Эрос невозможного. История психоанализа в России - Александр Маркович Эткинд

не делает этого достаточно быстро. Русским, мне кажется, особенно недостает умения кропотливо работать. С самыми наилучшими пожеланиями Вам, Вашей жене и детям в новом доме Ваш Фрейд».

Это письмо Фрейда интересно в нескольких аспектах. Во-первых, в только что полученном письме от Шпильрейн Фрейд не нашел никаких указаний на Юнга, кроме разве что ее цюрихского адреса. Тем не менее он пересылает письмо Юнгу со столь определенными комментариями, что не оставляет сомнений в том, сколь многое ему известно. Далее, Фрейд без паузы переходит к русским, восхищается смирением Юнга в общении с ними и приписывает им утопические идеи и неумение кропотливо работать. При этом он, возможно, думает о письме Шпильрейн, которая заявила ему, что не собирается переворачивать мир, и вместе с тем сама не работает и мешает работать Юнгу. В это время Фрейд уже переориентируется в своих деловых планах на Америку и может позволить себе пренебрежительно отозваться о русских. Фрейлейн Шпильрейн он отсылает сухое письмо, в котором отказывает ей в приеме и предлагает письменно изложить мотивы ее просьбы.

Открытие контрпереноса

(Из дневника Сабины Щпильрейн):

«Жизнь переполнена формальностями, которые надо уважать, если не хочешь, чтобы они тебя задавили. Все это слишком известно. На сегодня хватит. Я не сумела написать главного – что мой друг любит меня. Об этом потом».

4 июня 1909 года Юнг послал Фрейду, по требованию последнего, телеграмму и в тот же день длинное письмо. В отчаянной попытке и сохранить доверие Фрейда, и остановить Шпильрейн, чтобы не допустить дальнейшей огласки, Юнг сообщает Фрейду многое, хотя, как мы вскоре увидим, не все. Он обвиняет Шпильрейн в попытке соблазнить терапевта, интерпретирует ее действия как месть за отказ удовлетворить ее обычные истерические притязания и сравнивает ее с Гроссом, к которому Фрейд относится как к предателю. Тем не менее он называет Шпильрейн своим «пробным психоаналитическим случаем» и признается, что он годами продолжал с ней дружеские отношения «до тех пор, пока не закрутилась карусель, которой я не ожидал». Из всех его пациентов, пишет он, только Шпильрейн и Гроссу он дарил столько дружбы и ни с кого из них не пожал столько горя. Фрейд отвечал, что объяснения Юнга подтвердили его догадки.

«Таких переживаний, хоть они и болезненны, избежать невозможно. Без них мы не будем знать реальную жизнь и то, с чем нам приходится иметь дело. Сам я никогда так не попадался, но был близок к этому множество раз и выбирался с трудом. Думаю, меня спасла только беспощадная необходимость, двигавшая моей работой, да еще то, что я был на 10 лет старше Вас, когда пришел к психоанализу. Но никакого серьезного вреда не нанесено. Они (эти переживания) лишь помогают нам выработать толстую кожу, которая нам необходима, и управлять „контрпереносом“, который в конечном итоге является постоянной проблемой любого из нас. Они учат нас направлять наши собственные аффекты к наилучшей цели».

Фрейд остается здесь таким, каким был всегда, – трезвым, ироничным, жестким моралистом. «Эти женщины стремятся очаровать нас любыми способами, они доводят их до психологического совершенства, пока не достигают своей цели. В этом один из величайших спектаклей природы. Конечно, от того, получилось у них или нет, вся картина разительно меняется». Он советует ученику извлечь пользу и из этого, утешает его, поддерживает доверительным рукопожатием… И все же для него картина полностью меняется от того, достигла соблазнительница своей цели или нет. Сам он никогда «так» не попадался.

Но главное, он учится на чужих ошибках. В этом письме звучит новое, пока еще в кавычках, понятие контрпереноса, которым обозначается чувство аналитика к своему пациенту или пациентке, в котором, естественно, проявляются собственные проблемы аналитика. От осознания этих проблем зависит профессионализм аналитика и ход любого анализа. Можно предполагать (как это делает французский историк психоанализа Алан де Мижоля), что значение контрпереноса было понято Фрейдом именно тогда, когда он разбирался в проблемах молодого Юнга, возникших при терапии его русской пациентки. Публично Фрейд впервые рассказал о контрпереносе при первой благоприятной возможности, на Нюрнбергском конгрессе в апреле 1910 года.

Сабине Фрейд направляет новое письмо, в котором, не осуждая Юнга, предлагает ей «подавить и вырвать из своей души чувства, которые живут дольше близких отношений». Он уклоняется от своего участия и вмешательства, хотя тон письма оставляет Сабине надежду на развитие интриги, которой она не преминула воспользоваться.

Юнг продолжает каяться в своем «теологическом», как иронизировал Фрейд, стиле: «Слишком глупо для меня, Вашего „сына и наследника“, так глупо проматывать Ваше наследство». Фрейд в ответ умоляет его «не заходить слишком далеко в отреагировании и раскаянии» и в назидание приводит такую метафору: «Помните отличную фразу Лассаля о том, как у химика треснула пробирка, а он, „лишь нахмурив брови на сопротивление материи, продолжал делать свое дело“. С той материей, с которой мы работаем, никогда нельзя будет избежать маленьких лабораторных взрывов. Может, мы недостаточно закрепили пробирку или нагрели ее чересчур быстро. Так мы понимаем, какая доля опасности лежит в природе вещей и какая – в нашем способе обращения с ними». В этот период у Фрейда появляется манера передавать в письмах привет супруге Юнга.

Между тем развивается довольно грязная ситуация, в которую вовлекаются родители Сабины, жена Юнга и, конечно, Фрейд. Сабина продолжает делиться с Фрейдом новыми подробностями для того якобы, чтобы тот продемонстрировал ей, что Юнг достоин любви и не подлец. Она отвергает совет Фрейда подавить свое чувство не потому, что это невозможно, а потому, что это кажется ей ненужным: если она выбросит из своей души Юнга, то не сможет полюбить больше никого; если же оставит дверь открытой, то в нее войдет когда-нибудь другой человек. Мать Сабины получает анонимное письмо, в авторстве которого Сабина подозревает жену Юнга, Эмму. Наконец, матери Сабины пишет сам Юнг. В этом холодном письме он разграничивает роль врача и любовника таким образом: врачу платят за его работу, и потому он точно знает ее границы. Мужчина и женщина, с другой стороны, не могут бесконечно поддерживать одни только дружеские отношения. Поэтому Юнг всерьез предлагал госпоже Шпильрейн начать отныне платить «надлежащую компенсацию» за то, чтобы он, Юнг, строго придерживался роли врача, и даже назначал цену. Если же он останется другом Сабины, ее матери придется надеяться только на судьбу. «Никто не может помешать двум друзьям делать то, что они захотят».

Все это было бы уместно, если бы происходило на ином этапе отношений. Сейчас делать такие предложения поздно. Все уже случилось,