Эстонские повести - Эрни Крустен

Мы уже прошли мимо него. Мы сворачиваем на зеленую площадку Тынисмяги. Я успел подумать: там, на скамье, я расскажу Элле историю моей роковой модели, И я заранее знаю, что она мне скажет. Она скажет: «Джанни, это проблема только лично для тебя. И только в той мере, в какой ты сам делаешь из этого для себя проблему. Для искусства, истории и бога ее вообще не существует». Я успел подумать: в три часа я должен принять благодарственный кубок. В этом кубке есть доля неведомого и непреднамеренного яда. Как в каждом кубке, как, очевидно, в любом кубке!.. Я сжимаю Эллины руки, оглядываюсь через плечо и говорю:

— Возможно, у вас в самом деле сложится такое впечатление. Однако позвольте вам сказать: меня это нисколько не волнует.

Эйнар Маазик

Земля дышит

Перевод Элеоноры Яворской

Эйнар Маазик родился в 1929 г. в Нарве. Окончил Тартуский государственный университет, где изучал логику и психологию. Работал в районных газетах, в издательстве, в журнале «Лооминг».

Первый сборник рассказов «По родным проселкам» вышел в 1959 г. Уже в нем проявились основные черты художественного почерка писателя — задушевная интонация, лиризм, мягкий юмор, умение раскрыть духовную красоту простых людей, преимущественно сельских жителей.

Э. Маазик автор многих сборников рассказов, романов, пьес. Наиболее известные из них — «Спутница» (1960), «Лето в Коорукесте» (1967), «Конец легенды» (1970), «Вечера в Рихмакюла» (1975), «Земля дышит» (1982).

На русском языке вышли сборник рассказов «Несносный характер» (1962) и повесть «Семь дней Таави Туйска» (1972).

1

Ханнес Проост, мужчина лег пятидесяти с небольшим, поколесивший на своем веку как по морю, так и по земле, всюду искавший счастье, но нигде его не нашедший, в конце концов, обосновался в деревне Коорукесте, где купил себе маленький домик, который после смерти прежнего хозяина Санни долгое время пустовал и уже начал проявлять признаки разрушения, так что перво-наперво его пришлось подремонтировать, после чего он стал вполне пригодным для жилья;

…этот самый Ханнес Проост снял с вешалки зеленый рюкзак, с которым он ходил в магазин, и также зеленую, но уже порядком подвыцветшую легкую куртку, — при теперешней сухой погоде он надевал ее как на работу, так и в магазин; от посещения магазина на переду куртки появилось несколько лиловато-розовых, с расплывчатыми краями пятен, в результате работы — и на рукавах, и на переду, и на спинке — темные разводы от смолы, опилок и моха;

…этот самый Ханнес Проост повесил рюкзак на левую руку, перекинул через нее же и куртку, прошел по скрипучим половицам к двери, распахнул ее правой рукой — дверь тоже ходила с натужным скрипом — и шагнул в прихожую, куда из маленького смотрового окошечка в наружной двери лился тусклый свет… В прихожей Ханнес Проост повернул налево и отворил дверь в комнату. Оттуда без всякого зова или приглашения неспешно и деловито вышел погруженный в свои мысли дымчатый кот.

— Ну вот, — сказал Ханнес коту, — все остается, как мы договаривались.

Казалось, кот и впрямь помнил о договоренности с хозяином; в знак полного понимания он задрал хвост трубой и посмотрел на Ханнеса вопросительно, не последует ли еще каких-нибудь распоряжений или запретов.

Разговор, о котором Ханнес Проост напоминал коту, произошел во время обеда, когда Ханнес вернулся домой из лесу. Вообще-то Ханнес не имел обыкновения обедать дома — утром, отправляясь в лес, брал с собою собственноручно приготовленные бутерброды, прихватывал и бутылку молока, молоко он загодя, еще с вечера, приносил от Хельдуровой Эне; этого хватало до конца рабочего дня — не то чтобы досыта, но вполне терпимо. Однако нынешним утром Ханнес удалился от дома только на километр, заканчивал прореживание леса на горе Мейеримяэ. Ханнес даже пилу «Дружба» не взял, он успел повалить деревья накануне — большей частью это была примерно в руку толщиною береза, ольха и ель. Поэтому он лишь закинул за спину топор; придя в лес, Ханнес принялся обрубать со стволов сучья, а сам между тем думал, что здесь наберется несколько добрых возов веток для метел, была бы только охота вязать… Затем Ханнес начал стаскивать жерди в штабель — те, что потоньше, брал под мышку по нескольку штук разом, толстые таскал по одной, прижимал к боку с упором на бедро и волоком тащил за собою в общую кучу. Когда закончил работу, осмотрел лесной квартал: лес стал заметно реже и светлее.

— Полный порядок! — произнес Ханнес удовлетворенно, взял топор на плечо и отправился домой.

Дома он прежде всего сел за кухонный стол и закурил, потом сходил в кладовку, принес оттуда кусок окорока, отрезал хорошие толстые ломти, положил на сковороду, открыл газовый кран, отрегулировал пламя горелки, чтобы мясо не подгорело, затем разбил несколько яиц, залил ими куски мяса, когда же все как следует поджарилось, поставил сковороду на стол и стал есть.

Лишь тут он заметил, что Мяу пришел в кухню. Сидел возле плиты, но на него, Ханнеса, и внимания не обращал, смотрел куда угодно, только не ему в лицо. «Ясно, все еще сердится, более того, обижен. Понятное дело, я бы на его месте тоже обиделся, — пришлось Ханнесу признаться самому себе. — Сколько раз я ему говорил: «Послушай, пора бы тебе уже и за дело приниматься, я… — он чуть было не подумал «в твоем возрасте», но вовремя спохватился —…я на твоем месте ни за что не дал бы этим проклятым мышам покоя, не разрешал бы им шнырять по дому, того и гляди, глаза выедят». И не единожды было ему сказано: «Если уж говорить начистоту, я спас тебе жизнь, спас тебя для жизни, так что и ты тоже, хотя бы из чувства благодарности, мог бы что-нибудь для меня сделать».

Однажды (с тех пор прошло уже больше полугода), когда Ханнес был у соседей и помогал Хельдуру, Эне сказала:

— Аннес, будь добр, у моей кошки опять котята, возьми их да спровадь, ну, ты сам знаешь, куда…

— Опять?! — Ханнес удивился. — Что за чертовщина… А Хельдур не может, что ли, почему это именно я каждый раз должен твоих котят куда-то спроваживать?

— Да, не может… Он расстроится да напьется, а я стану браниться, и в доме будет ссора.

— Ну ладно, если ссора, так я сделаю… — согласился Ханнес.

— Только сделай до того, как у них глаза прорежутся, — попросила Эне.

— Ну да, хорошо… — пообещал Ханнес.

Пообещать-то он пообещал, но ох как не по душе ему было это, до того не по душе, что он некоторое время обходил соседей стороной. И кто знает, может быть, это и Эне было не по душе, ведь она тоже не заглядывала к Ханнесу. Позже, когда Ханнес все как следует обдумал, он пришел к выводу, что Эне нарочно с самого начала для совершения злодейства выбрала его, Ханнеса, а на Хельдура скорее всего наговаривала, дескать, он недотепа и неспособен сделать это, наверное, она угадала, знала, что на самом-то деле недотепа именно Ханнес и именно он-то станет уклоняться.

И через две недели, когда они вновь случайно столкнулись, Эне сказала: — Куда же ты запропал? У котят уж глаза вовсю глядят.

Похоже, она произнесла эти слова с чувством облегчения, голос у нее был почти радостный, хотя по выражению лица и можно было подумать, будто она сердится на Ханнеса.

И Ханнес ответил тоже с чувством облегчения и тоже радостным голосом:

— Ага! Ну что-ж, стало быть, эта операция опоздала.

— Да, запоздала, — согласилась Эне. — А все из-за тебя, что ж ты не пришел, когда была нужда.

— Раз ты любишь кошек, нечего тебе их губить. Оставь в живых, пускай ловят мышей да крыс! — дал Ханнес добрый совет.

— Не могу же я столько же кошек держать, сколько у меня крыс и мышей.

— Ну, какого можешь и в деревню отдать.

— Два уж отданы, — сказала Эне с торжеством. — Ежели еще ты одного заберешь да одного я себе оставлю, так все и будут при хозяевах. — И затем уже просительно и вкрадчиво, как только женщины и умеют:

— Нешто тебе труд — живешь один-одинешенек, будет тебе для компании, бросишь по деревне-то дружков искать. — И затем, будто цыган, который расхваливает свою лошадь:

— Котик-то доброй породы, будет крысоловом, какого не сыщешь. — И затем так, словно она уже была уверена в своей победе:

— Я уж и имечко ему подобрала, тебе одной заботой меньше…

— И какое такое редкое имя ты ему дала? — поинтересовался Ханнес.

— Почему редкое… Назвала Мяу…

И тут он, Ханнес, внезапно расхохотался, да так, что брюхо заколыхалось.

— С чего смеешься-то, Мяу не имя, что ли? — Эне обиделась.

— Ха-ха-ха-а! Имя, отчего ж не имя. Просто мне вспомнился один капитан, я с ним полмира обошел… У него фамилия была Мяу.

Так на том и порешили. Нельзя же оставлять на произвол судьбы тезку своего капитана. Прошел месяц, как-то Ханнес опять был у соседей. Эне сказала: