Кровавый круиз - Матс Страндберг

ребенок делает на пароме один. Но он владеет искусством оставаться незамеченным, и, конечно, ему помогает то, что все, кто до сих пор не спит, пьяные. Ему противно все на борту. Синтетические запахи. Искусственная музыка. Имитация дерева, кожи и мрамора в отделке. Он думает, что настоящее здесь только обжорство, жадность, ненасытность. Люди губят планету, высасывая из нее все, как паразиты. Они убивают себя и друг друга сотнями различных способов по тысячам ничтожных поводов. Но эти люди назвали бы его монстром, если бы узнали о нем все. Если бы поверили в это. Но он заставит их поверить. Это уже началось. Ожидание делает его лицо еще более детским. Он идет по галерее, видит двери в караоке-бар, его взгляд скользит дальше. Останавливается на маленькой комнате с несколькими рядами скамеек за стеклянными дверями. Там спят пассажиры, которые не заказали место в каюте. Он проскальзывает внутрь. Ложится под скамейку. Прекрасное место, чтобы спрятаться. Если его там найдут, всегда можно сказать, что он играл в прятки с другом и нечаянно уснул. Он слышит чей-то храп. Думает, вернулась ли его мать в каюту. Поняла ли она, что произошло.

Женщина с темными волосами ищет мальчика на других палубах. Чувствует запах крови и смерти. Она уже поняла, что сыну ничего не грозит. Наоборот, он устранил все препятствия. Женщине страшно при мысли о том, что может за этим последовать. Гнев Старейшин. Она осознает, что обязана предотвратить катастрофу, приближение которой ощущает всем телом. Трагедия неминуема. Все эти люди еще ничего не подозревают… Теперь она в ответе за них. И она должна их спасти. А потом себя и сына. Иначе наказание Старейшин будет страшным. И никто уже не сможет защитить ее сына.

Женщина проходит мимо двери каюты, где лежит на полу шофер-дальнобойщик Олли. Изнутри его сжигает боль. Он в ее плену. И только кровь может унять эту жажду.

Альбин

Он сидит, прислонившись спиной к стене, под стальной лестницей, ведущей на смотровую площадку. Ветер не задувает в его укрытие, но в воздухе много маленьких капель. Куртка Альбина мокрая, руки замерзли и покраснели, хотя он и натянул на них рукава. Капюшон он тоже надел на голову и затянул завязки так крепко, что его лицо едва торчит из круглого отверстия.

Альбин не знает, сколько еще он сможет просидеть здесь и куда ему идти потом.

Он надеется, что родители беспокоятся. А еще пусть думают, что он погиб. И пусть они пожалеют обо всем, что сделали не так.

– Хорошо, что хотя бы не очень холодно, – рядом появляется Лу.

Альбин поднимает глаза.

– Можно мне присесть рядом?

Лу протягивает брату теплый свитер. Никогда еще Альбин так не радовался одежде. В глубине души он надеялся, что Лу вспомнит об этом укрытии, где они прятались вместе. Но он не показывает виду, а только кивает.

– Ты выглядишь как чел из сериала «Южный парк»[12], – фыркает Лу.

Она оглядывается, перед тем как сесть на корточки и пролезть в его убежище. Альбин быстро натягивает свитер прямо на куртку. От него сильно пахнет духами Лу, но зато он такой большой и бесформенный, что непонятно, женский он или мужской…

Лу достает из рукава куртки еще одну маленькую бутылочку водки.

– По-прежнему не хочешь? – спрашивает она, откручивая крышку. – Это последняя.

– Нет.

Лу тоже прижимается спиной к стене. Делает глоток и трясет головой с гримасой отвращения на лице. Высовывает язык, почти доставая кончиком до подбородка.

– Хорошо, что это хотя бы вкусно, – замечает Альбин.

Лу фыркает и вытирает рот.

Они сидят некоторое время молча. Смотрят на прогуливающихся пассажиров. Один мужчина гуляет с какой-то малявкой вместо собаки. Разговаривает с ней, сюсюкая, как с ребенком. Альбин удивляется, что Лу ничего не говорит на его счет.

– Твой папа только что приходил в нашу каюту, когда я там была, – рассказывает она вместо этого.

Альбин чувствует, как в самый низ живота медленно проваливается пушечное ядро. Лу слегка поколебалась. Убрала с лица прядь волос, выбившуюся из хвоста.

– Он был странным? Как он часто бывает?

Так необычно произнести это вслух.

– Думаю, что да. Немного странным. Мне кажется, он почувствовал, что что-то произошло. Хотя он и не знал. Так что можешь не притворяться и не врать, когда его увидишь. Если не хочешь, конечно. Мне по большому счету неважно, как ты решишь.

Альбин смотрит на Лу. Думает о папе. О маме и Линде. Теперь уже поздно притворяться. Когда что-то высказано вслух, продолжать молчать невозможно. Сейчас, когда Альбин знает, что с папой, мама уже не сможет сказать, что папа устал, и жизнь уже не станет прежней.

Он поднимает голову и смотрит на темное небо, которое проглядывает между ступенями лестницы. Щурится от моросящего дождя.

– Это правда, что ты хочешь стать актрисой, когда вырастешь?

Лу стонет.

– Это мама сказала? Ну просто восторг, ничего нельзя оставить между нами.

– Значит, это правда?

– Да. Но я представляю, как это звучит из ее уст. Как будто это просто детская фантазия, и вдобавок нереальная. Просто потому, что она сама не решилась изменить свою жизнь.

– Почему именно это? Ну, я имею в виду актрисой?

– А почему нет?

Альбин пожимает плечами. Он лично только в кошмарном сне может представить, как он стоит на сцене перед массой народа или перед камерой. И все смотрят, что он делает.

– Это потому, что ты хочешь стать знаменитой?

Лу делает новый глоток:

– Нет. Просто мне кажется привлекательным, что не нужно быть все время самой собой.

Она смотрит серьезно. Альбин кивает. Но все же ему непонятно, почему Лу хочет стать кем-то другим. Она же уникальная, единственная в своем роде.

– Во всяком случае, я не хочу стать такой, как мама, – продолжает Лу после паузы. – Она такая страшно трусливая. И боится жить. По-настоящему. Она просто продолжает. Понимаешь, что я хочу сказать?

– Думаю, что да.

– Она никогда ничего не делает. Что-то, конечно, происходит вокруг, но само собой, а она как будто в этом не участвует. Я даже не думаю, что она когда-нибудь любила по-настоящему, она просто такая: ага, ну вот, человек, которому я нравлюсь, поэтому мы можем быть вместе, а потом он ее бросает, и она опять: ага, ну вот — и продолжает существовать…

Лу выглядит очень странно, когда изображает Линду. Выпячивает вперед нижнюю челюсть и делает взгляд абсолютно пустым. Альбин не уверен, что смеяться