Иммануил Великовский - Ион Деген

— Соглашусь, если вы мне покажете, где ошибаюсь я.

Смущенный профессор Олбрайт попытался сменить тему разговора. На помощь ему пришел палеоботаник Чани, явно недовольный поражением своего коллеги. О'Нейл с гордостью и удовольствием смотрел, как Великовский засыпал его серией вопросов, на каждый из которых профессор Чани беспомощно отвечал: «Не знаю». Чани решил взять реванш и объявил Великовскому, что журнал «Харпер'с» предложил ему написать разгромную рецензию на «Века в хаосе», но он отказался от этого, чтобы не сделать книге еще большую рекламу. Расставаясь, Великовский великодушно подал Чани руку. Палеоботаник пожал ее так, словно это был провод с током высокого напряжения.

39. ПИСЬМО, КОТОРОЕ ШАПЛИ НИКОГДА НИКОМУ НЕ ПОКАЖЕТ

Спустя несколько дней профессор Пфейфер получил письмо от Шапли. Университетский коллега писал, что его пригласили доложить о Великовском на встрече сотрудников Гарварда. Десять дней назад в «Геральд трибюн» была опубликована критическая статья на «Века в хаосе». На следующий день автор статьи, ориенталист и археолог доктор Олбрайт, прислал ему копию. Он также полностью информирован о заседании Американского философского Общества.

«Естественно, комментируя „Века в хаосе“, я прокомментирую также суперобложку и приписываемое вам заявление… Заявление, весьма очевидно, вырвано из контекста.

Мне кажется, что вы могли бы быть любезны представить мне весь контекст, только для того, чтобы не были сделаны неправильные заключения. Мы также были бы очень рады узнать, какова ваша реакция на такое употребление вашего действительного заявления, касающегося „Веков в хаосе“. Я и другие были бы рады узнать, была ли цитата употреблена с вашего разрешения, а если нет, намереваетесь ли вы опротестовать это».

Затем Шапли просил не считать это вмешательством в личную жизнь, или критикой, или вмешательством в свободу профессора Пфейфера. Просто он хотел бы представить своим коллегам истинные факты об этом деле.

«Кстати, д-р Вальтер С. Адамс, бывший куратор обсерватории Маунт Уилсон, написал любезное письмо Великовскому, в котором он уважительно отнесся к „Мирам в столкновениях“, что, к сожалению, широко использовали издатели для улучшения продажи книги».

Первой реакцией старого профессора на письмо Шапли был гнев. Лютый. Требующий выхода.

Ах ты, лиса! Кто-то из гарвардских либералов назвал Шапли львом. Какой к дьяволу лев! Лиса. Мелкая вонючая лиса!

«Вы могли бы быть любезны представить…» Я тебе представлю! А что сказать по поводу Адамса? По поводу употребления его имени? Старый склочник и лгун! Никогда ни один издатель даже не упоминал имени Адамса. Только во время дискуссии со Стюартом Иммануил в весьма сдержанных тонах сослался на него. Ах ты, сукин сын!

Вспышка угасла довольно быстро. Не только тормоза джентльмена, но и просто здравый смысл взяли верх. Собственно говоря, разве ты не ожидал чего-нибудь подобного? Разве ты не предвидишь больших пакостей? Как сказал тогда Иммануил во время их телефонного разговора? «Они бросят камень и в ваше окно». И ты эпикурейски-спокойно ответил: «Пусть бросят».

За десять лет их знакомства и дружбы у Иммануила накопилось достаточное количество его писем с выражением не только одобрения, но даже нескрываемого восторга, хотя ему нелегко согласиться с тем, что теория Великовского верна.

Особенно его хронология. А ведь за десять лет он не обнаружил у него ни единой ошибки. Но дело не в этом. Когда в январе Великовский позвонил ему и спросил, может ли издательство «Даблдей и K°» взять для суперобложки цитаты из его писем, в основном адресованных другим лицам, он согласился немедленно. Великовский несколько раз предупредил, что это может оказаться небезопасным. Именно тогда Иммануил сказал: «Они бросят камень и в ваше окно».

Подонки! Конечно, ему не хочется прекратить преподавание в университете. Сам процесс общения со студентами доставляет ему удовольствие. Он словно молодеет в их присутствии. И, тем не менее, этому Шапли следует преподать урок порядочности.

Пфейфер сел за машинку и отстукал письмо, которое, он был уверен, Шапли никогда никому не покажет.

40. В ПРИНСТОНЕ

ГАРВАРДСКИЕ ФАЛЬСИФИКАТОРЫ НЕ УСПОКОИЛИСЬ

В начале лета 1952 года Великовские переехали в Принстон. Ко времени их переезда уже был переоборудован и отремонтирован купленный ими двухэтажный дом № 76 на Хартли авеню, в котором раньше жили две итальянские семьи.

Этот шаг был предпринят после тщательного взвешивания различных вариантов.

Первый — возвращение в Израиль. Это могло привести к резкому снижению темпа работы. А ему уже, увы, не тридцать и даже не сорок… Кроме того, в какой-то мере это значило уступить поле боя.

Второй вариант — остаться в Нью-Йорке и продолжить работу над следующими книгами исторического исследования.

Третий вариант — осуществить часть работы, о которой шла речь в эпилоге «Миров в столкновениях», а именно написать книгу о находках геологов, палеонтологов и археологов, подтверждающих его теорию.

Четвертый вариант — осуществить исследования, могущие подтвердить или опровергнуть его теории: спектроскопию атмосферы планет, изучение электромагнетизма в Солнечной системе, радиоуглеродные исследования находок археологов или предметов искусства, хранящихся в музеях, для установления истинного возраста этих предметов.

Предпочтительным, но наименее реальным был четвертый вариант. Ученые категорически отказывались проверить теории Великовского. Поэтому следовало выбрать самый близкий к нему третий вариант, могущий в конце концов пробудить совесть ученых мира. Настоящие ученые — а Великовский, несмотря ни на что, продолжал верить, что их большинство, — не устоят перед очевидностью объективных фактов.

Тихий университетский город с богатой библиотекой, хранящей книги по геологии, палеонтологии и археологии, — отличное место для исполнения задуманного.

Богатейшая библиотека знаменитого Гюйо-Холла — геологического факультета Принстонского университета — можно ли было мечтать о чем-нибудь лучшем?

Великовские поселились в Принстоне.

Вскоре после переезда Великовский зачастил в библиотеку Гюйо-Холла. Даже будучи избалованным библиотеками в Нью-Йорке, он не мог не восторгаться полнотой собрания материалов, необходимых ему для работы над новой книгой, которую он назвал «Земля в переворотах».

Нельзя сказать, что реакция преподавателей геологического факультета на появление в их здании Великовского напоминала реакцию пчелиного роя на случайно залетевшую в их улей чужую пчелу. Но долгое время Великовский ощущал атмосферу отчужденности и даже враждебности, подобную той, которая окутывала его на заседании Американского философского общества перед его выступлением.

Однажды, когда он просматривал карточки в ящике каталога, к нему подошел симпатичного вида джентльмен и, доброжелательно улыбаясь, спросил:

— Доктор Великовский, если я не ошибаюсь?

— Вы не ошиблись.

— Да, я узнал вас. Я видел вас в Филадельфии, на заседании Философского общества.

Да. Простите, я не представился. Профессор Глен Джепсен.

В течение нескольких месяцев профессор палеонтологии был единственным сотрудником геологического факультета, с кем Великовский изредка общался в библиотеке.

А дома, на сей раз неспеша, писалась еще одна книга. Просто так. На всякий случай. Пока не для публикации. В стол. «Звездочеты и гробокопатели», — так, шутя, озаглавила ее когда-то Элишева.

Когда-то Великовскому рассказали о враче, который всегда был корректен и любезен со своими самыми невыносимыми пациентами. Даже доведенный кем-либо из них до белого каления, внешне он оставался неизменно безупречным. Но после ухода такого пациента он хватал со стола тяжелое пресс-папье и с ожесточением швырял его в стенку.

Великовский не бросал пресс-папье, прочитав абсурдную критику враждебных ученых или опусы безграмотных журналистов, ради доллара создающих свою низкопробную продукцию.

Он писал «Звездочеты и гробокопатели».

Все книги Великовского, уже написанные и те, которые еще предстояло написать, отличаются тем, что каждая глава, раздел и даже подглавы четко и интересно озаглавлены. Тем более, это относится к книге, которую без натяжек можно причислить к беллетристике. Это история создания и публикации «Миров в столкновениях» и реакция на эту книгу. Но три части «Звездочетов и гробокопателей» названы «файлами», что подчеркивает ее документальность.{Наиболее близкий перевод на русский язык: подшивка бумаг, подшивка к делу, скоросшиватель} Осенью 1952 года в «Протоколах Американского философского общества» появилась статья Пайн-Гапошкин, обвиняющая Великовского в том, что он извращает цитируемую им литературу. Как доказательство она привела пять примеров. Последний вообще не имел отношения к «Мирам в столкновениях». Но так же, как и четыре предыдущих, так же, как многие тысячи цитат, Великовский и эти привел абсолютно точно. Зато Гапошкин ловко заменила части фраз многоточиями, чтобы создать у читателя впечатление, будто автор «Миров в столкновениях» поддерживает свою теорию ссылками на несуществующие данные. Это были ложь и фальсификация.