Профессионал - Кресли Коул

— Это великолепно, Севастьян! — я с готовностью повернулась к нему спиной, когда он собрался надеть маску на меня. — Это для маскарада? — В последней книжке из коллекции Джесс, которую я прочла (исторический роман от автора со странным именем) как раз описывался костюмированный бал куртизанок. Героиня-француженка и герой-шотландец принимали в нём участие, со всеми вытекающими из этого шалостями. — Мы идём на маскарад?

— Типа того, — буркнул Севастьян.

Но прежде, чем я успела спросить его, к чему этот странный тон, он уже завязал на мне маску и развернул меня лицом к себе.

— Ты несравненна, — от торжественности в его голосе я покраснела.

Разве можно не влюбиться в такого мужчину? Я-то уж точно не устою.

Затем он достал из кармана пальто и надел шёлковое чёрное домино. Мой разум… на мгновенье… помутился.

А когда вновь обрёл способность соображать, в нём закрутился сразу клубок мыслей. Сексуальный. Дикий. Обжигающий. Спонтанный оргазм.

Сексуальнее он выглядеть не мог.

— Пойдём.

Он увлёк меня вперёд, а я продолжала время от времени бросать взгляд на его лицо.

— Уже недалеко, зверёк.

Меня снедало любопытство, пока мы шли по туманной аллее в сопровождении эха моих каблучков.

— Здесь. — Он остановился перед металлическими воротами, словно явившимися из времён средневековья.

— А что там?

— Конечный пункт назначения. — Повернув рычаг и открыв ворота, он завёл меня в сырой туннель. Где-то в глубине горел факел.

— Э, мы туда пойдём?

— Передумала?

Я сама этого просила. С этим мужчиной я приготовилась к свободному падению.

— Так просто ты меня не смутишь, Сибиряк.

На его лице мелькнула тень удивления? Неужели он думал, что я отступлю? Или надеялся на это?

— Намекни хотя бы, куда мы идём.

— Я уже был здесь раньше.

Пока мы шли по туннелю, я поняла, что дорога спускается под город. Я читала о катакомбах под Парижем и мне ужасно хотелось как следует всё рассмотреть, но Севастьян увлекал меня вперёд.

Впереди оказалось полукруглое помещение, также освещённое факелами. В центре журчал фонтан, в воде отражались язычки пламени. Отблески огня скользили по стенам, освещая мозаику. Она изображала совокупляющихся дев и похотливых сатиров, дрожащее пламя создавало иллюзию движения, сатиры будто бы совершали фрикции.

Рядом со входом на блестящей медной табличке значилось четыре слова:

ЛЕ ЛИБЕРТИН ЧАСТНЫЙ КЛУБ

Я пробормотала:

— Это что, какой-то… секс-клуб? — Разве секс-клуб — это не синоним свингер-клуба? Моё сердце упало. Мысль о том, что я буду его с кем-то делить — или будут делить меня — заставила меня замереть на месте.

— Нервы сдают? — спросил он, ощутив моё напряжение.

— Я не хочу, чтобы кто-либо из нас был с кем-то ещё.

Под одним из факелов он прислонил меня спиной к стене. Блики огня освещали его лицо, глаза за маской были цвета расплавленного золота.

— Ты — моя женщина. Моя. А я очень рано научился не делиться тем, что принадлежит мне. Неужели ты думаешь, я позволю хоть кому-то к тебе прикоснуться?

Я вздёрнула подбородок.

— Я тоже не собираюсь тебя делить.

Это его порадовало.

— Значит, договорились. Ещё условия?

По-моему, он развлекался, так что я закатила глаза, проворчав:

— Веди меня в этот чёртов клуб, пока я не сдохла от любопытства.

Внутри нас поприветствовала женщина за большой стойкой. Она также была в длинном вечернем платье. И хоть маска совы, которую она носила, скрывала некоторые её черты, но оливковая кожа, изящная фигурка и блестящие глаза поражали.

— Добро пожаловать, — произнесла она с сильным французским акцентом, помогая мне снять палантин. Убрав его, она обратилась к Севастьяну:

— Ваш отдельный номер вон там, мсьё Эс.

Сколько раз Севастьян здесь был?

Он сказал ей что-то по-французски, затем подтолкнул меня вперёд, собственническим жестом положив руку на бедро. Мы следовали за ней по галерее и всё отчётливее слышали звуки классической музыки. Мы достигли двойных дверей, по обеим сторонам от которых стояли одетые в ливрею лакеи, бесстрастно впустившие нас внутрь.

За дверями оказалась ослепительная бальная зала с уходящим ввысь потолком, полная нарядных людей.

Мы больше не в Корн Белт, друзья.

Воздух наполняли ароматы гигантских цветочных букетов. Стены были увешаны богатыми гобеленами с новыми чувственными сценами. Огромная лестница была уставлена статуями Венеры, которые выглядели так, будто их позаимствовали в музее. Дорогу освещали живые статуи с позолоченной кожей и канделябрами в руках.

Декадентский бархат, кипы шёлка и залитое светом свечей великолепие — всё это заставило чувствовать меня героиней фильма, действие которого происходило в конце девятнадцатого века. Я, наконец-то, обрела возможность говорить и пробормотала:

— Сколько лет этому месту?

— Несколько веков.

С таким же успехом вместо этих слов он мог впрыснуть в меня адреналин. Ах, история — я вдыхала её. Намереваясь рассмотреть каждую деталь, я завертела головой по сторонам.

Пока мы шли сквозь толпу очаровательных гостей, я поняла, что никто тут не делал ничего пошлого или непристойного. Они пили, смеялись, флиртовали, но ничем не отличались от завсегдатаев обычного клуба.

Мне казалось, или нас все разглядывали? Севастьяна это начало раздражать.

— В чём дело? — спросила я.

— Они думают, что ты свободна. Что ты не принадлежишь мне.

— Почему?

— Потому что на тебе нет ошейника.

Надеть ошейник и держать на привязи.

— Мм, это круто — в плохом смысле.

Но ладно, ведь это же всё понарошку, всего лишь фантазии и шёлковый декаданс, верно? Заметив, что многие женщины действительно щеголяли в ошейниках, я спросила притворно-дерзко:

— И почему же на мне нет ошейника?

Его ответ был серьёзен:

— Ты не заслужила его. — В тот момент, когда я собиралась вспыхнуть, он добавил: А я не заслужил права надеть его на тебя. — За его маской, казалось, происходила внутренняя борьба.

Перед нами вдруг возник подтянутый мужчина средних лет. На нём была маска слона с огромным хоботом. Тонкий намёк, дружочек, ооочень тонкий. Он начал что-то говорить, но Севастьян послал ему один из своих фирменных убийственных взглядов — от которых людей обычно трясло.

Больше мы его не видели.

Женщина-сова ждала нас около огромной лестницы. Мы поднялись за ней на второй этаж, затем прошли в холл, освещённый газовыми лампами.

— Куда мы идём, Сибиряк?

— Терпение, — ответил он мне в тон.

Не самая сильная моя черта. В конце концов, нетерпение — это сестра любопытства.

Мне в голову вдруг пришла одна мысль.

— Почему ты выбрал мне маску бабочки? — Среди всех живых существ.

— Думаешь, была причина?

— Я поняла, что без причины ты не делаешь ничего.

— Может, и была…

— Вот мы и пришли, — объявила женщина, остановившись перед никак не обозначенной дверью. Она открыла её, и мы вошли. Свечи в богато украшенной люстре создавали приглушённый свет. В центре комнаты располагалась широкая кушетка, обитая роскошной тканью. Старинные кресла и столики образовывали сбоку отдельную зону отдыха; с другой стороны была установлена медная ванна. Всю стену закрывал бархатный театральный занавес.

Воздух был тёплым и пах свечным воском и… новизной. Что было странно, учитывая винтажные предметы обстановки.

Ещё пахло кожей.

Женщина открыла приготовленную бутылку охлаждённого шампанского, наполнила два высоких бокала и удалилась. Напоследок в дверях она мне понимающе подмигнула. Что она знала такого, чего не знала я?

Что поезд сходит с рельс? Или как здесь на самом деле глубоко?

Спокойно, Натали. Я доверила этому мужчине свою защиту, удовольствие и возможность стать тем, кем мне нужно. Он кивнул в сторону кушетки:

— Садись.

Я села, заметив, что оказалась лицом к театральному занавесу. Мы будем смотреть фильм? Непристойную пьесу? Мы даже не насладились маскарадом, разочарованно подумала я. В книжках на балу остаются хотя бы до полуночи, а не приезжают на какие-то десять минут.

Теперь, когда мои глаза привыкли к полумраку, я разглядела покрытые тканью предметы, расставленные по комнате — это могло быть всё, что угодно. Но у меня былиидеи на этот счет. Мысли обратились ко всем поглощённым мною БДСМ-видео, изученным инструкциям, к тому журналу, который я ему показывала. Это был столб, или скамья для порки, или качели? Свяжет ли меня Севастьян, чтобы наказать?

Отчасти такая перспектива пугала. Но я была достаточно женщиной, чтобы признать, что от этой мысли я потекла. Смирись с этим, смирись.