Искатель. 2009. Выпуск №09 - Сергей Борисов

Тот благодушествовал, шутил и казался всем довольным.

— Зачем вы приехали, Говард? — спросил он после того, как они встретились в комнате для свиданий и обменялись рукопожатием.

— Они меня так напутали, эти «бобби»41, что я подумал, без моего присутствия тут не обойтись.

— Напрасно беспокоились. Все, что от вас требовалось, это засвидетельствовать факт моего законного прибытия на землю Великобритании.

— Да, но, судя по их словам, вам грозит тюремное заключение!

— Это вряд ли. Если бы не сломанный нос полицейского, я бы давно был на свободе.

— Какой нос?

После этого Хьюэлл поведал Говарду о своих приключениях, причем в изложении программиста все это весьма смахивало на анекдот.

— И что любопытно, Говард, этот полицейский оказался приличным человеком. Он сам терпеть не может скинхэдов и публично заявил, что никаких претензий ко мне не имеет, тем более что полицейское управление возместило ему все затраты на косметическую операцию. Однако бюрократия есть бюрократия, машина крутится, бумажки пишутся, и уже ничего не зависит ни от меня, ни от этого достойного валлийца. Все решит суд, а он в Англии на редкость неповоротлив. Правда, по чей-то указке свернуть судебное разбирательство здесь тоже невозможно. И все же мой вам совет, Говард: никогда не связывайтесь с британской юриспруденцией!

— Вы обращались в американское посольство?

— Это сделали за меня. Приехал какой-то чиновник, надменный, как английский лорд — видно, местный климат на него плохо действует, — и принялся меня отчитывать. Разумеется, я сказал все, что о нем думаю.

— Представляю, как вы это сделали.

— Слов я не выбирал, — подтвердил Хьюэлл.

— Но почему вы за решеткой? Разве до суда вас не могли выпустить под залог или поручительство?

— Могли, конечно. Знаете, Говард, здесь столько фондов, движений и ассоциаций, озабоченных охраной прав человека, что я мог бы сделать это уже через час после того, как меня доставили в участок. И это помимо заступничества американского посольства. Но я отказался от их услуг.

— Почему?

— Потому что мне и здесь неплохо — хорошо кормят, режим опять-таки. Шучу. Вот вы спрашивали меня, что я буду делать дальше, ну, после моего путешествия. Я ответил, что займусь чем-нибудь стоящим, пусть и не приносящим иных дивидендов, кроме удовлетворения. Вот я и подумал, что своим пребыванием в этих стенах вношу, так сказать, скромную лепту в благородное дело. Будоражу общественность. Персонифицирую проблему.

— Что?

— Персонифицирую проблему. Большинство нормальных людей понимают, что любые фашистские проявления омерзительны. Но истинной опасности той же расовой нетерпимости они не сознают, рассуждая на уровне теории. А тут — реальный пример и конкретный человек. Я, Нельсон Хьюэлл, вырываю их из мира абстракций. Я заставляю их думать и предпринимать какие-то шаги, но главное все же — думать. А ведь именно такую задачу я себе ставил, помните?

Говард кивнул:

— Значит, в моем ходатайстве об освобождении вы не нуждаетесь.

— Не утруждайтесь. Но я рад, что вы приехали, Говард. О политике, конечно, поговорить приятно, но говорить о ней сутки напролет — увольте. Расскажите лучше, как там «Снежинка»?

Они провели вместе два часа, потом наступило время обеда, и Хьюэлла увели. Охранники обращались с ним подчеркнуто учтиво.

Говард покинул полицейское управление и отправился на вокзал, думая, что не так уж часто ему везло в жизни на хороших людей, но уж если везло, то по-крупному.

Утро двадцать девятого дня дрейфа лишь одним отличалось от предыдущего — исчезли дорады. Вчера они носились вокруг плота. Ночью их тоже было полно, о чем свидетельствовали фосфоресцирующие борозды в тускло мерцающем от избытка зоопланктона океане. Иногда дорады наносили сильные удары по днищу плота — игрались.

И вдруг они пропали.

— Наверное, испугались, — сказал Горбунов, глядя, как в отдалении режут волны два акульих плавника.

— Саргасс тоже нет, — заметил на это Говард.

Саргассово море было далеко на северо-западе, но клочки саргассовых водорослей прежде встречались им каждый день.

Они не знали наверняка, что означает исчезновение дорад, вернее, догадывались, но из суеверия опасались озвучить свои догадки.

Съев несколько вяленых рыбных палочек, они усмирили спазмы и рези в желудках, требовавших более обильной и калорийной пищи. После этого выпили по глотку воды и занялись делом: Андрей подтянул к себе острогу, готовый отразить возможное нападение акул, а Говард стал подкачивать камеры.

В начале пути они занимались этим только вечерами, когда воздух в баллонах сжимался. Но сейчас, когда выпускные клапаны в значительной степени утратили эластичность, этим приходилось заниматься и по утрам. Полторы тысячи сжатий — такой была норма. Вследствие этих ежедневных упражнений ладони их покрылись задубевшими мозолями.

— Триста шестьдесят шесть, триста шестьдесят семь… — считал Говард.

Баллоны медленно обретали надлежащую упругость, а мышцы уже вопили о пощаде. Слишком мало еды, слишком мало движений — мускулы начинали атрофироваться: давно «спалив» имевшийся жир, теперь они пожирали самих себя.

— …тысяча четыреста девяносто девять, тысяча пятьсот!

Говард отбросил «лягушку» и положил руку на баллон. Нажал.

Завтра норму придется увеличить. Но завтра качать будет очередь Горбунова.

Усталость не проходила. Говард лег и стал смотреть в небо. Оно было голубым и бездонным. Но не безжизненным — несколько фрегатов и качурок парили высоко-высоко, ловя крыльями воздушные потоки.

Увидев птиц первый раз неделю назад, Говард обрадовался, сочтя это признаком близкой суши, и тут же поделился своим открытием с Андреем. Но тот охладил его пыл: качурки встречаются в пяти тысячах миль от берега, а о фрегатах и говорить нечего — для них океан дом родной.

Плот покачивало, глаза слипались, и Говард не заметил, как задремал.

— Эй! — окликнул его русский.

Говард вздрогнул, стал подниматься и вскрикнул от боли. Он забылся, упершись головой в бортовую камеру там, где был шов. От жары клей размягчился, волосы прилипли к шву — и там остались.

— Осторожнее надо, — сказал Горбунов.

— На себя посмотри.

Андрей коснулся виска — вчера он тоже расстался с клоком волос, — дернул себя за ухо и огладил отросшую за месяц бороду. Судя по задумчивости во взгляде, Горбунов прикидывал, стоит ли вступать в перепалку, и пришел к выводу, что не стоит. Он поднял руку, призывая Говарда взглянуть в указанном направлении.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});