Люся, которая всех бесила (СИ) - Алатова Тата

— Это да, — рассеянно согласилась Люся, — но ведь и ты пока запятые вручную расставляешь.

— Потому что русский язык велик и могуч, — наставительно ответила Синичка, — а лексикон искусственного интеллекта ограничен той базой данных, которую в него влили.

Тут Люся вспомнила про «волею судеб» и «мучимый кашлем» и задумалась так глубоко, что молча вышла из комнатки Синички посреди разговора.

Великий Морж считал, что Ветров загоняется с этой «Явью». А если нет?

Могла ли Нина Петровна три месяца переписываться с ИИ и не понять этого?

Это прекрасно бы объяснило, откуда у маньяка столько времени на все: на общение с родственниками жертв, психологическую обработку истеричных подростков, поиск нижних архов. Достаточно было прописать боту нужные алгоритмы? Это реально? Или она сходит с ума вместе с Ветровым?

Он приехал только в одиннадцать вечера, зато с шампанским.

— И что за повод? — спросила Люся, которая к этому времени уже расшифровала интервью с навью Сашей и теперь без особого смысла пялилась на экран, не зная, как поступить дальше.

Федор Горелов собирался построить свое политическое амплуа на широте взглядов: мол, для него все равны, а встречаться с навью в порядке вещей.

И это было вроде как разумно.

Но что-то внутри Люси тихонько скреблось и свербело.

Где грань между принятием и извращением?

— Я нашел еще двух навей, которые работали в «Вишенке», — объявил Ветров, — теперь позиции обвинения в суде будут прочнее. Это будет процесс века! Умертвия против людей. Терентьев сядет очень надолго.

— Молодец, — похвалила его Люся, — Суслов не зря назвал тебя рьяным.

Он скинул пальто, поставил бутылку на стол и замер посреди кухни, разглядывая ее.

Не знал, как вести себя дальше?

Кто они теперь?

Снова просто соседи или соседи с привилегиями?

Как строить отношения, если вы все еще не особо друг другу нравитесь, но уже вроде как не чужие люди?

Ох, права Нина Петровна, секс все усложняет.

Или нет.

Люся встала, шагнула к Ветрову и решительно его поцеловала — что уж теперь изображать из себя черт знает кого. Он откликнулся мгновенно и охотно.

— Ты знаешь, — спросила она через несколько минут, — что у Великого Моржа родилась внучка-коркора? И партия «Равенство равных» создана для того, чтобы сформировать более благоприятную среду обитания для этой девочки? И это сводит меня с ума — я никак не могу понять, до какой степени готова его поддерживать. И «Явь» мне теперь тоже кажется очень подозрительной. А порнобоян оказался мерзким типом, а мне писать с ним интервью, и я боюсь, что не смогу сохранить объективность. А Самойлов теперь работает в пресс-службе прокуратуры, я-то думала, что ему выпишут хотя бы административку и не подпустят к таким должностям. А ему как с гуся вода! Могу я подать на него в суд за причиненные мне нравственные страдания?

У Ветрова были тонкие морщинки вокруг глаз, усталая складка у губ, веселые бесенята во взгляде. Он был доволен собой и прошедшим днем и слушал ее внимательно, чуть склонив голову набок и рассеянно поглаживая Люсину щеку, завитки волос, шею.

— Крылова, основателя «Яви», я вызвал на допрос, — сказал он мягко. — Федора Горелова не спеши пиарить — все-таки он у нас под подозрением пока как клиент «Вишенки». Самойлова прикрыл Китаев, по-родственному. Если ты готова бросить вызов твоему Великому Моржу, то я дам тебе грамотного юриста.

— Пока не готова, — подумав, решила Люся, — забей, я изведу Леню без всяких юристов.

Он захохотал:

— Вот уж не сомневаюсь! — и снова полез целоваться.

Глава 24

Сидя на кровати в позе лотоса, Люся прислушивалась к шуму воды в ванной.

Праздника с шампанским не то чтобы не получилось, просто было уже поздно, у Ветрова, который в принципе алкоголь не жаловал, начали слипаться глаза после двух глотков, и как-то быстро стало понятно, что вечер тяжелого и длинного понедельника — не лучшее время для отмечания чего бы то ни было.

И вот сейчас Люся, во всем любившая справедливость и равновесие, скрупулезно подсчитывала: а не получается ли так, что она слишком многим обязана Ветрову? Это было бы совершенно неприемлемо, потому что еще не хватало быть ему должной, но посудите сами: он спал на ее диване, оплачивал охрану, бегал по городу в поисках навей (хах, ладно, это его работа, вычеркиваем) и трепал нервы Великому Моржу, чтобы тот энергичнее ловил Люсиного маньяка, — впрочем, наверняка ему нравилось дергать за усы Китаева, вычеркиваем тоже.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Со своей стороны, она тоже много для Ветрова сделала: подставила с интервью с русалкой в его первый же рабочий день, опубликовала большой материал, напомнив городу о старых правонарушениях сыночка-мажора, свела с чокнутой бывшей и рассказала Деду-Дубу, кто прячет навь-стриптизершу. И это не считая всяких мелочей типа соблазнения в лифте и копания в их семейных финансах.

Можно было утешить себя, что охрана и полицейский энтузиазм — это все из-за амбиций и обещанного повышения, но Люся была достаточно взрослой, чтобы понимать: мотивация не так уж и важна. На весы кармического равновесия попадают только поступки, и вот здесь наблюдался явный перекос.

Увы, не в ее пользу.

Она так глубоко задумалась, что не услышала, как стихла вода, и не увидела, как Ветров появился на пороге ее спальни, прислонившись плечом к дверному косяку. Опомнилась только от тихого покашливания.

— Людмила Николаевна, — насмешливо кривя рот, произнес Ветров, вода блестела на его голых плечах, домашние штаны сползли ниже, обнажая косточки на бедрах и плоский живот с густой дорожкой волос. Люся вообще не одобряла излишних волосатиков, но на Ветрове вся его поросль смотрелась привычно. В том смысле, что она никогда не видела его лысым и гладким, поэтому не представляла, как это могло смотреться. — Я лишь хотел уточнить, вы предпочитаете, чтобы я вернулся на диван, или у вас другие планы?

Едкость его тона не смутила Люсю, к ней она тоже уже привыкла, а вот вопрос был задан, конечно, по существу.

На эротические подвиги сил у них очевидно уже не осталось, а спать с мужчиной просто так казалось глупым. Что приятного в том, что рядом с тобой кто-то дышит и ворочается? Никакого покоя.

Поэтому Люся очень удивилась, когда сдвинулась с центра кровати, освобождая место. Это еще что такое сейчас было?

— Послушай, — спросила она, угрюмо забираясь под одеяло, — а где твоя мать?

Ветров, кажется, тоже удивился ее движению — он на некоторое время застыл на месте, а потом не слишком уверенно двинулся к своей стороне кровати.

— А ты не знаешь? Я думал, ты разобрала мою биографию по косточкам.

— А я не знаю, — призналась Люся. — Везде фигурировал только твой отец. Тебя же зачали классическим способом или как там принято у коррумпированных политиков?

— Господи боже, женщина, — закатил он глаза и осторожно улегся, как будто был йогом, пристраивающимся на гвозди, — не кусайся хотя бы в кровати. Моя мать ушла, когда мне было одиннадцать, и забрала с собой сестру-близняшку. Родители нас попилили пополам. Папе — мальчик-марен, маме — девочка-банница.

— У тебя есть сестра-близнец? — уточнила Люся и щелкнула выключателем.

Комната погрузилась в хрупкую темноту. За окном горели фонари, бросая по углам тенета дрожащего мрака. Падал крупный снег, и казалось, что добрый новогодний дух уже заглянул на землю, настраивая на лиричный лад.

— Да, Маша. Паша и Маша, в таком глупом духе нам придумали имена, — неохотно проговорил Ветров. Расстояние между ними оставалось прилично пионерским, и Люся напрасно прислушивалась к своим ощущениям. Он был нейтрально-воздушным, никаких пряностей. — Дело в том, что моя мать — лесовичка. А лесовики не могут долго жить в городе, им становится плохо, душно, депрессивно. Бронхиальная астма, аллергия и прочие радости психосоматики. Поэтому папа купил ей ферму на юге, и она выращивает там абрикосы и персики. Пару раз я провел с ней летние каникулы, но потом случился переходный возраст, гормоны пошли вразнос, мареновская тяжелая аура не поддавалась никакому контролю… честно, в те времена я бесил самого себя, и мама попросила отца больше не присылать меня к ней.