Генрих IV - Василий Балакин

Лига навязала свою волю королю, и он был вынужден подчиниться ей. Как образно выразился Пьер Л’Этуаль, король был пешим, а Лига — на коне. Подав на регистрацию в парламенте эдикт от 18 июля 1585 года, Генрих III сразу же направил к Генриху Наваррскому посольство в составе нескольких теологов, дабы те в последний раз попытались уговорить его обратиться в истинную веру. Они не были желанными гостями и встретили прохладный прием не в последнюю очередь из-за того, что заодно потребовали возвратить крепости. В ответ они получили решительный отказ. Перед лицом неизбежной войны Генрих Наваррский и Конде заключили союз с умеренными католиками, выступавшими за примирение различных политических и конфессиональных группировок, за национальное единство Франции.

Папа Сикст V лично вмешался во французские дела. Хотя новый понтифик и не одобрял действия Гизов, в которых усматривал мятеж против законной власти, он счел своим долгом поддержать защитников католицизма. Его политика в целом отличалась непостоянством, будучи подверженной сиюминутной конъюнктуре, однако достаточно скоро в ней обнаружилась генеральная линия: Сикст V хотел вести войну против ереси под руководством Генриха III. Из-за этого он поначалу попал в двусмысленное положение, показавшись подозрительным лигёрам, поскольку защищал авторитет короля, но при этом не пользовался доверием и у верных роялистов, подозревавших его в тайном пособничестве Лиге. Тогда папа уточнил свою позицию, 9 сентября 1585 года издав буллу, в которой объявлял Генриха Наваррского и принца Конде, «прелюбодейное и мерзопакостное отродье славного семейства Бурбонов», еретиков и вероотступников, отлученными от церкви. Генрих лишался своих прав, званий и наследственных родовых владений, «так называемого королевства Наваррского» и Беарна, как когда-то его мать Жанна д’Альбре. Лишенцами объявлялись его потомки, ежели таковые будут, а слуги освобождались от обязанности соблюдать вассальную присягу верности. О притязаниях на наследование французского престола не могло быть и речи. Булла была незамедлительно переведена на французский язык и опубликована в Париже для всеобщего ознакомления.

Даже многим католикам эта санкция показалась чрезмерной. Со стороны же протестантов последовала бурная реакция. Гугенот Отман ответил на папскую буллу сочинением, само название которого звучало как оскорбление: «Brutum fulmen Papae Sixti V» («Нелепая угроза папы Сикста V»). Не позволив, как говорили его сторонники, выбить себя из седла, Генрих Наваррский предложил вынести рассмотрение этого вопроса «на свободно и законным образом созванный собор, и если папа не согласится, то считать и объявить его истинным Антихристом и еретиком». Таким образом, последствия публикации буллы оказались далеко не теми, на какие рассчитывал папа. Подливало масла в огонь и то, что Парижский парламент, устыдившийся зарегистрировать без предварительного обсуждения эдикт 18 июля, подал королю протест, делающий честь его авторам. В этом обращении, в частности, говорилось: «Даже если бы лигёры имели достаточно сил для искоренения реформатов, Вашему Величеству не следовало бы прибегать к ним, тем более что преступление, кое намерены вы покарать, является делом совести, в отношении которой не полномочны железо и огонь и для обращения с которой потребны иные, более уместные средства». Этот протест, примечательный уже сам по себе, вносил большую смуту в конфессиональном плане, поскольку магистраты-католики подвергали сомнению решения Тридентского собора, закрепившего догматы католической веры.

Вместе с тем обращение парламента к королю ясно показало реакцию французов на действия папы, неприятие иноземного вмешательства в национальную политику Франции. Однако если отлучение Генриха Наваррского от церкви и не имело того эффекта, на какой рассчитывала Лига, оно все же послужило препятствием, замедлившим процесс национального примирения. На публикацию папской буллы об отлучении его от церкви и лишении прав, особенно права на наследование французского престола, Беарнец, поразительно легко относившийся к многочисленным превратностям судьбы, неожиданно даже для себя самого прореагировал болезненно. Позднее он рассказывал, что за одну ночь в его усах и бороде проступила седина — а ведь тогда ему не было еще и тридцати двух лет.

Авантюра королевы Марго

Трудным выдался для Генриха Наваррского 1585 год. Ко всем прочим треволнениям добавилась беда, которую, как говорится, не ждали. Взбунтовалась его благоверная, окончательно запутавшаяся в жизненных перипетиях. Она вдруг поняла, что никому не нужна и ни для кого ничего не значит в этой жизни. Изгнанная из Парижа, она хотя и нашла убежище в Нераке, но того веселого и приятного неракского двора, при котором она еще совсем недавно царила, уже не было. Безвозвратно минули «дни младых утех». Супруг принял ее с полным безразличием, с самого начала дав понять, чтобы она не питала ни малейших иллюзий. Король Наваррский не собирался даже в малейшей мере ограничивать свою свободу, внося какие бы то ни было изменения в привычное течение дней. И уж конечно же речи не могло быть о том, чтобы расстаться с Коризандой. Кроме того, он подозревал супругу в тайных интригах. Не подослана ли она Екатериной Медичи, чтобы втереться к нему в доверие? Для жителей края, равно как и для супруга, она была чужой, а Екатерина Наваррская и Коризанда ненавидели ее. Она поняла, что связь Генриха с Коризандой не была простой интрижкой. Между женщинами началась почти неприкрытая война, подогреваемая «доброжелателями». Маргарита утверждала, что Коризанда пыталась убить ее. Напряжение достигло такой силы, что во избежание худшего Генрих в марте 1585 года охотно удовлетворил просьбу жены отправиться для празднования Пасхи в Ажан. Так началась одна из самых экстравагантных авантюр в истории.

Едва прибыв в Ажан, Маргарита велела передать ей ключи от города, заперлась в нем и, запросив помощи у короля Филиппа II, объявила своему супругу войну, которую вела в интересах Лиги. При этом она, демонстрируя свое показное благочестие муниципальным властям города, рассказывала им о том, какая страшная угроза для нее исходит от коварной графини де Гиш, то есть Коризанды, и короля Наваррского. Дабы обезопасить себя, она набрала из числа добровольцев две роты личной охраны под командованием капитана д’Обиака. Генрих Гиз лично обратился к Филиппу II с просьбой оказать Маргарите материальную помощь в размере 40 тысяч экю для обеспечения ее «армии», формировавшейся ради борьбы с еретиками. Марго направила войско на осаду Тоннена, а потом попыталась овладеть городом Вильнев-д’Ажан. Пока ее супруг готовился оказать сопротивление войскам Лиги, авантюра Маргариты Наваррской приняла печальный оборот: ее воинство потерпело поражение сперва под Тонненом, а потом и под Вильневом, что поубавило у нее спеси. Когда ей стало нечем платить войску, отказывавшемуся защищать Ажан, осажденный маршалом Матиньоном, ей не оставалось ничего иного, кроме как бежать с несколькими преданными ей людьми. Она пересекла часть Центрального массива и достигла долины реки Алье, при переправе через которую едва не утонула.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});