Пищевая цепочка - Виктор Ночкин

Солнце стало пригревать, сделалось жарко. После двухчасового марша Серж разрешил сделать привал. Моне развязали руки — здесь, в глухом районе, полном опасностей, он точно никуда не денется. Уйти в холмы без оружия и приборов — верная гибель. Правда, Серж посулил пленному, что, если попытается сбежать, его свяжут и дальше понесут на руках.

— Только я тебе ноги отрежу, чтобы пацанам легче тащить было то, что останется.

Моня безропотно кивнул в знак понимания и держался в середине группы, под охраной вооруженных бандитов. Когда расположились на отдых, Будда тихо заметил Толику:

— Серж и теперь не хочет Чардашу сообщение отправлять. Уже списал пацана, все, списал вчистую. Но мне его адресок дал, я сейчас кину мейл, что идем к схрону. Если живой Чардаш, пусть тоже к схрону валит… Хотя вряд ли он еще живой.

— Я по дороге оглядывался, нет ли каких следов, — признался Толик. — Может, догонит нас еще Чардаш? Бредет где-нибудь в холмах, а?

— Говорю же, вряд ли, — покачал головой Будда. — Теперь и не найдешь ни тела, ни следов, можешь не искать. 3она его забрала.

— Как это?

— Ну как… вот так. Забрала. Он же, я слыхал, в Зоне раньше подолгу оставался? С бригадой здесь ходил, верно? Так что успел Чардаш, видать, в прошлые ходки сильно с Зоной отношения испортить. Ну карму замарал, нагрешил, понимаешь? Вот Зона его и ждала. А как он вернулся — сперва за ногу ухватила, чтоб не сбежал в этот раз…, а потом и вовсе. Заждалась его Зона.

Толику это было странно и непонятно, но слова Будды оказались очень созвучны его собственному настроению. А ведь верно, так и есть. Зона ждала Чардаша, тот не хотел больше сюда, однако пришлось. И Зона стала за Чардашем охотиться. Собаки, кровосос, аномалии… И Торца Зона тоже отпустить не захотела. Зона — она такая, умеет прибрать к лапам то, что ей принадлежит…

Пока Толик размышлял, Будда сложил ноги калачиком, откинул голову и закатил глаза:

— Ну хватит с меня суеты… сейчас хотя бы ненадолго уйду от вас всех…

— Э, куда это уйдешь?

— В нирвану из этой вашей Зоны ускользну. Если забыть о страхах и желаниях, отсечь привязанности, то можно отойти от сей юдоли слез, где плач и скрежет зубовный.

Толик поглядел, как толстяк отсекает привязанности, и даже слегка позавидовал: надо же! А вот он, Толик Скрипач, слишком привязан к этому миру, никак не отсечется. Придется и дальше мучиться здесь. Потом он перехватил внимательный взгляд Мони — сталкер пялился на них с Буддой. Заметил, что Толик тоже в его сторону глядит, и тихонько позвал:

— Слышишь, пацан, помоги, а? Я вижу, вы с толстяком нормальные ребята. Помоги, а? Дочка у меня! Ведь пропадет ребенок… Без меня пропадет, не выживет, артефакты я ей… артефакты таскаю.

Сталкер шмыгнул носом, и глаза у него были тоскливые, он просил и не верил, что выпросит.

Толику стало совсем паршиво. Что за жизнь такая? Вон вроде мужик совсем чужой, не деловой даже, так чего его жалко-то? И еще о дочке толкует… Насколько проще было прежде, пока общение с Буддой не приучило думать, а от мыслей одно сплошное неудобство. Толик огляделся — никто не видит. И украдкой кивнул Моне, сам себе удивляясь:

— Посмотрим.

* * *

Тварь не преследовала убегающего Эфиопа. Когда заряд дроби разбил и искромсал голову Курбана, чудовищное существо рухнуло у стены и не меньше часа не делало ни малейших попыток пошевелиться — слишком велик был шок.

Тварь уже умела быстро протягивать чувствительные веточки нервной ткани сквозь чужое тело, умела чуть ли не мгновенно — если использовать человеческое представление о времени — подключаться к посторонним органам и без труда преодолевать естественное отторжение тканей. Когда удалось свалить и подмять под себя Курбана на берегу болотца, Тварь первым делом нащупала доступ к его мозгу. И была ошарашена — настолько человеческий интеллект превосходил все, что прежде оказывалось в ее распоряжении. Она будто вывалилась из тесного пространства в безграничную вселенную, до того громадной была разница между разумом Homo sapiens и примитивными мозгами мутантов. Человек способен мыслить абстрактно, анализировать, предполагать и фантазировать. Человек способен ошибаться — это было прежде Твари недоступно, и это оказалось завораживающе великолепно.

Оглушенная Тварь последовала за Эфиопом, ведомая скорее фантазией, чем точным расчетом. Конечно, это было ошибкой — приближаться к опасному существу, не освоившись как следует с новым, прекрасно развитым мозгом. Но Тварь не сумела совладать с влечением — и поплелась за блондином.

Зато когда разум, заключенный в мозгу Курбана, погас, разлетевшись на тысячу ярких осколков, и сознание Твари снова окутала тьма, шок был настолько велик, что паучьи конечности подломились, грузное тело осело под старой кирпичной стеной. Тварь лежала без движения, приходя в себя — если так можно выразиться применительно к ситуации, когда она заново подчиняла тело мозгу чернобыльской собаки и крысы. Теперь эти разумы казались Твари ничтожными, жалкими — недостаточными для исполнения задачи. Она, как наркоман, отведавший сильного зелья, не могла теперь довольствоваться мозгами мутантов, ей требовался Homo sapiens.

Через час с небольшим после выстрела Эфиопа Тварь вяло пошевелилась. Наскоро выращенный клубок гибких мышц, поддерживавших разбитую человеческую голову, стал стремительно отмирать. Тварь приподнялась на дрожащих лапах и, покачиваясь, направилась к болоту. Ей требовались пища и влага. На полпути ослабшие ткани лопнули, изуродованная зарядом дроби голова откатилась и замерла в кустах. Тварь, не обращая внимания на эту утрату, брела дальше, с трудом удерживая равновесие…

Огромный многоцветный мир, обретенный ею при помощи человеческого сознания, померк, схлопнулся, сжался до нескольких сотен квадратных метров сырого леса. Тварь теперь не удовлетворяли ни пси-способности чернобыльца, ни сообразительность крысы, ни невероятный нюх слепого пса. Теперь ей был необходим настоящий интеллект. Она утратила возможности думать, анализировать, фантазировать, однако не забыла о них! Единожды испытанные ощущения звали, манили и лишали спокойствия.

Но прежде следовало позаботиться о теле — Тварь почувствовала, что на болоте, среди останков стада псевдоплотей, горит большой, но тусклый огонек разума — крупным зверь набрел на трофеи Твари и жрал мясо, порыкивая, чавкая и хлюпая болотной жижей. Тварь заставила свой разум сосредоточиться на задаче одолеть пришельца. Тварь нуждалась в пище, чтобы усовершенствовать тело, приготовить его для нового человеческого мозга, которым ей вскоре предстояло завладеть. Мозг Homo sapiens был великолепен, ему требовалось и более совершенное тело.

Глава 22

Разбудил Слепого топот. Сталкер приподнялся, оглядел полуподвальное помещение… Вроде знакомое местечко. Где это? И почему так башка болит?

Он лежал на кровати, под ним был грязный продавленный матрас… На соседней кровати спал Шура Очкарик. Ага! В памяти стал собираться из разноцветных обломков вчерашний день. Те части воспоминаний, которые касались вечера, оказались как бы подернуты туманной дымкой…

Хлопнула дверь, в комнату вошел мальчишка — сын Рожнова. Обеими руками паренек прижимал к груди бутылку минеральной воды.

— Доброе утро, Коля.

— Доброе утро… Папа велел вам принести. — Коля огляделся и поставил бутылку на стол. — Ну я побегу? Меня Качюлис ждет.

— Кто это был? — подал голос с соседней кровати Шура.

Он ощупал нагрудные карманы, вытащил очки, проверил, целы ли стекла, успокоился и снова спрятал свою хрупкую драгоценность.

— Это был ангел. Ангел похмелья. — Слепой с трудом поднялся, протопал к столу и жадно припал к бутылке. — Хороший мужик Рожнов, обо всем подумал.

— Эй, эй, оставь попить! — потребовал Очкарик.

— На, держи. Знаешь такой анекдот? Шагает сталкер Петров по пляжу, навстречу ему из воды выходит роскошная блондинка, отряхивает воду с загорелого тела, отбрасывает за спину белокурые кудри и тянется к застежке бикини… — Слепой сделал паузу. Очкарик на миг отлип от минералки и спросил:

— А дальше что?

— Ага, реагируешь! — обрадовался Слепой. — Значит, уже приходишь в норму. Дальше Петров очнулся, видит: рядом дрыхнет контролер. Петров — раз ему бутылку в зубы: «Пей, браток, пей и дальше давай кино крути».

— О-ох… — Шура покачал головой и тут же скривился. — Башка трещит. Какая гадость эта водка, а ты еще анекдоты про нее травишь.

— Пить нужно в меру, — наставительно заметил Слепой, — как я. А вот ты позавчера так же перебрал, тебе в рюкзак чужой хабар и подсунули. Меру соблюдать нужно! Тогда и не придется водку гадостью обзывать. А что касается Петрова, он очень выпить любит. Говорит: «Главное, чтобы компания была хорошая. Я только с кровососами пить не люблю, они чуть что целоваться лезут».  Ладно, пошли.