Собрание сочинений. В 4-х т. Т.3. Грабители морей. Парии человечества. Питкернское преступление - Луи Жаколио

— Ха-ха-ха!.. — покатился он, откидываясь на спинку кресла. — Так он француз! Так он де Тревьер!.. Xa-xa-xa!.. Вот так история!

— Что вы тут нашли смешного? — холодно спросил адмирал. — Гораздо смешнее ваша неуместная веселость.

— Сейчас я вам объясню, милорд, и тогда вы сами согласитесь, что я далеко не так смешон, как вам кажется, — саркастическим тоном возразил старик. — Скажите, пожалуйста, можно ли у вас с верхнего этажа видеть то, что делается на веранде, но так, чтобы самого наблюдателя при этом не было видно?

— Можно.

— Не будете ли вы так добры, ваша светлость, проводить нас туда?

Коллингвуд встал довольно неохотно. Он знал, что Пеггам никогда не шутит, а то принял бы все это за мистификацию. Обоих бандитов он провел в угловой кабинет, откуда отлично была видна вся веранда.

Там стоял, облокотясь на перила, секретарь герцога и задумчиво смотрел на Темзу.

Поглядев на него, адмирал вздохнул и сказал:

— Это верный друг, Пеггам, что бы там ни говорил про него Мак-Грегор. Я за него ручаюсь, как за самого себя.

«Неужели этот крокодил способен на искреннее умиление? — подумал Надод. — Нет, это одно притворство. Стоит только вспомнить утопленных им невинных малюток!.. Какие, однако, лицемеры эти англичане! Я, мол, уничтожаю тех, кто мне мешает, но все-таки могу быть чувствительным»…

Старик Пеггам по-прежнему саркастически улыбался.

— Погодите умиляться, милорд, — сказал он, — сперва давайте сделаем опыт.

Он обратился к Надоду и спросил его:

— Ведь ты норландец, следовательно, умеешь подражать крику снеговой совы — не так ли?

— О, еще бы! Сама сова попадается в обман.

— Ну, так вот и крикни, но только потише, чтобы казалось, будто крик донесся издали. Ты понял меня?

— Вполне понял.

Бандит приставил к губам два пальца и свистнул, подражая крику северной птицы.

— Ки-уи-вуи! — пронеслось по воздуху сдержанной нотой.

Едва раздался этот условленный сигнал розольфцев, как адмирал и его собеседники увидали, что адмиральский секретарь принялся наклоняться с веранды во все стороны, вглядываясь в темноту, и затем ответил точно таким же криком.

Впечатление, произведенное этим на Коллингвуда, было так сильно, что он едва не упал на пол. Надод поддержал его, а Пеггам стал мочить ему водой виски, лоб и затылок.

Понемногу кровь отлила от головы адмирала, и он пробормотал несколько слов, доказавших, что он понял смысл опыта, хотя, впрочем, еще не угадал всей истины.

— О Небо! — вскричал он. — Это розольфский шпион!.. Но почему же он не зарезал меня во сне? Ведь ему для этого раз двадцать представлялся удобный случай.

— Эти люди, милорд, не убивают своими руками, как и вы. Да, наконец, я ведь вам уже говорил, что они желают взять нас живыми.

— Кто же этот человек, так ловко вкравшийся ко мне в доверие? Мне хочется знать. По всему видно, что он незаурядный авантюрист: его разговор, манеры, наконец, обширные сведения обнаруживают в нем человека выдающегося.

— Мне, как только я его увидал, показалось, что я его знал где-то прежде, — заметил Надод.

— Как вы оба недогадливы и как бы он обоих вас далеко завел, не случись тут старика Пеггама!.. Только, милорд, вы уж, пожалуйста, будьте тверды… Я знаю, вы человек впечатлительный…

— Не беспокойтесь, главный удар уже нанесен. Теперь меня ничто не удивит… Как прожить полгода под одной кровлей со шпионом!..

— Нет, он не шпион, — возразил Пеггам. — Он трудился для самого себя. Ведь он, вы знаете, кто? Сам Фредерик Бьёрн, герцог Норландский!

Коллингвуд и Надод разом вскрикнули.

Если б весь дом обрушился на них, они были бы удивлены не так сильно.

— Не может быть! — заявил Надод, когда прошла первая, самая тяжелая минута. — Я жил с ним на «Ральфе», я бы непременно узнал его. Бывший капитан Вельзевул был блондин и не носил бороды.

— Как ты наивен, бедный мой Надод! Бывший капитан Вельзевул был блондин и не носил бороды, а новый герцог Норландский выкрасился и отпустил бороду, вот и все. Неужели он, не переменив своей наружности, бросился бы в самую пасть льва? Нет, господа, он не настолько глуп.

— Теперь я понимаю, отчего он произвел на меня такое странное впечатление, когда я увидал его сегодня вечером.

— Я его прежде видел лишь мельком в Розольфсе, — вспомнил Коллингвуд. — Какой, однако, энергичный, решительный человек! И какой храбрец: нисколько не щадит своей жизни… Если бы я узнал его на корабле, его давно бы уже съели акулы.

— Да, он человек необыкновенный, и служат ему люди тоже необыкновенные… При этом он еще и деньги огребает лопатой… Ну-с, господа, вы теперь сами видите: что бы вы без меня стали делать?

— Чего же мы ждем? — забеспокоился адмирал, заботившийся прежде всего о своей собственной безопасности. — Надо его поскорее схватить.

— Пока опасности еще нет, — заверил его Пеггам. — Я вам уже сказал, что ничего не предпринимаем до прибытия ко мне гонца, которого я жду.

— А если он скорее даст себя убить? — заметил Надод.

— Ты просто-напросто простой рубака и ничего больше, Надод, — презрительно оборвал его нотариус. — Ты годишься в атаманы вооруженной шайки, но я никогда не поручал тебе обязанности по высшей политике… Впрочем, господа, если у вас есть свой собственный план…

— Ах, нет, нет! — ужаснулся Коллингвуд. — Не слушайте его, Пеггам, пожалуйста, не слушайте!

Странное дело: этот человек был очень храбр на борту корабля, но на земле становился необыкновенно труслив. Оставшись с ним наедине, Фредерик Бьёрн мог бы заставить его на коленях просить прощения.

Происходило это оттого, что адмирал почти постоянно видел перед собой в кровавом облаке семь призраков с Лофоденских островов.

— Да, господа, — повторил нотариус, — что бы вы без меня стали делать?

— Как вам удалось все это открыть? — спросил Коллингвуд.

— Очень просто, — отвечал бандит, любивший поболтать, как все старики. — Я знал, что герцог Норландский ни за что не оставит нас в покое, поэтому отправил дюжину своих лучших шпионов следить за ним, а потом и сам уехал в Лондон, поручив контору своему старшему клерку Олдхэму…

— Он теперь в Лондоне, — перебил Надод.

— Знаю, что в Лондоне. Он заболел бы, если б я не дал ему отпуск и не позволил напечатать его «Путешествие в Океанию» с примечанием от мистера Фортескью, его тестя… Вот два дурака-то! Благодаря своей близорукости и тем фокусам, которые с ним сыграли в Норланде, он воображает, что прожил три месяца в палатке у канаков. Лапландских собак он принял за туземных малорослых лошадей, оленей — за быков, пастухов — за каннибалов. Его заставляли под угрозой смерти есть жареного козленка, уверяя, что это мясо пленного американца, изжаренного на вертеле, и многое другое в этом роде… Да, бишь, на чем я остановился?

— Вы рассказывали, как…

— Да, помню, помню… И зачем это Надод все перебивает меня? Так вот, господа, я приехал в Лондон, где мог жить совершенно незаметно, так как никто из розольфцев меня не знал в лицо. О подробностях я распространяться не буду. Словом, я целый год следил за розольфцами, и ни одно из их действий от меня не укрылось, не исключая самой последней их махинации. Когда я выследил троих розольфцев, явившихся к дому милорда караулить Надода при его выходе оттуда, я спрятался в боковой переулок и вдруг услыхал крик снеговой совы, раздавшийся как раз со стороны отеля. Это был сигнал, на который розольфцы отвечали точно таким же криком. Дверь отеля отворилась, и из нее вышел какой-то молодой человек, которого розольфцы сейчас же узнали. Я затаил дыхание и слушал. Молодой человек был ваш секретарь, иначе герцог Норландский. Он сообщил своим слугам содержание письма, посланного мной лорду Эксмуту, и тут же было решено между ними одним ударом избавить мир от троих зловредных бандитов, то есть от вас, милорд Коллингвуд, от тебя, Надод, и от меня, недостойного. Герцог Норландский послал за своими людьми, которые должны были внезапно войти в эту дверь, и Фредерик Бьёрн сказал бы нам: «Сдавайтесь, иначе вы погибли!»

Коллингвуд невольно вздрогнул, но сейчас же улыбнулся.

— Вам это кажется забавным, милорд? — не мог удержать своего удивления Пеггам.

— Нисколько. Но у меня тоже есть кое-что сообщить вам, когда вы кончите свой рассказ, — отвечал адмирал.

— Мне осталось досказать немного. О прибытии розольфцев предполагалось известить Фредерика Бьёрна уже известным вам сигналом; тогда ваш секретарь сошел бы вниз, отпер бы дверь и впустил заговорщиков. Кончилось бы тем, что нас схватили бы. Для отклонения этой беды я принял вот какие меры. В Саутварк я отправил нарочного, лучшего скорохода во всей Англии, поручив ему подсмотреть, когда выступят розольфцы, и немедленно бежать ко мне с донесением. Он должен опередить их минут на двадцать. Со своей стороны я собрал двадцать пять самых решительных молодцов и велел им стоять здесь поблизости и быть готовыми явиться по первому вашему требованию. Мак-Грегора нужно обо всем известить, чтобы он покрепче запер входную дверь, как только герцог Норландский введет в дом своих людей. Таким образом они очутятся в мышеловке. Вот все, что я хотел сообщить вам, милорд. Позвольте теперь узнать то, что вы со своей стороны хотели сказать мне. Тогда уж я вам сообщу и дальнейшие свои планы.