Пищевая цепочка - Виктор Ночкин

— А я тоже серьезно, — буркнул Очкарик. — Я вам не анекдот. Есть у вас стрельбище?

— Ну есть.

— Пустишь нас, капитан? — Очкарик попытался встать со стула, но запнулся ногой и снова сел. Рожнов смерил пьяного сталкера скептическим взглядом и сказал:

— Ладно. Если сумеешь на своих двоих дойти до стрельбища, я договорюсь, чтобы тебе винтовку дали. Четыреста метров устроит?

— Ик, — кивнул Очкарик, вставая. Со второй попытки у него вышло, он сумел подняться на ноги. По дороге к стрельбищу Очкарик старательно шагал ровно, дышал глубоко, помалкивал и всячески демонстрировал, что на самом деле он вовсе не пьян. Слепой даже не пытался притвориться трезвым. Ему в самом деле было весело, и он пытался рассказывать Рожнову сочиненные на ходу анекдоты.

— Задумал сталкер Петров вступить в «Долг». В лесу стосковался, думает, хотя бы среди людей буду, ну и паек опять же каждый день выдают… Приходит сюда, на «Росток», смотрит, как долговски-й капитан Рожнов команды раздает. И что он ни скажет, бойцы ему в ответ: «Есть! Есть. Есть!» Говорит Рожнов, чтобы оружие вычистили, они в ответ: «Есть!» Говорит, чтобы в караул заступали, те снова «Есть!» Не понравилось Петрову это дело. «Вот, — говорит, — какие тут люди. Что им ни поручишь, а они знай жрать требуют. Или, может, не кормят их здесь? Нет, не хочу в «Долг» вступать».

Капитан провел их через КПП, отделявший территорию обшей базы от расположения «Долга», куда посторонних не допускают. Там было не так людно. Слепому надоело трепаться, и остаток пути проделали в молчании. Судя по грудам ржавого проката в сторонке и по козловому крану, который, вероятно прежде был снабжен магнитом, на этом месте когда-то складировался металлолом. Сейчас длинная площадка пустовала, а на входе расположился еще один пост «Долга». Встретил их снайпер — тот самый, что вчера застрелил Расписного.

— А, старые знакомые…

— Черныш, дай этому парню свой «Вал» и патронов с десяток.

— Этому? — Снайпер окинул взглядом тщедушного Очкарика. Тот уже успел маленько оклематься, на ногах держался более или менее твердо, однако щурился и тер переносицу, в общем, выглядел несерьезно. «Долговец» ухмыльнулся. — А куда стрелять будем?

— Четыреста метров, как обычно, — буркнул капитан. Его эта ситуация здорово смущала.

— Давай… — Очкарик вытащил из кармана очки, аккуратно водрузил на нос и протянул Чернышу дрожащую руку. — Это… ик… винтовку.

— Ну, парни, вы даете… — Долговский снайпер отдал оружие и покачал головой: — Если он хотя бы в «молоко» попадет, я ему свой «Вал» подарю, так и знайте. Только следите, чтобы он никого из нас не подстрелил. — Черныш отошел в сторону и поднял к глазам бинокль: — Давайте! Эй, парень, как тебя, ты мишень-то видишь?

Очкарик, не отвечая, отложил рюкзак, прилег, пристроился… С оружием он обращался уверенно, это Слепого не удивило. Оставалось дождаться стрельбы. — Ну чего ты тянешь? — Черныш ждал выстрелов.

— Сейчас… — Очкарик аккуратно прицелился. Хлопнул выстрел.

— Шесть… — растерянно протянул Черныш. — Новичкам везет.

Очкарик шумно вздохнул… еще выстрел, еще.

— Шесть… восемь… — без энтузиазма комментировал «долговец». — Восемь, семь. Девять.

Очкарик буркнул: — Стрельбу закончил.

Поставил винтовку на предохранитель. Потом тяжело завозился, с трудом принимая вертикальное положение. Подошел к Чернышу и возвратил оружие. Руки его дрожали точно так же, как и до стрельбы.

— Ну, парень… — проговорил «долговец». — Тебя же качает, как накуренного бюрера! Как ты вообще ствол удерживал-то?

— Он в резонанс попадал, — буркнул Рожнов. Очкарик пожал плечами и еще раз икнул.

— Однажды сталкера Петрова заказали киллеру, — сообщил Слепой. — Петров об этом узнал и сказал: «Примем меры!» Всосал три бутылки водяры и пошел себе. Киллер стрелял, стрелял, три цинка патронов извел, ни разу не попал, так Петрова качало. Черныш, ты обещал Очкарику ствол подарить.

— Так я ж не думал, что он… — Долговскому снайперу стало неловко, он оглянулся посмотреть, какое выражение лица у начальства. Рожнов нахмурился.

— Мужики, ствол-то казенный. — Черныш покраснел. — Может, я водкой отдам, а? Я гляжу, вы принимаете…

— Проставишься, это само собой. Чтоб не смеялся над незнакомым стрелком, — кивнул капитан. — Только не сейчас, они со Слепым сегодня и так в норме. А ствол…

— Вспомнил! — Лицо Черныша просветлело. — Вспомнил! У нас на складе винтовочка имеется, старенькая, но вполне на ходу. Приклад треснул, я договорюсь, чтобы ее передали для учебки, а там… А, капитан?

— А там и спишешь? — Рожнов наконец улыбнулся. — Ладно, я ничего не слышал.

— Винтовка все равно под списание, — торопливо забормотал Черныш, — так лучше ее в хорошие руки, чем…

— Сказал же: ладно. — Улыбка Рожнова стала шире. — Идем на склад, я дам команду. А вы, мужики, больше не пейте. Ну хотя бы до вечера, что ли?

* * *

Тварь, пошатываясь, двинулась к болотцу, где возилась грузная туша. Паучьи лапы с трудом удерживали усталое тело, Тварь то и дело припадала на брюхо, опиралась на короткие собачьи ноги, чтобы восстановить разладившиеся функции равновесия и передвижения. Встреча с крупным и наверняка опасным существом требовала большей осторожности, но сейчас Тварь не вполне контролировала свои действия, ей было плохо и неспокойно.

Старая кабаниха, которую на болото привлек запах пищи, почуяла приближающуюся Тварь далеко не сразу — слишком увлеклась вылавливанием из мутной жижи кусков мяса растерзанных псевдоплотей. Но когда обнаружила пришельца — не раздумывая бросилась в атаку. Появление незваного гостя свинья восприняла как покушение на собственную добычу — в таких случаях она без колебаний нападала.

Здоровенная скотина заворочалась в воде, поднимая мутные тяжелые волны, развернулась рылом к Твари и побрела на твердую почву. В болотце она не могла взять разгон, но изо всех сил рвалась в бой. Тварь, путаясь в восьми длинных лапах, брела навстречу. Вот старуха выбралась на берег, злобно фыркнула и ринулась в атаку. Тварь сконцентрировалась в самый последний момент — и прыгнула. Массой она уступала кабанихе, так что встретить ее напор в лоб и не пыталась. Когда две туши столкнулись в воздухе, тонкие конечности Твари не касались земли, она взлетела на спину старой самке, короткие лапы чернобыльца распороли шкуру на спине, а собачья пасть впилась в мохнатый круп. Кабаниха заметалась, силясь стряхнуть обузу, которая причиняет такую боль. Сцепившиеся звери заметались по берегу, сшибая молоденькие деревца и топча в кашу кустарник… Тварь держалась крепко, она методично подтягивала голенастые конечности псевдоплоти и вонзала длинные когти в бока противницы. Особого вреда Тварь таким образом причинить не могла — раны, которые она наносила, были не слишком опасны для огромного мутанта, но обезумевшая от боли и ярости кабаниха ранила сама себя куда сильнее, когда ломилась через лес. Она разбила рыло, исцарапала морду так, что кровь заливала горящие ненавистью глазки… Ничего не видя перед собой, громадная свинья неслась между толстыми дубовыми стволами, ударялась мордой, разворачивалась от этих ударов на бегу — и снова налетала на деревья… Безумный бег завершился, когда молодой клен не выдержал натиска разогнавшейся туши и хрустнул. Кабаниха рухнула на колени, пролетела по инерции несколько метров, распоров брюхо об острый обломок древесного ствола, ткнулась рылом в грязь. Тут наконец Тварь не удержалась на спине, кувыркнулась, перелетела через изувеченную морду кабанихи… Собачья пасть впилась в растерзанное ударами рыло, кабаниха попыталась вскочить, но ноги не держали ее больше — она умирала, кровь хлестала из разорванного живота и многочисленных ран на боках. Тварь тоже получила немало повреждений, были сломаны три ноги, несколько ребер… Она подползла к кабаньей туше, стала жадно вырывать большие куски окровавленного мяса и торопливо поглощать. Ей требовалось много пищи, чтобы восстановить поврежденные кости и ткани. К тому же она собиралась набрать вес — яростная атака кабанихи произвела на нее впечатление, если так можно выразиться применительно к примитивным ощущениям ткани, которая заменяла Твари центральную нервную систему. Для того чтобы испытать настоящие эмоции, Твари требовался мозг Homo sapiens.

Глава 23

Между холмами петляли до вечера. Серж шагал за Животным хмурый и злой. Ему не нравилось все — и туповатые исполнители, и сердитые напоминания шефа, который требовал результатов и торопил, торопил… В последние день-два ситуация изменилась коренным образом, теперь шефу приходилось осторожничать и он уже не мог дать команду вскрыть почтовые сообщения в электронных почтовых ящиках сталкеров. Прежде Серж казался себе полубогом, он мог прочесть переписку этих ничтожных людишек, мог отправить их на смерть, натравить грязных бандитов на грязных сталкеров, которые, в сущности, такие же бандиты. Сержу не нравился плащ покойного Торца, не нравилась угрюмая настороженность Толика, угодливость Сани, мрачная отрешенность Мистера, а больше всего не нравился Будда. Хотя пацан разыгрывал из себя этакого клоуна, завернутого на эзотерике, Серж чувствовал, что Будда не глупее его самого, и вот это обстоятельство было самым паршивым. Серж привык быть лучшим. Ох, скорей бы закончить здесь, выполнить работу и возвратиться в нормальный мир… Он размечтался о том, чем станет заниматься по возвращении — первым делом ванна… То есть сперва к шефу! Очень правильно будет явиться пред светлые очи вот прямо в таком виде, как есть, — в грязном плаше с чужого плеча, небритым, пройти по красным коврам, оставляя жирные черные следы. Приятно будет смотреть на вытягивающиеся морды адъютантов, всех этих выбритых и выглаженных майоров да подполковников. Ни с чем не сравнимое удовольствие — видеть, как в душе они негодуют, однако не решаются сказать ни слова поперек, с каким душевным напряжением они сохраняют хладнокровие, распахивая перед ним, Сержем, двери… Ну и, конечно, генерал — Серж вручит ему груз, генерал мельком глянет, бросит что-то вроде: «Молодцом, Серж! Я всегда знал, что на тебя можно положиться… Ну ступай, отдыхай, завтра с тобой свяжутся!» И вот после этого — такси, ванна, звонок Леночке. Или Люсе. Или обеим? А что, в этот раз можно пригласить их обеих, он нынче такой радиоактивный!…