вклинился в разговор Сотник. – Я тут в Пенкино поговорил с местными старожилами. У них своя история с озером – действительно, еще до революции дочь одного крестьянина утопилась в нем из-за неразделенной любви к барскому сынку. Банальная ситуация – поигрался с девушкой и умотал в город.

– Я что-то не припомню в Пенкино или рядом никакой усадьбы.

– А ее сожгли в семнадцатом, когда Советы к власти пришли. И дорога к пепелищу заросла, никто уже и не помнит точное место. Возможно, историки знают. Но Панарин, владелец усадьбы и села, был фигурой совсем незначимой, снимал пенки с небольшого пивного заводика. Который тоже сгорел. Отсюда название села – Пенкино.

– А наследники?

– О них ничего не известно. Сгинули без следа. Тупиковая версия.

– Я смотрю, ты хорошо поработал, – с уважением констатировал Георг, поднимаясь по ступеням. – В дом пустишь, хозяйка? – повернулся он ко мне.

– Позже пустит. Сейчас наша цель – коттедж номер восемь. Как лучше пройти, Ляна?

– По остаткам настила, думаю. Через заросли не пролезем. Ничего, что мы без санкции в чужую собственность вломимся?

– А нет здесь никаких собственников. Кстати, огорчу – ты тоже не владелец. Поселок по документам не существует, следовательно, никому не принадлежит. С баланса ведомства снят в девяносто восьмом, я уже говорил. Дома типовые, по одному проекту,