Черное сердце - Эрик Ластбадер

— Вряд ли можно объяснить. Но можно научиться.

— У того старика в доджо?

Трейси улыбнулся.

— Нет. Хигуре — мой нынешний сэнсей. А человека, у которого я учился, уже нет в живых, — глаза его затуманились. — Он умер три года назад, на прекрасной ферме в Виргинии, среди лесистых гор, чистокровных лошадей и чудесных охотничьих псов. Всего того, что он так любил.

— Видишь, как тебе повезло, — с горечью произнес Туэйт, вскрывая конверт. — Между прочим, ты так говорил об этой ферме, что мне показалось, будто ты не прочь туда вернуться.

— Куда? — У Трейси сжалось сердце.

— Ну, на ферму. В Вирджинию.

— Нет, — отрезал Трейси. — Я никогда не захочу вернуться туда, — и подумал: почему я вру себе и Туэйту? Ведь там было так прекрасно — луга и пастбища, горный ветерок, темные отроги Шенандоа на горизонте. А дальше, к югу, Теннеси. И Майнз.

То время пахло для него потом: он потел даже по ночам, думая о тех уроках, которые наутро даст ему Джинсоку. И все же порою тосковал по тем дням, как тоскуют о первой любви. Он встряхнулся, отогнал от себя воспоминания.

Туэйт протягивал ему фотографии:

— На, взгляни.

Они разложили снимки на журнальном столике, в ряд, как пасьянс. Четыре черно-белых снимка, восемь на десять. Четыре лика смерти.

На первых двух Холмгрен был снят в той позе, которую ему предали Мойра и Трейси: он лежит на диване, одна нога свесилась на пол, одежда вся измята. Первый сделан так, чтобы видна была и обстановка вокруг, второй — верхняя часть тела крупным планом.

Трейси внимательно разглядывал мертвые, застывшие черты друга. Это лицо ничего им не говорило.

Третий снимок — нижняя часть тела покойного. Снова никаких следов.

— Кажется, я зря втянул в эту историю Уайта, — сказал Туэйт.

Трейси взял четвертую фотографию. Эксперты перевернули тело и постарались покрупнее снять спину и затылок. Туэйт встал и начал что-то искать в комнате:

— У тебя есть лупа?

— Посмотри в верхнем ящике, вон в том шкафчике, — Трейси махнул рукой, не отрываясь от фотографии.

Туэйт принялся разглядывать фотографию в лупу. Потом покачал головой.

— Ничего не видно. Я, было, подумал, что на шее остались какие-то следы — скажем, от тонкой проволоки, если его удушили, — он вернул лупу и фотографию Трейси.

— И, конечно, ты решил, что это сделал я, — проворчал Трейси. — Ну-ка, подожди, подожди... Посмотри сюда внимательней!

— Что там?

Сердце Трейси отчаянно забилось, он, миллиметр за миллиметром разглядывал в лупу фотографию. Туэйт пододвинулся поближе.

— Что-нибудь нашел?

— Может быть...

Трейси молчал, и Туэйт взорвался:

— Может, соизволишь мне показать?

Трейси наконец взглянул на него:

— Ты хочешь знать, что я увидел? — Он устало откинулся на спинку дивана. — Посмотри сам. Вот здесь, сзади. У основания черепа.

Туэйт схватил лупу: край воротника, шея. Присмотрелся.

— Похоже на темную точку. Как будто царапина. А, может, пылинка попала на негатив?

— Или точка укола, — медленно проговорил Трейси. Полицейский выпрямился:

— Но как, черт побери, это можно определить по фотографии?

— Я вовсе не уверен, — Трейси перевел дух. — Но у меня есть такое ощущение.

Туэйт собрался было что-то сказать, но передумал: он понимал, когда следует промолчать.

Но усидеть на месте он тоже не мог, поэтому подошел к окну и глянул сквозь жалюзи: по улице сновали люди в легких рубашках, в летних платьях, даже те, кто построже, все-таки приспустили галстуки: летний полдень был в самом разгаре.

Трейси наконец-то произнес:

— Впервые я видел такое в Бан Me Туоте. Это сделал один северовьетнамец. Все, что потребовалось — два пальца, да игла между ними. Ким приволок его для «членораздельного допроса».

— Что это еще такое?

— "Членораздельный допрос"? — Глаза Трейси странно заблестели. — Так на самом деле называлась пытка из пяти стадий.

Туэйт нервно усмехнулся.

— Прямо как в кино, да? Леди-Дракон втыкает герою под ногти горящие бамбуковые палочки.

Но Трейси даже не улыбнулся.

— В жизни, Дуглас, героев нет. И эту пытку не выдерживал никто. Да и ты бы сломался. Мы умели пытать.

— Господи! — Туэйт вытряхнул из пачки «кэмела» сигарету, закурил, глубоко затянулся.

— Вот именно. И количество стадий пытки зависело от того, кого пытали, — Трейси взглянул на полицейского. — Например, одни не выносят, когда им сверлят зубы. Другие не могут выдержать уколы ножом, — теперь он говорил быстро-быстро. — Это называется «страхом боли» и не имеет ничего общего с самими физическими ощущениями. Такой страх есть у каждого, просто разные люди боятся разной боли. Поэтому при «членораздельном допросе» сначала пробуют один вариант, потом другой, и когда находят нужный, все остальное — дело техники.

Туэйт проглотил застрявший в горле ком.

— Но какое это имеет отношение к тому, как был убит Холмгрен?

— Как я уже сказал, Ким как-то приволок для «членораздельного допроса» одного северовьетнамца. Он прошел через первую стадию. — Глаза Трейси смотрели вдаль: он вновь ощущал запах пота, мочи, потому что тот вьетнамец обмочился. Совсем мальчишка, лет семнадцати. Трейси не хотел помнить об этом. — Ким отвернулся на минутку, чтобы взять другое орудие. И в это мгновение вьетнамец хлопнул себя по затылку, словно отгонял надоедливое насекомое — и рухнул. Он был мертв. Мы вызвали врача, тот сказал, что парень умер от сердечного приступа. Но врач ненавидел нас за то, что мы делали. Поэтому объявил нам причину смерти с большим удовольствием.

Трейси вскочил, теперь уже он не мог усидеть на месте. Прошлое бурлило в нем, разрывало ему душу.

— Конечно же, мы знали, что врач ошибается. Мы нашли иглу, мы видели точку укола. Я вызвал эксперта по ядам: он был японец по происхождению, но его семья уже два поколения жила в Америке. И этот эксперт сказал, что парень сделал себе укол чрезвычайно мощного стимулянта, который так возбуждает сердечно-сосудистую систему, что наступает мгновенный инфаркт.

— Даже у совершенно здорового человека? Трейси кивнул:

— Да. Стимулянт очень сильный. Эксперт обнаружил его следы только потому, что знал о его существовании и специально их искал. Это не похоже на обычный яд — он не скапливается в крови, в мышечной ткани, в клетках. Эндокринная система мгновенно его выводит. А поскольку зелье готовят из мускатного ореха, о его существовании, как заверил нас японец, никто из западных медэкспертов не знает.

— Но разве мы можем быть на сто процентов уверенными? Я имею в виду...

— Послушай, Дуглас. Весь ужас в том, что даже если бы тело Джона не сожгли, наши эксперты все равно не смогли бы обнаружить это вещество.

— И все же у нас был бы шанс.

Трейси взглянул ему в глаза:

— Да, ты прав.

Они оба умолкли — между ними вновь пробежала искра былой вражды. И, казалось, вот-вот раздастся взрыв. А затем Туэйт сказал:

— Ладно, к черту. Не имеет смысла думать о том, что было бы, если бы... Мы имеем то, что имеем. Точка, — и напряжение ушло. Туэйт откашлялся, загасил окурок. — И все же я не понимаю, почему тебе пришла в голову такая мысль. Только из-за точки на фотографии?

Трейси принялся вышагивать по комнате. Беспокойство его росло.

— Я подумал об этом еще и потому, что видел, что сделали с Мойрой. Я такое тоже уже видел. Порою вьетнамцев охватывало садистское желание «сокрушить» врага. Проделывали это и красные кхмеры. Правда, по более прозаическим причинам: им не хватало боеприпасов, а они ведь вели «святую войну»! И, чтобы не тратить пули на пленных, они забивали их до смерти именно таким образом, прикладами или деревянными дубинками.

— Какая мерзость!

— Необходимость — мать изобретательности, — Трейси пожал плечами. — Итак, давай взглянем на дело под этим углом. Джон убит, отравлен неизвестным здесь ядом; несколько дней спустя Мойру забивают до смерти; в особняке губернатора мы находим необычное и мощное подслушивающее устройство, — их взгляды встретились. — Все эти детали указывают на то, что здесь действовал человек, который, как и я, бывал в Юго-Восточной Азии во время войны. Человек, который знает эти дела так же хорошо, как и я.

— А что ты скажешь о своем приятеле Киме? Он — вьетнамец, был на войне, мастер пыток.

— Это не Ким, — даже не задумываясь, возразил Трейси. — Во-первых, это он втянул меня в расследование, — Трейси не имел права рассказывать Туэйту подробности о работе Фонда, поскольку внутри страны у фонда не было никакого юридического статуса. — Во-вторых, избиение — это не его стиль. Он предпочитает более чистую работу. К тому же он почти не разбирается в электронике. А «клоп» сделан мастером. У меня ощущение, что я на правильном пути: Джон был отравлен именно таким способом.

— Ты не возражаешь, если я пока, ну... не поверю на слово? Давай сначала послушаем, что скажет твой отец.