Пылающий лед - Виктор Точинов

Алька снял подсумок, почти пустой, всего один запасной магазин. Вытащил нож из вшитого на бедре «выдры» чехла, – в ножны, оставшиеся от Алькиного клинка, тот не вошел, оказавшись длиннее и шире. Засунул пока за пояс, потом придумает, как сладить какой-то чехол, чтобы не выпустить себе кишки при неудачном падении. Позаимствовал индивидуальную аптечку.

Шлем? А почему бы и нет? Сразу надевать необязательно, можно приторочить к ремню, а при оказии хорошенько вымыть и вычистить. Вещь полезная, всем известно, что две трети смертельных ранений приходятся на голову.

Но едва он начал стаскивать шлем с головы, изнутри ударила такая густая струя вони, что Алька тут же нахлобучил его обратно. Обойдется как-нибудь.

– Ну вот, – сказал Командир, – вышли они во всеоружии, и вострепетали враги их… Остаешься за главного. Я схожу на разведку. Давно здесь не был. Надо посмотреть, что за люди нынче живут. И чем питаются. А то как бы не вышло из сильного сладкое…

Алька не сразу понял последние слова, потом вспомнил старинную загадку. И разделочную в «консерватории». Да уж, не хотелось бы попасть из едящих в едомые.

Командир ушел. И тут же выяснилось, что быть «за главного» не так просто. За право быть главным в нынешнем мире платят кровью. Чаще всего чужой.

– Дай посмотреть! – сказал Наиль, когда Алька разбирался со «скорпионом» (ничего сложного: предохранитель, переключатели режима огня и вида боеприпасов, лишь назначение одной рубчатой кнопки оставалось под вопросом).

Детина в мундире с сорванными нашивками говорил нагло, уверенно, – не просил, требовал, – и уже протянул руку к автомату. Давний Алька, тот, что покинул с дедовской берданкой не нанесенную на карты деревеньку, – тот Алька наверное бы растерялся. Но с тех пор парень провел почти год в казарме «манулов», где реакцию на некоторые вещи новобранцам вколачивали в подкорку, причем вколачивали в буквальном смысле слова. Например, как реагировать, когда кто-то тянется к твоему оружию.

Не тратя время на разговоры и убеждения, Алька ладонью рубанул Наиля по руке – сильно, стараясь зацепить нервный узел. И зацепил, занятия по рукопашке не прошли даром.

– С-сука-а-а-а… – прошипел Наиль, левая рука его повисла плетью.

Правой дезертир попытался ударить Альку в лицо – без замаха, растопыренными пальцами, в надежде угодить в глаза.

Алька сработал четко, как на тренировке: шаг назад, финт – и прикладом в челюсть. Конечно, складной приклад у спецназовского автоматика не столь массивный, как был у «абакана», но Наилю хватило. Отлетел, приземлился задницей на моховую кочку, по лицу текла кровь, капала на камуфляжную куртку… Алька не совсем ко времени задумался: а почему, собственно, у дезертира все знаки различия с униформы сорваны? Какой смысл? Все равно в российских формированиях такой фасон не носят… И не прикинуться мирным жителем что перед своими, что перед чужими, не выдирают мирные жители нашивки с мясом, отпарывают аккуратно, если приходится донашивать военную форму…

Возможно, канувшие нашивки свидетельствовали, что служил Наиль не где-то еще, а в лагерной охране? И содрал он их второпях, опасаясь взбунтовавшихся зэков? Тогда…

Поднимая «скорпион», Алька понял: тогда Наиль вполне мог быть среди тех, кто насиловал Настену. Даже если не был – вполне мог. И понял другое: он очень хочет убить этого человека. Преднамеренно, а не как давеча на фабрике, в горячке боя… Надавить спуск и увидеть, как на лбу у него появится крохотная, словно от шила, ранка.

Палец подергивался, палец плясал на спусковом крючке.

– Лечь! – звенящим голосом скомандовал Алька. – Лицом вниз!

Потом он понял: целясь в переносицу Наиля, подспудно хотел, чтобы тот не выполнил приказ или замешкался. Чтобы появился повод для выстрела. Но дезертир рухнул, как подкошенный. На самом деле он охранял лагеря или все-таки воевал, но кое-что в жизни явно повидал. Знал, с каким лицом убивают.

Альку слегка отпустило. Подскочил, несколько раз ударил ногой в ребра, сильно ударил, хрустко, но уже без прежнего желания убить. Наступил дезертиру на затылок, втискивая лицо в мох. Выкрикнул:

– Кто здесь главный, гнида? Ну?!

Из глубин моховой кочки раздалось нечто неразборчивое, но общий смысл улавливался: главный здесь Алька и никто иной.

Вот так и только так, вертухай! Я «манул», а ты – дерьмо!

Теперь, по казарменной науке воспитания, успех необходимо закрепить. Поднять Наиля и заставить выполнить что-нибудь этакое, тяжелое и бессмысленное. Учитывая отсутствие сортиров и зубных щеток, триста приседаний будут в самый раз.

Но Алька ничего подобного не приказал, враз потеряв интерес к педагогическому процессу – перехватил взгляд Настены. До сих пор девушка избегала смотреть на него, а сейчас глядела во все глаза. Но лучше бы она этого не делала… Так же, наверное, она смотрела на очередных насильников после нескольких месяцев жизни в лагере.

Альке стало мерзко. Отошел, опустился на кочку… Как жить в этом поганом мире? Почему нельзя, как в старину, иметь нормальную работу, достаток, дом, жену, детей? Жить и не опасаться, что все это отберут, тебя убьют, а близких изнасилуют? Почему есть лишь один выбор: или ты остаешься человеком и тебя избивают, грабят, убивают, насилуют, – или избиваешь, грабишь и насилуешь ты?..

Ответа не было.

Вернее, ответа не существовало при заданных условиях задачи. В этом мире нормально жить нельзя. Потому что он, этот мир, давно мертв. Сдох, а люди и не заметили за повседневными делами… Все, что здесь и сейчас происходит, – посмертные конвульсии, дергание отрубленных лягушачьих лапок под действием электричества.

Новый мир – вот ответ на все вопросы. Там нет нужды резать глотки за последние крохи еды и капли горючего. Там люди поневоле начнут помогать друг другу, иначе не победить в противостоянии с неведомой и дикой планетой. Там все наладится, пусть не сразу, постепенно, но наладится. И у них с Настеной наладится, мерзкое прошлое не изменить, но можно позабыть, если живешь настоящей и полной жизнью, живешь, каждый день открывая что-то новое в незнакомом мире.

В прекрасном новом мире…

4. Возле Медного Коня поцелуешь ты меня…

На Сенатской, как всегда, было многолюдно и шумно.

Все торговали всем – с лотков, с поставленных на землю ящиков, просто развесив на руках, громко нахваливали свой товар, стараясь перекричать конкурентов, и хватали за полу потенциальных покупателей.

Лишь один продавец вел себя величаво и достойно, резко выделяясь среди остальной толпы. Седобородый не то узбек, не то другой выходец с Востока молча сидел на низеньком пластиковом ящике, далеко вытянув вперед ногу. Единственную ногу – вторая была ампутирована выше колена, и протез старик не носил. На груди его поблескивала одинокая медаль – «За оборону Новосибирска», насколько я смог разглядеть ленточку.

На другом ящике перед аксакалом был разложен его товар – сероватые комочки «слизи», коричневые и желтые колбаски «пыльцы» и другие слабые и не очень наркотики растительного происхождения. Патрульные, временами проходившие мимо, прекрасно видели, чем торгует старик, но предпочитали не связываться.

Приобрести здесь можно было не только дурь – все, что душе угодно, особенно если знать, к кому подойти и шепнуть на ухо правильные слова, – на руках, на лотках и на ящиках красовались лишь самые безобидные из предлагаемых товаров.

Я ничего покупать не собирался. Прогуливался, глазел на товары, на продавцов. Ничего подозрительного. Никаких признаков, что готовится операция по моей поимке. А они – и операция, и поимка – вполне реальны. Я договорился встретиться с лейтенантом Сабитовым именно сегодня и именно здесь – на тот случай, если при нашем побеге из черного трибунала уходить придется поодиночке… Шансы на то, что лейтенанту удалось ускользнуть от погони, невелики. Может, в небе он ас, но на грешной земле все навыки и умения вертолетчика малопригодны. А если Сабитов попал в руки спецам ОКР, у них найдется достаточно способов развязать лейтенанту язык. При таком раскладе меня должна бы поджидать на Сенатской засада – однако никаких признаков, что поджидает.

Явился я загодя, за два часа до назначенного времени, и долго гулял среди торговых рядов, заодно обследовав прилегающие улицы. И всё впустую. Ни одной подозрительной машины. Ни одного торговца, выглядевшего ненастоящим, ряженым. А глаз у меня намётан, самому приходилось готовить и проводить подобные операции.

– Мужчина, «таблетку» не купите? – вполголоса обратился ко мне субъект неприметного вида, без единой черты, способной зацепить взгляд. – Чистенькая, перепрошитая, и недорого.

Стоял субъект вполоборота ко мне, настороженно зыркая по сторонам. А когда говорил, губы почти не шевелились. Чревовещатель, да и только.

Я молча покачал головой.

– Может, «балалайку» под заказ? – не унимался субъект. – Срок два дня, аванс треть суммы.