Александра Федоровна. Последняя русская императрица - Павел Мурузи

«Ваша императрица совсем неприветлива», — таким был один из выводов.

Как мало, однако, требуется, чтобы в силу некоторых обстоятельств, не зависящих от чьей-то воли, на одном не­лицеприятном замечании построить репутацию!В депешах, отправляемых из Парижа в Санкт-Петербург правительству, вполне естественно, отражались все такие неприятные отзывы об императрице. К счастью, Александ­ра не сомневалась, что она там на самом деле — первая дама, что именно ей оказывают такие высокие почести и была этим весьма удовлетворена. Повсюду, где бы она ни появ­лялась, она сразу приковывала к себе всеобщее внимание. Княгиня Радзивилл, эта ее самая строгая критикесса, сооб­щает нам, — все это, мол, щекотало ее тщеславие, удовлет­воряло ее природный эгоизм!

Ну, что можно сказать об этой злобной даме? Могла ли она на самом деле знать, что творится в душе у государыни, о чем она думает? И какая же женщина не будет польщена такими восхвалениями в ее адрес, которые, конечно, «ще­кочут» ее тщеславие?

Все эти нелицеприятные суждения были весьма по вкусу Марии Федоровне, доставляли ей большое удовольствие, потому что она из принципа старалась принизить все дей­ствия и все поступки своей невестки.

Короткое путешествие от Парижа до Версаля просто оча­ровало царицу. Когда карета коронованной четы выехала на Парижскую улицу, и перед их глазами открылась величе­ственная площадь и знаменитый дворец, оба они не сдержа­ли своих возгласов восхищения, и тут же сообщили о своем восторженном впечатлении сидевшему рядом президенту Республики:

— Когда видишь все эти чудеса здесь, во Франции, то легко понимаешь, почему наша Екатерина Великая хотела любой ценой сделать точно такое же у себя. Ваш утончен­ный вкус диктует всему миру, он демонстрирует всем, что такое 1рациозность стиля и его очарование. Такие волшеб­ные архитектурные пропорции! Какое величие и вместе с тем никакой мегаломании. Все так просто, человечно...

— У нас вы не увидите этих тяжеловесных немецких двор­цов, — ответил ей польщенный президент.

Александра находилась под таким сильным впечатлени­ем от всего увиденного, что пообещала президенту вновь посетить Париж и его предместья, только инкогнито, когда здесь будет открываться большая Всемирная выставка. Сколько о ней разговоров!

Их визит во Францию завершался грандиозным военным парадом в Шалоне, на берегу реки Марны.

Николай на лошади рыжей масти в казачьей форме объез­жал войска. На плацу выстроились войска, шестьдесят две тысячи солдат, — альпийские стрелки, зуавы, спаги (афри­канские кавалеристы) в своих развевающихся накидках, обычные пехотинцы в красных панталонах. Промчавший­ся перед гостями отряд африканской кавалерии поднял об­лако пыли. Парад закончился проездом Николая на лоша­ди между двумя рядами пехотинцев, которые дружно скан­дировали в его честь «Да здравствует император!»

Александра увозила с собой самые яркие впечатления о своем путешествии в Париж, атакое большое уважение к ней всего народа настраивало ее на мечтательный лад... Однаж­ды вечером, в Енисейском дворце, она долго любовалась в своих апартаментах знаменитым ковром, на котором была изображена королева Мария-Антуанетта со своими детьми. Когда об этом доложили президенту Феликсу Фору, тот за­явил, что французское правительство сочтет за честь зака­зать для нее копию этого прекрасного шедевра.

Александра испытывала какое-то странное, почти мис­тическое тяготение к несчастной французской королеве. Она тут же приняла предложение, не скрывая своей радос­ти. Президент объяснил ей, что с удовольствием подарил бы своей высокой гостье и оригинал, но французские законы запрещают передачу кому бы то ни было произведений ис­кусства из национальных музеев.

На следующий же день мастерские Гобеленов энергич­но принялись за работу. И этот ковер был на самом деле от­лично воспроизведен в точности до последней детали, до последнего оттенка цвета, до последней нитки. Позже он был отправлен в Царское Село в качестве дара, служащего залогом укрепления франко-русской дружбы.

Был ли этот ковер каким-то символом? Если и был, —то каким? Какой зов из небытия, где обретается, несомненно, столько людских душ, несчастной австрийской принцессы достиг ушей молодой немецкой принцессы, ставшей коро­нованной императрицей России?

На вокзале де Бони Николай с Александрой официально попрошались с президентом Республики. Они на самом деле были искренне взволнованны. Слезы поблескивали в глазах царицы. Она заставила первого из французов пообещать ей, что он нанесет им ответный визит в скором времени в Санкт- Петербург, который будет с нетерпением этого ждать.

Вот что написал Николай своей матери по поводу своего возвращения на родину:

«Мы прибыли на германскую границу в 11 часов вечера. Несмотря на позднее время, мы услыхали звуки нашего гим­на. После этого появились германские каски, и это было неприятно видеть из окна. На каждой станции во Франции слышалось «ура!» и повсюду были добрые и радостные лица; здесь же все кажется зловещим, неприветливым и скучным. К счастью, уже нужно было ложиться спать. Но утром вся эта картина за стеклом казалась нам еще более гнетущей».

Царица переживала точно такие чувства, что и ее муж. Она пользовалась теми редкими моментами, которые им предоставляло долгое путешествие на поезде в интимной обстановке одного купе, чтобы излить ему свои чувства и высказать свои сокровенные желания:

— Дорогой, мы на самом деле скоро вернемся в Париж? Страна, открывшая нам свое сердце, заслуживает быть на­шим другом, заслуживает нащей любви. Ах, если бы мы толь­ко могли, как наши дядья, великие князья, жить счастливо и спокойно в маленьком домике, которых мы столько виде­ли с тобой в эти дни! Для чего нам опять все эти тяжкие обя­занности, весь этот непереносимый груз ответственности!

Николай, вероятно, гораздо меньше жены верил в то, что император может быть счастливым человеком. Он, бросив на нее самый нежный взгляд* и чтобы, видимо, утолить свою печаль, стал ободрять ее:

— Любовь моя, первая наша с тобой обязанность — со­хранить себя, и оставаться на том троне, от которого нам обоим приходится так страдать, теми, какие мы есть, двумя неразлучными возлюбленными!

XIII.

Возвращение из Франции домой наполняло их сердца горечью меланхолии. Николай так боялся этой чудовищной работы, — управлять страной, которая хотя и была его стра­ной, но все равно была ему так мало знакома. Наступила тревожная осень. Александра все больше времени уделяла совершенствованию русского языка. Ее неистребимая ро­бость заставляла ее быть постоянно молчаливой, скупой на слова. К тому же императорская чета боялась шумных пара­дов, бросающейся в глаза имперской роскоши, вообшем всего того, что заставляло их выходить из своего укрытия и приниматься играть порученную им роль. Можно сказать, что будь они оба на сцене, то стали бы плохими актерами. Они осознавали почти священную суть своей миссии, посто­янно подчеркиваемой православными церковными обряда­ми, понимали, что только славянская православная вера давала им силы для того, чтобы преодолеть не только их не­приязни, не только их страхи, но в каком-то смысле и их комплекс неполноценности, которому, однако, явно проти­воречило их родовое наследие.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});