Избраное - Борис Лапин

 — Рекогносцировка, — пояснил нам Зинченко.

Прохожих было немного. Потом в небе послышался шум мотора. Женщина в белой кофточке привычным жестом подняла голову.

 — Наш истребитель, да? — сказала она своей спутнице.

Обойдя воронку от снаряда, они вошли в зеленый подъезд дачного Гастронома.

 — Тоже будущий боец, — сказал Зинченко. — Лена Грабская, со Сталинки, ее берет Новицкая в бригаду…

На шоссе, за которым сразу начинался лес, стояли группы горожан с лопатами, мужчины и женщины в военных гимнастерках. Они расположились у насыпного вала, за которым виднелся холм и голубые корпуса лесного института. Тенистый каштан высился над мешками с песком. Зинченко прислушался. За лесом настойчиво повторялись глухие удары.

Дорога шла дальше полями. Дома уменьшались. Появились дубовые рощи, огороды, поля. Потом мы прошли в низину, окруженную холмами. Начались траншеи. Зинченко ворчливо давал вам указания, как итти. Сейчас нужно было двигаться оврагом. Поле было в зоне обстрела. Пока мы шли, два или три раза в огороды ложились немецкие снаряды.

 — Ну и хватит, — сказал Зинченко. — Теперь опять замолчит, передвинет батарею на другое место. Пугать будет, что много артиллерии…

Эти места занимали немцы до того, как их отсюда выбили.

Страшную историю мы услышали от ученицы киностудии, бледной и заплаканной девушки, которую мы встретили у выхода из больницы. Ее приятель, молодой спортсмен, был схвачен немцами с военным донесением. Теперь он лежит в городской больнице: у него выколоты глаза, отрезан нос, рассечены щеки. Он жив и может говорить…

Солнце сильно припекало. В жарком белесом небе ползли бледные облака с нестерпимо сверкающими краями. Над фронтом висела желтая пыльная пелена. Вдоль огорода, где какой-то старый железнодорожник копал картошку, запыхавшись пробежала женщина с лопатой в руке.

 — Что случилось? — окликнул ее Зинченко.

 — На телефон! — крикнула она. — Сообщите в райком — сейчас троих у нас ранило минами!..

 — Беги скорей! — сказал вдогонку Зинченко. — А говори тише! Спокойнее.

Он сощурился и стал глядеть куда-то поверх кустов, картофельного поля и дорожной будки, куда-то за холм.

 — Извините, — сказал он, обращаясь к нам, — а ну-ка, я погляжу, что там такое… Слышите?.. Вы меня подождите, я вернусь через десять минут…

Быстрым шагом взбежав на вал, он исчез. Мы видели, как он проскользнул по ходам сообщения.

Вернувшись обратно на окраину города, мы долго ждали его. Мы разговаривали с красноармейцами, непрерывной цепью тянувшимися по улице. Потом мы снова пошли в штаб батальона, где беседовали с гражданскими бойцами о событиях последних дней. Они с гордостью называли нам людей, которых выдвинул их районе помощь фронту, храбрых и скромных добровольцев обороны родного города. Кондитер Семеновский, сержант Хмелька, заворг райпарткома Рабинович, рабочий Клещев, герой-пулеметчик Гондлях с термосного завода, фельдшерица. Надя Стачко — та, что ходила в аптеку вместе с бойцами и вытащила несколько десятков раненых из-под огня…

Стачко сидела против нас. Небольшого роста, энергичная, с голубыми глазами, она выглядела девочкой. Над бровью у нее виднелся шрам от осколка…

Когда мы возвращались, был уже вечер. Военная темнота стояла над древним украинским городом. Приближалась ночь, спокойная и тревожная в одно и то же время, с окриками часовых, с дальним уханьем артиллерии, с сигналами «воздух», с передвижением автоколонн и внезапными перестрелками, возникающими за пригородным лесом…

Зинченко все еще не было. Возле ремонтного завода мы встретили знакомого рабочего.

 — Вы ищете Зинченко? Он всегда себя заставляет ждать, — сказал он. — Капризный старик. Всегда пропадает, куда его ни пошлют. Всегда ввяжется в бой или что-нибудь подобное… Сейчас он ушел в разведку. Утром придет…

30 VIII 1941

Лейтенант Забненков

Впервые мы увидели Забненкова в воздухе. Его штурмовик пронесся у нас над головами. На земле шел бой. Несколько самолетов поддерживали нашу пехоту. Один изних стремительно летел над немецкими позициями. Он бомбил, увертывался от зенитного огня, снижался почти до крыш, строчил из пулемета, делал круги и снова заходил на цель. Стоявший рядом с нами капитан, вглядевшись в небо, сказал:

 — Забненков летит, я знаю его почерк!

Пять раз наблюдали мы в этот день советскую штурмовую авиацию в действии. Летчики из части подполковника Сидоренко бороздили воздух. Они здорово насолили немцам, и стоило только появиться штурмовикам, как над расположением врага подымалась страшная трескотня. Фашисты вели яростный огонь. А штурмовики пикировали и обстреливали их огневые точки, взрывали автоцистерны на берегу реки, топили баржи, заставляли умолкать минометы. Днем загорелись домики на острове, откуда вчера стреляли немцы. И во всем этом участвовал младший лейтенант Забненков.

На другой день мы встретились с ним на аэродроме. Летчик сидел на земле, недалеко от своего самолета. Он встал и подошел к нам. Широколицый юноша со светлыми глазами и твердым взглядом. Узнав, что мы хотим с ним поговорить, он подумал и, посмотрев на часы, сказал:

 — Через час, пожалуйста, теперь я лечу на работу.

 — Туда, где мы вас вчера видели?

 — Нет, несколько северо-западней.

Он был в обычной гимнастерке и в кожаном шлеме. Попрощавшись, он неторопливой походкой направился к самолету. Под шум заводимого мотора мы наблюдали, как Забненков влез в кабину и опробовал пулемет. Через мгновение девять самолетов, сверкнув на солнце, ринулись в небо.

Мы остались наедине, с техником. Он пристально глядел вверх, следя за своей машиной.

 — Штурмовики зверски летают, — задумчиво сказал он, — ничего не боятся, идут на такой высоте, что за трубы цепляются. Вот хотя бы, к примеру, Забненков. Вам рассказывали о нем?

…Михаилу Забненкову двадцать пять лет, на жизнь, которую он прожил, длиннее его возраста. Он был ученикам ФЗУ, потом слесарем на московском заводе, потом бригадиром и мастером. Одновременно он занимался в аэроклубе: но выходным дням осваивал парашютные прыжки с оружием с тяжелой машины. В 1939 году он получил звание инструктора и обучал парашютистов.

Уже в первую неделю Отечественной войны летчика Забненкова ранили. На третий день он умолил врача отпустить его из госпиталя и в то же утро очутился в небе. Он вышел из госпиталя с пулей, которая осталась в его груди между ребрами. С этой пулей он летает до сих пор.

За семьдесят дней войны летчик испытал многое. Он часто видел смерть, был с ней, что называется, на короткой ноге и научился не замечать опасности. Он решил для себя: победить или умереть! — как тысячи других люден в дни великой народной войны. Вначале после ранения ему было трудно работать, он быстро утомлялся, но никому об этом не рассказывал. Страшная ненависть к врагу поддерживала в нем силы.

Михаил Забненков хорошо помнит раскаленный летний день, когда он отстал в воздухе от своего звена. Внизу появились немецкие грузовики, бронемашины, танки. Он круто повернул и спикировал вниз. Его рана еще не зажила, и он три раза чувствовал, что теряет сознание, но он снова заходил на цель, бил из пулемета по машинам и несколько из них сжег.

Силы его истощались. Он выпустил ручку управления. Заметив землю в двадцати пяти метрах, Забненков последними усилиями выпрямил самолет и стал подниматься вверх. Потом налетели два «мессершмитта», преследовали его и стреляли из пулеметов. Ой развернулся и пошел на них в атаку. Один «мессершмитт» быстро отвернулся, второй — продолжал вести огонь. Вражеские пули пробили бак и два цилиндра, осколки зенитных снарядов попали в фюзеляж. Летчик взял курс на восток и добрался до аэродрома.

У него есть задушевные друзья: летчики Буд, Кочергин, Алексеев. Все они — юноши, но уже порядком обстреляны фашистскими зенитками. Они «мастера-штурмовики». Вместе с ними Забненков выходит на боевой курс, вместе с ними в короткие перерывы между налетами тренируется в воздухе. Они дружат между собой сурово, обстоятельно дружат, как сверстники и бойцы.

Когда летишь на штурмовку, летишь низкого замечаешь все, что делается у врага. Михаил Забненков десятки раз видел немецкую пехоту в лицо, и ломаные линии окопов, и отдушины домов, откуда бьют автоматчики, и мелкие серые фигуры в касках, скрытые за кустами.

Летчик изучил хитрости «мессершмиттов».

 — Раньше здесь летали фашистские ассы. Теперь их повыбивали…

Он знал, что «мессеры» стараются напасть со стороны солнца, любят набрасываться втроем на одного, заходить с хвоста, а встретившись один-на-один, дать очередь и скрыться за облаками. Он все это знал и не давался им в руки.

Послужной список летчика пестрит записями: столько-то колонн эшелонов, баз фашистов. Недавно за свое искусство и безотказное мужество Забненков награжден орденом «Красное Знамя».