Золото Удерея - Владимир Прасолов

— Держи, — протянул он шест Федору, — пойдем о двух шестах, здесь течение сильное.

Через час мокрая рубаха Федора прилипала к телу, комары не давали дышать, то и дело попадая в рот или в глаза отчаянно толкающих лодку Федора и Фрола.

— Давай к берегу, вон туда, там ветерок, — скомандовал Фрол, и они дружно направили лодку в небольшую лагуну.

Семен, намотавший на голову тряпья от комаров, высунулся, поглядел вокруг и спросил:

— Что, братцы, приехали?

— Нет, Семен, только ехать собрались, — отшутился Фрол.

Федор уже выпрыгнул на берег:

— Пересидеть полуденный жар надо. Ох, эх! Да тут съедят кровососы…

— Федор, давай дымовуху варгань.

— Хорошо. Вот здесь, на солнышке, на ветродуе. Интересно, почему комары больше в тени нападают?

— А они бесовы дети, потому солнышка и не любят.

— Нешто столько у беса детей — тьма!

— Вот именно тьма, только жизнь у них мгновение, по сравненью с любой тварью божией, — прихлопнув несколько насекомых разом на своем лбу, ответил Семен.

— Пали, дядя Семен, сейчас они у нас дымку нюхнут!

— Заодно и перекусим, — развязывая свой мешок, сказал Фрол, — по такой воде тяжело подниматься будет. Подкрепиться надо. Угощайтесь, чем Бог послал.

Фрол вытащил полкаравая хлеба, пироги с капустой и крынку с молоком.

— Ты тоже не побрезгуй. — Семен выложил из мешка вяленую медвежатину и несколько луковиц.

— Благословите, боги родные, пищу сию, воздайте всем труд свой и любовь в нее вложившим любовью и благостью своей, — перекрестив пищу, произнес Фрол.

— Какая-то странная молитва у тебя, Фрол?

— Не странная, а старинная.

— По-староверчески, что ль? — откусывая от пирога с капустой, спросил Федор.

— Нет, то по нашей, древней вере, по родной.

— Это по какой такой родной? Разве христианская вера нам не родная? — проговорил с опаской Семен.

— Так как она может родная быть, когда введена была на Руси токо при князе Владимире, а до того что, в безверии народ жил?

— Интересно, как же он тогда жил, наш народ, без Христа-то?

— То старца спросите, он знает, а мне просто она, родная вера, по душе пришлась.

— Так это как же, Фрол, ты что ж, не крещеный, что ли, на басурманина вроде не похож и не старовер, говоришь? — серьезно спросил Семен.

— Да крещеный я, во, на, смотри, крест на теле, только ближе мне вера древняя, а то, что меня в младенческом возрасте в христианскую православную веру обратили, то не беда, — спокойно пояснил Фрол.

— Выходит, ты, Фрол, язычник, — сделал заключение старатель.

— Может, и язычник, а что в этом плохого? Мне ведь по храмам да церквям ходит некогда, на коленях не привык ползать, попам руку целовать шея не гнется. А тут боги всегда со мной, вот они, на этой поляне с нами сидят, слушают наши споры и хмурятся.

Федор при этих словах прямо с куском пирога во рту огляделся кругом, проглотив, спросил:

— Чё это они хмурятся?

— А то и хмурятся, что забыли мы историю рода своего.

— А ты что, Фрол, про это знаешь? — не унимался Семен.

— Не, я пока еще не знаю, но знаю того, кто знает.

— Я тоже узнать хочу.

— Вот придем к старцу Серафиму, Федор, его и попросишь рассказать.

— Слышал я еще на Урал-камне про такого старца. Так это у него Федысина Анюта?

— У него.

— Федор, помнишь, мы про счастье человечье говорили?

— Помню.

— Так вот, покойный Лексей мечтал с этим старцем свидеться, да не смог. Он прямо так и говорил: эх, великое счастие для него было бы Серафима-отшельника повидать, сказки его послушать. А нам оно само пришло, во как бывает!

— Сказки — ведь это же то, что придумано, ну там про Кощея Бессмертного, не вправду же это?

— Ага, Федь, не вправду, особо про царицу горы… точно враки, — многозначительно сказал Семен.

Федор чуть не подавился, быстро взглянул на ухмылявшегося Семена. Да уж враки, а как же ладанка? Семен еще не знает, что на берегу было!

— Вкуснотища! Спасибо! Соскучился по домашней стряпне, — поблагодарил Федор охотника, красноречиво посмотрев на Семена.

Фрол, закончив с едой, сполоснул руки в реке и, поднявшись к костру, спросил:

— Чем это ты, Федор, таких врагов себе нажил?

— Это ты про что, дядя Фрол?

— Да про то, что тебя как убийцу ищут.

— Не убивал я никого.

— И про то я знаю, только это мало кому известно, а перед всем миром ты убивцем теперь значишься.

— А откуда тебе знать, что я не убивал?

— Люди добрые о том сказали, тоже тебя ищут.

— Для чего?

— Нужен ты им, чтобы кривду, на тебя возведенную, низвергнуть, чтобы правда наружу вышла и виновники истинные перед миром предстали. В этом их интерес к тебе. Так ты не ответил. Отчего на тебе напасти эти?

— Если честно — не знаю, но догадываюсь. — Федор серьезно поглядел в глаза охотнику и замолчал, дав понять, что больше об этом ничего не скажет.

Фрол повернулся к Семену, тот тоже отвел взгляд. Тишина повисла у костра как-то неловко, неказисто прервав дружеский разговор. Фрол прошелся вокруг костра. Почесал пятерней бороду и, мотнув головой, заключил:

— Вот-вот, и я думаю, не из-за девки это. Что ж, ладно, вижу, не моё это дело, отдохнули малость, пора и в путь.

— Фрол, ты что, обиделся?

— Зачем, нужда будет, расскажете, поехали, путь еще долгий.

К позднему вечеру, после изнурительного прохода по длинной, петлястой, порожистой и мелкой речке, больше похожей на протоку в болоте, они наконец причалили. На поданный Фролом сигнал к берегу вышла молодая девушка с масляной лампадой. Подняв ее к лицу, она осветила себя.

— Здравствуйте. Я и не спала, знала, что ты придешь, — приветливо сказала она Фролу.

— Принимай гостей, Ульяна, Федора со товарищем его привез, как отец Серафим просил.

— Вот и хорошо, старец весь вечер выходил на берег, тоже тебя поджидал, только недавно лег отдыхать.

— Как Анютка-то? — не удержался, спросил Федор, забыв даже поздороваться.

— Ты, что ли, Федор будешь?

— Здравствуйте, я Федор и есть.

— А я Ульяна. Спит твоя красавица. Вчера вечером впервой глаза твоя Анютка открыла. Считай, две седмицы[6] спала непробудно. Старец опасался, что уже не очнется, а вчера вечером вдруг встрепенулась, как птица, и глаза открыла.

— Вчера вечером?

— Да.

— Мы вчерась вечером как раз о ней и говорили, — подал голос Семен.

— Да, вчера и решили искать ее, — подтвердил Федор.

— Вот, сынок, оказывается, как мало надо. Услышала ее душа еще одно только желание твое и пробудилась девка ото сна. Надежда, тобой питанная. открыла глаза ей. Надеждой жива она, ничем иным, — раздался из темноты голос, это подошел старец Серафим. Выйдя к свету, поклонился старец гостям: — Здравствуйте, добрые люди.