Пламенеющий воздух - Борис Евсеев

Умерший недавно Рома Петров, которого многие звали Рома беленький и которого не на что было похоронить, будто бы стал по ночам у себя в морозильнике шевелиться.

Несколько богомольных старушек спросили о таком явлении у одного из священников, склонного к общению с паствой. Тот пообещал про этот случай подумать, но внезапно отбыл на епархиальный съезд.

Спросили у диакона Василиска.

Отец диакон посетовал на нерасторопность городских властей, на нерадивость Роминых родственников и велел досужие разговоры о событиях недостоверных поскорей прекратить.

Старушки, поджав губы, замолкли.

Но тут загомонили горожане.

Масла в огонь городских пересудов подлили эфирозависимые.

Струп и Пикаш, всего несколько дней назад, по серьезной заручке, принятые в морг сторожами и теперь по очереди через двое суток на третьи являвшиеся туда трезвыми и ничуть не обкуренными, — клялись и божились, что своими глазами видели, как Рома беленький из открытой кем-то ячейки, с выдвинутых больше чем наполовину носилок протягивает руку. Причем протягивает ее ладошкой вверх: словно желая получить еду, лекарство или просто какой-то подарок. И будто бы руку он не сразу убирает, а лишь когда что-то незримое, но по прикидкам эфирозависимых «никак не меньше двухсот грамм весящее» — ему в ладошку бухается…

Правда, иногда, не дождавшись подарка (а может, милостыни, — теперь многие со стыдом припоминали: да, было дело, просил Рома подаяние! Но ведь не от лени и дурного характера, не для того, чтобы клей нюхать, — овечек кормить), так вот: не дождавшись подарка, шевелит Рома, как и любой живой человек, который чего-то с нетерпением ждет, длинными восковыми пальцами.

— Знаю! Полотенец он требовает! — млея от ужаса, говорил склонявшийся в последние дни к чтению умственных книг Пикаш.

— Дык зачем ему, дурья башка, полотенцы?

— А вот зачем. Грязь, что на него в последнее время тут у нас налепили, — счищать! Чтоб чистым где надо предстать! Поэтому не одно полотенце ему нужно, а несколько!

Вицула-медик, Вицула, сторожем в морг идти не пожелавший, собутыльников при встрече пристыдил. Пригрозил даже никогда больше не продувать их изнутри эфиром.

Тут Струп и Пикаш вместо ответных угроз и непристойных жестов вдруг оба — сперва один, потом другой — заплакали.

Не веря своим глазам, Вицула пообещал в следующую же ночь выйти вместе с эфирными хлюпиками на дежурство.

Но не вышел, пропал, испарился.

— Испужался наш Вицула…

— Или кто куда его утянул!

— Кончай базлать, Пикаш!

— Дык, падло, сам все скоро узнаешь! Тут тебе не братва, не зона — не откупишься! Тут быстро за курдюк возьмут.

Трифон из затвора вышел и поговорил с эфирозависимыми. Чуть сосредоточился, немного подумал. И…

Научная работа закипела у Трифона под руками.

Трифон дозвонился до родственников Ромы в Солигалич и упросил, просто-таки умолил их прибыть в Романов ровно через неделю. При этом обещал оплатить Ромино погребение из собственных средств.

Родственники для подготовки приезда и достойных похорон потребовали перевести аванс на их банковский счет. Получив аванс — телефоны отключили, на «емели» не отвечали, и вообще все концы обрубили напрочь.

Больше о них в городе Романове никто никогда не слышал.

Трифон расстроился, но не слишком.

Побывав в больнице у Ниточки и оставив ей записку (говорить Ниточка еще не могла), взяв к себе в помощники только Столбова и Женчика и больше ни с кем из сотрудников «Ромэфира» не встречаясь, он стал готовить новый эксперимент.

Были наняты люди со стороны. Они срочно восстановили компьютеры и главный интерферометр. С трудом, но выровняли металлическую ногу одной из голландских мельниц. От использования тепловых аэростатов Трифон отказался. Да их больше ни одного в Романове и не осталось.

Правда, все это оборудование в дело пока не включалось, было подготовлено на непредвиденный случай. На какой именно, Трифон не говорил.

Зато принес и показал новинку. Столбов и Женчик только ахнули.

Новый компактный лазерный интерферометр! И не просто интерферометр! А соединенный с переносным генератором, который мог самостоятельно переключаться с записи скорости эфирного ветра на режим слабого воздействия на эфиропотоки.

Но и это было не все. В новый прибор был вмонтирован так называемый теслометр: прибор, названный по имени великого Николы Теслы и предназначенный для измерения напряженности магнитного поля. Теслометр состоял из сердечника и двух обмоток. Предназначался теслометр в первую очередь для измерения магнетизма Луны и планет Солнечной системы, но поскольку туда пока не летали — успешно применялся для измерения магнетизма земных биообъектов.

Сдвоенный генератор-теслометр был куплен по официальному запросу у военных и с неслыханной скоростью — всего за двое суток — приспособлен Трифоном для нужд эфирного дела.

— Магнитное поле — подскажет! А нет — так Никола пособит… Мы с Теслой истинное Ромкино состояние враз определим! — кричал возбуждаемый видом новеньких приборов Трифон. — Ну а коли не Тесла, так святитель Николай поможет, — добавлял он уже значительно тише.

У Ромы

Ночь стояла глубокая, стояла осенняя, с легким приморозком. От затянувшегося бабьего лета не осталось и следа.

Трифон и Столбов, оставив Женчика на связи в конторе «Ромэфира», крадучись шли в морг. Плечи Столбова приятно тяжелил уложенный на дно просторного рюкзака новенький генератор-теслометр.

С дороги Трифон позвонил Женчику:

— Die sсhöne Müllеrin!.. Запускай, говорю, красота моя, мельницу…

В месте временного упокоения и подготовки к переходу в иную жизнь было чисто, но неприятно.

Столбов поеживался, Трифон держался гоголем.

— Мне патологоанатом знакомый рассказал… Тут понимаешь какая петрушка… Руку ему недоморозили! Вот рука, как лягушачья лапка, и сокращается. Теперь такие недоморозки — обычное дело. Но глянуть все-таки надо. Струпу и Пикашу я на ночь закуску и пойло выдал, они не помешают, — старался на ходу ободрить Столбова Трифон.

— Ты устраивайся с теслометром перед дверью. Для чистоты эксперимента… Сесть негде, так ты уж на корточках… А я зайду, гляну на Рому. Потом часа полтора тут, за стеной, над приборами поколдуем. Попробуем направленным эфиропотоком на Ромчика воздействовать. И показания прямо здесь снимем…

— А Женчик?

— У нее свои заботы. Ветрогенераторы у нас с тобой и раньше паршивенько мельничным шумом, ну то есть инфразвуком на эфир воздействовали. А теперь и подавно. Вот Женчик мельницу оставшуюся и проконтролирует… Но, если честно, Женчика в «Ромэфире» я для отвода глаз посадил. Сильно мешают нам в последнее время!

— Кто мешает, Трифон Петрович?

Усынин не ответил.

Вошли в узкое помещение.

— Чистилище, — просипел Трифон.

— Предбанник, — поправил практичный Столбов.

Справа от предбанника был вход в обычный, довольно просторный морг. Слева — в морозильник.

Столбов расстегнул ранец и, чуть повозившись, включил генератор-теслометр, похожий на обычный компьютер с приваренным сбоку стержнем и мерцающей, круглой, как тот фонарик-жучок, коробкой генератора.

— Я на десять минут. Ты устраивайся поудобней. — Трифон толкнул дверь, ведущую налево, в морозильник…

* * *

Вихри эфира, после Главного эксперимента почти успокоившиеся, вдруг снова почуяли принудиловку и нажим!

Один из потоков, струивший себя невидимо в океане эфира (так бегут по дну морей незримые реки: мощные, стремительные, но отнюдь не менее значимые, чем Дон, Днепр, Волга!), — ускорился и чуть изменил направление.

Ускорение вышло не так чтобы сильным. Но все же оно было.

Напряжение в общем эфиропотоке сразу возросло, и скорость его увеличилась значительно. Острые огненные языки и мосластые руки, отделенные от туловищ, вдруг замелькали в пространстве. Враз отвердевшие, загнувшиеся калеными стрелами перья и в мгновение ока заострившиеся, на длинных цыпастых ногах когти понеслись прыжками через волжские холмы!

Однако уже через несколько минут активное воздействие на эфир кончилось. Скорость одного из постоянных потоков, летевшего к Волге и близ реки уходившего в землю, — вернулась к обычным значениям.

Эфиросфера — успокоилась.

И лишь напоследок над фронтоном «Ромэфира» шевельнулась еще резная флюгарка, представлявшая собой диковинного шестикрылого петуха.

Кур жестяной, кур романовский залопотал, захлопал укрепленными на шарнирах крыльями, словно хотел слететь в сад, там меж деревьев резво прошвырнуться, спешно кого-то долбануть клювом, а может и разодрать пополам острыми своими шпорами.

Но никуда кур не слетел и никого клювом не долбанул: стальной шпиль под ним внезапно переломился надвое, и кур жестяной, кур романовский так на боку и завис…