Капитан - Джон Норман

— А ты понюхай ее! — со смехом предложил один из мужчин.

— И посмотрите вот на это, — добавил офицер, поднимая в руке украшения и алую шелковую юбку.

Толпа расхохоталась.

— Она называет себя Сеселлой Гарденер, стюардессой компании «Межпланетные крылья», — объявил полицейский, который держал женщину.

— Это правда! — закричала она.

— Была когда-то, — засмеялись в толпе.

— Но не теперь, — добавили с другой стороны.

Девушка испуганно вздрогнула.

— Разве в «Межпланетных крыльях» тебе мало платят?

— Похоже, она желала подработать!

— Тогда тебе надо было купить разрешение, милочка, — сказала женщина в золотых сандалиях и платье из лилового шелка.

— В городах с такими делами строго, — заметила другая.

— Слишком строго!

— Зато так твои права будут защищены, — убеждала третья женщина.

— Нам пришлось заплатить, и тебе придется, милочка.

— Ну и наглая ты сучка! — возмущалась еще одна женщина.

— Теперь получишь то, что заслужила, — злорадствовали другие.

— Правильно!

— Она лгунья!

— Я не проститутка! — кричала стюардесса.

— А как же она попалась? — полюбопытствовал мужчина в толпе.

— Этот господин, — офицер указал на Туво Авзония, — приехал на свою квартиру и обнаружил, что она самовольно заняла помещение. По-видимому, ее последний клиент оставил ее обнаженной, прикованной к кольцу для рабов.

— И поделом! — засмеялись мужчины.

— Я не проститутка, — захлебываясь слезами, протестовала стюардесса.

— Должно быть, она из бедной семьи, — поморщилась одна из женщин.

— Еще бы, если нет денег даже на разрешение!

— Видно, она недостаточно старалась угодить своему клиенту, — объяснил офицер.

— Если хочешь быть спесивой и наглой, заведи себе разрешение, милочка, — злорадно советовала женщина.

— Похоже, — засмеялся кто-то, — вскоре ей придется как следует угождать мужчинам.

— Всем мужчинам! — добавил другой.

Женщина заплакала и умоляюще взглянула на Туво Авзония.

— Скажите же им правду! — просила она.

— Я никогда в жизни не видел вас, — отрезал Туво Авзоний.

— Скажите правду!

— Я уже сказал.

— Он лжет! — крикнула стюардесса.

— Молчи, шлюха, — приказал один из офицеров и угрожающе замахнулся.

— Она могла придумать басню получше, — заметил кто-то из мужчин. — По одной одежде этого господина ясно, что он из «одинаковых».

— Бедный парень!

— Должно быть, он даже не знает, что делать с женщиной!

В толпе сдержанно захихикали.

Эти слова рассердили Туво Авзония — он гордился своей принадлежностью к «одинаковым». Однако высокомерие этих людей иногда оказывало им плохую услугу, «их даже считали сумасшедшими. Это слегка раздражало. Но самое важное, Туво Авзоний уже не был так уверен в своей „одинаковости“, как вчера вечером. А что, если быть „одинаковым“ — не самое лучшее в жизни? Что, если действительно существуют два совершенно разных пола? Он не забыл, как выглядела женщина у его ног, закутанная в алый шелк. Такое нелегко забыть. Иногда Туво Авзоний представлял себе, что значит быть мужчиной, но поспешно отгонял от себя эти чудовищно непристойные мысли. Однако до сих пор ему не случалось видеть женщину в алом шелке у своих ног. Такую женщину, да и других, наверное, трудно забыть сразу.

— Тише, — зашипели в толпе. — Он из хонестори! Туво Авзоний предположил, что из такой женщины могла получиться хорошая служанка.

Кое-кто из «одинаковых» держал в доме подобную прислугу, конечно, одевая ее в привычную одежду. Туво Авзоний пока не мог себе этого позволить. Такие служанки были рабынями, и, как свободные женщины Митона, они не занимались тяжелой работой — им была уготована лучшая участь. Туво Авзоний иногда представлял, что делают с такими служанками по ночам, при запертых дверях — несомненно, ничего особенного, но все же любопытно. И он сам, если заведет такую служанку, не посмеет плохо обращаться с ней.

Туво Авзоний прогнал эти ужасные мысли: как-никак, он принадлежал к «одинаковым».

Вероятно, не следовало позволять себе смотреть, как она сидит у его ног в одежде из алого шелка…

Он вновь напомнил себе, кто он такой.

Верхняя пуговица ее воротника была расстегнута, оголив шею.

Сейчас на этой шее была веревка.

Она наклонилась над его креслом на корабле. Теперь красоту ее тела скрывала грубая мешковина. Потом, в кабине, она сдернула пилотку, открывая свои чудесные волосы. Теперь же они были распущенными, спутанными, рассыпавшимися по плечам, по веревке — в таком виде эту женщину можно было принять за рабыню.

Правильно, что теперь она оказалась в таком виде! Что за отвратительная женщина, она полностью заслуживает наказания. Он был бы рад этому. Офицер потянул за веревку, и женщина в испуге повернулась к нему. Она попыталась отодвинуться.

В этот момент на улице рядом с толпой оказались три человека. По виду этих людей было непохоже, чтобы они решили присоединиться к зевакам, и толпа расступилась, пропуская их. Один из мужчин был в мундире имперского флота, другой, белокурый голубоглазый великан, был облачен в шкуры. Третьей шла обнаженная рабыня. Ее волосы были коротко и грубо подстрижены, руки связаны за спиной.

— Пропустите, пропустите, — приговаривал офицер флота.

— Дорогу! — крикнул полицейский, держащий арестованную женщину. — Дорогу!

— Спасибо, — поблагодарил его офицер флота.

Он снял с плеча пурпурные шнуры, чтобы привлекать поменьше внимания на улицах. Пурпурный цвет имели право носить только патриции, а три шнура обозначали высочайший из рангов, сравнимый разве что с рангом императорского рода.

Рабыня вскрикнула, когда толпа обступила ее. Офицер флота и его спутник моментально обернулись.

— Меня задели! — закричала рабыня и попыталась высвободить крепко связанные за спиной руки.

Великан оглядел толпу. Мужчины отступали под его взглядом.

— Ты! — указал великан на одного из них. — Ты задел эту рабыню?

— Нет! — быстро вскрикнул мужчина.

— Значит, ты? — указал великан на другого.

— Нет-нет, не я!

— Не сердитесь, приятель, — миролюбиво сказал полицейский офицер.

— Нельзя вести рабыню по улицам голой и надеется, что к ней никто не попытается прикоснуться, — объяснил мужчина из толпы.

— Особенно к такой красавице, — добавил другой.

Рабыня выпрямилась, внезапно покраснев. Как она была рада тому, что ее похвалили! Пока она была свободной женщиной, ее никогда не удостаивали столь искренней похвалы.