Рунная магия - Джоанн Харрис

«У экзаменатора Ордена нет жены».

Что это значит? Этель, разумеется, не питала иллюзий насчет привязанности мужа. Уродины редко выходят замуж по любви. Но денег, в отличие от красоты, с годами часто становится лишь больше. И все же быть отвергнутой столь жестоко, да еще перед ней…

«Не время себя жалеть, Этельберта. Помни, кто ты такая».

Внутренний голос, который произнес эти слова, звучал грубо, но отчего-то знакомо. Этельберта слушала его со все возрастающим удивлением. «Да это же мой голос», — подумала она. Впервые в жизни в ее голову пришла подобная мысль.

Она посмотрела на мужа, все еще лежащего на полу. Этельберта испытывала множество чувств: тревогу, страх, боль предательства, обиду. Она все это понимала. Но было еще кое-что, что она не без удивления определила как презрение.

— Этель… — слабым голосом произнес Нат. — Принеси мне воды и одежду. Сапоги из чулана и платье для госпожи. Твое розовое шелковое сойдет или сиреневое.

Этельберта помедлила. В конце концов, повиновение было в ее характере, и казалось настоящей изменой устраниться и ничего не делать, когда муж просит. Но тот внутренний голос трудно было игнорировать, единожды услышав.

— Сам принеси! — рявкнула она, запахнула халат и вышла из комнаты.

Ее уход не слишком обеспокоил Ната. Ему хватало других забот, более важных; и не последней была та, которая возникла непосредственно перед обмороком: прилив энергии, несомненность предназначения, захватывающее ощущение бытия кем-то другим, не просто деревенским пастором, у которого на уме лишь десятина да исповеди, — кем-то совсем другим.

Он взял Хорошую Книгу, что лежала у постели, и его странно успокоила ее привычная легкость в руке, тепло и гладкость основательно вытертого переплета. Сняв золотой ключ с шеи, Нат Парсон открыл Книгу Слов.

На этот раз прилив силы почти не затормозил его. Сами слова — чужие, ужасные гимны силы — стали понятнее теперь, когда он просматривал страницу, простые и знакомые, как стишки, которые он учил у матери на коленях. Голова у Ната немного закружилась. То, что еще вчера казалось таким новым и страшным, так быстро, так назойливо стало привычным сегодня.

Скади наблюдала за ним пристально и с подозрением. Что случилось? Только что он лежал на полу, отдавая приказания Этель и требуя принести сапоги, и тут же стал… просто другим. Словно зажгли огонек, словно поворот колеса превратил его из безвольного, достаточно тщеславного типа в кого-то совершенно другого. И все это в мгновение ока. Возможно, из-за Слова? Или просто из-за трепета и предвкушения действий?

Ей хотелось бы как следует обдумать это, но времени не было. Один в пути, и пока что ей нужен этот человек и его Слово, чтобы осуществить свой план. А там поглядим. Пастор нужен лишь временно, и, когда он исполнит свое назначение, Скади без сожаления разорвет их договор.

Вообще-то, подумала она, это может даже принести облегчение.

В былые времена, размышлял Хеймдалль, они бы держали совет в зале Браги. Там был бы мед и эль, смех и песни. Теперь, конечно, одно воспоминание о прежних днях расстраивало его.

Он выглянул из окна. Один ждал во дворе, более не согбенный старик, но муж — выше любого смертного, окутанный светом истинного обличья. Хеймдаллю казалось, что Один соткан из света. Если бы кто-нибудь из людей осмелился взглянуть на него, то непременно бы ее увидел, эту синюю подпись, пылающую на лице одноглазого попрошайки, стекающую с кончиков его пальцев, потрескивающую в его волосах.

— Я иду, — сказал Хеймдалль.

— Мы все идем, — ответил Фрей.

Он оглянулся на остальных ванов. Те тоже были в обличьях и полнились светом: Идун и Браги в летнем золоте, Ньёрд с гарпуном, Фрейя…

Он поспешно отвернулся. Неразумно пристально смотреть на богиню Желаний в ее подлинном обличье, даже если ты ее брат.

— Не уверен, что это благоразумно, сестрица… — пробормотал он.

Фрейя засмеялась, издав странный звук — нечто среднее между звоном монет и последним хрипом умирающего.

— Милый братец, — пропела она. — У меня свои счеты с Одноглазым Одином. Поверь, я ни за что на свете не пропустила бы сегодняшнюю встречу.

На столе рядом с ними стояла бутылка вина. Браги взял ее. По законам, установленным прежде, между теми, кто разделил еду и вино, невозможно кровопролитие. И пусть зал Браги обратился в прах, законы чести и гостеприимства по-прежнему нерушимы. Если Один хочет поговорить — пусть. Все, что он сделает, будет сделано согласно закону.

Мгновение они смотрели друг на друга. Шесть ванов и Одноглазый, сверкающие, точно герои легенды, точно горы на солнце.

Один предложил хлеб и соль.

Браги налил вино в кубок.

По очереди ваны выпили.

Все, кроме Скади, конечно. Она была в доме с Натом Парсоном и наблюдала из эркера. Время близится — она чувствовала это каждой мышцей. В руке она держала клочок тончайшего кружева, украшенный Фе, руной изобилия. Рядом с ней сидел и глазел Нат Парсон, вцепившийся в Книгу Слов. И, о чем не знал ни один из них, не знали даже боги, чьи судьбы столь опасно переплелись, некто третий со страхом и растущей яростью наблюдал за встречей, прячась и дрожа в дверях дома.

Когда последний из них отдал должное древнему закону, Один позволил себе расслабиться.

— Друзья, — сказал он, — я так рад видеть вас. Даже в наши суровые дни это подлинное удовольствие. — Его единственный глаз обвел собравшихся ванов, — Но кого-то не хватает, — тихо произнес он. — Охотницы, полагаю?

Хеймдалль оскалил золотые зубы.

— Она решила, что лучше держаться подальше. Ты уже пытался ее убить.

— Просто недоразумение.

— Вот и хорошо, — согласился Хеймдалль. — А то Скади показалось, что ты предал нас, что Локи на свободе и что вы с ним снова вместе, совсем как в старые времена, словно ничего не случилось. Словно Рагнарёк был всего лишь игрой, в которой мы проиграли, а сейчас начался очередной раунд. — Сощурившись, он посмотрел на Одина. — Конечно, Скади ошиблась. Ты ведь никогда бы так не поступил, правда, Один? Ты никогда бы этого не сделал, помня о последствиях для нашей дружбы и нашего союза.

Некоторое время Один молчал. Он это предвидел. Хеймдалль больше всех ванов ненавидел Локи, и именно свирепого верного Хеймдалля Один ценил больше всего. С другой стороны, он ценил Мэдди, и если она забрала Шепчущего…

— Старина… — начал Один.

— К черту это, — поморщился Хеймдалль. — Скади сказала правду?

— Ну, в общем-то, да, — Один улыбнулся. — Но прежде чем ты сделаешь поспешные выводы…

Хеймдалль замер на полуслове от удивления, разинув рот.

— Прежде чем любой из вас сделает поспешные выводы, — повторил Один, улыбаясь кольцу ванов, сомкнувшемуся вокруг него, — я бы хотел, чтобы вы выслушали мою версию.

Когда Отец богов начал говорить, никто не заметил, как крошечная зверушка — обычная бурая мышка — выскочила из-за одной из хозяйственных построек и перебежала через пасторский двор. Никто не видел следа, который тянулся за ней, и никто не видел, что она несла в зубах, очень осторожно, надушенный клочок чего-то легкого, как паутинка, прелестного, как майская роза, и уронила это меньше чем в футе от ног Одина. Уронила с его незрячей стороны и оставила на земле чуть-чуть мерцающую среди чар и пыли безделушку, ждущую, пока ее подберут и восхитятся, изысканную штучку, объект желания.

— Для вас, друзья мои, — начал Один, — Рагнарёк закончился лишь вчера. Но многое изменилось с тех пор. Боги Асгарда почти вымерли, наши имена забыты, наши земли утрачены. Мы были достаточно самонадеянны, чтобы считать, будто мирам вместе с нами придет конец в Рагнарёк. Но целая эпоха — лишь ежегодный прирост для Иггдрасиля, Мирового ясеня. Для Мирового древа мы просто прошлогодние листья, облетевшие и ждущие гибели.

Фрей заговорил:

— Пятьсот лет — и это все, что ты можешь нам сказать?

Один улыбнулся.

— Я не хотел вас расстраивать.

— Расстраивать! — крикнул Хеймдалль.

— Хеймдалль, прошу тебя. Я поведал вам истину, но вы должны знать и другое. Скади, возможно, рассказала вам об Ордене. — (Бурая мышь, спешившая обратно через дыру в заборе, остановилась и подняла голову.) — Но она, как и вы, уснула после Рагнарёка. Я же, напротив, посчитал своим долгом изучать и постигать Орден с тех самых пор, как он зародился.

Хеймдалль с подозрением посмотрел на Одина.

— И что ты узнал?

— Что ж. Сперва все казалось просто. В истории мира всегда были боги и их враги, Порядок и Хаос существовали в равновесии. Мир нуждался в обоих. Перемены неизбежны, как Мировому древу необходимо ронять листья, чтобы расти. Когда мы были богами, мы это понимали. Мы ценили равновесие Порядка и Хаоса и старались сохранить его. Но этот Орден смотрит на вещи по-другому. Он стремится не сохранить, а разрушить равновесие, уничтожить все, что беспорядочно. И это не только несколько мертвых листьев. — Один снова умолк и оглядел ванов. — Короче говоря, друзья мои, Орден мечтает о лете круглый год. А если у него ничего не получится, он срубит дерево.