Ради милости короля - Элизабет Чедвик

Ида в ужасе уставилась на него:

– Не верю! Он бы не стал! Он как вы – человек чести. Кто посмел его обвинить?

– У него есть враги в свите молодого короля, – скривился Роджер, – которые завидуют его положению и считают, что их несправедливо обошли. Маршал стал слишком известен и влиятелен, у таких людей всегда находятся враги.

– Но состряпать подобную историю! – Ида представила Уильяма Маршала.

Он был непременно добр и любезен с ней, даже когда она была королевской любовницей, и ей было известно, что отношения Уильяма с Роджером основаны на уважении и товариществе.

Роджер стиснул ладони коленями:

– Маршал и молодая королева – верные друзья. Домыслить подробности несложно. Молодой король и так уже завидует доблести Маршала и преклонению мужчин перед ним, а Генрих полагает, что Уильям в ответе за расточительность молодого короля, и потому рад его падению.

– Да, я часто слышала жалобы Генриха насчет непомерных расходов сына на свиту. Похоже, он считает виновником Уильяма Маршала.

– Несомненно, Маршал любит земные удовольствия, – развел руками Роджер. – Но он не транжира, и молодого короля не нужно подстрекать к чересчур вольному обращению с деньгами.

– И что теперь будет?

– Он лишился должности маршала Генриха Молодого и отправился в Кёльн поклониться мощам трех волхвов, – вздохнул Роджер.

– А когда вернется?

– Этого я не знаю, но у него много друзей, и он во Фландрии сдает в аренду несколько домов. Столь искусный воин не останется без дела. Но даже если рано или поздно Уильям будет оправдан, скандал оставит горький привкус. – Уголки губ Роджера опустились. – Король и его сыновья весьма искусны в варке горьких зелий, которые они предлагают другим.

Ида промолчала. Замечание мужа было справедливым, но она не знала, как ответить. Генрих соблазнил ее, удержал наследство Роджера и разлучил ее с сыном. По жесткому блеску глаз мужа было ясно, что он думает именно об этом.

– Так разбрасывают семена недовольства и мятежа, – зловеще добавил он.

– Но Уильям Маршал не повернет против своего лорда, – возразила Ида, и между супругами повисло непроизнесенное имя самого Роджера.

Он мрачно посмотрел на нее:

– Не повернет – из-за чести, которой его лорд и отец его лорда пренебрегли. Во мне же эти семена не взойдут, поскольку я видел, какой урожай пожинают те, кто возделывает подобные посевы. Король отобрал у моего отца земли, разрушил его замок, наложил штрафы и на вырученные деньги воздвиг Орфорд, чтобы ограничить его власть. Если бы отец не восстал, графство Норфолк не было бы конфисковано.

– Но вы вернете его. – Она накрыла руку мужа своей. – Рано или поздно этот день наступит.

– Как и Судный день, – отрезал Роджер и пожал плечами, словно стряхивая тягостные мысли. – Идемте. – Он встал, его лицо смягчилось. – К вопросу о будущем – мне есть что вам показать.

Заинтригованная Ида с улыбкой взяла мужа за руку и пошла за ним в спальню. Она хихикнула, когда он заставил ее закрыть глаза перед дверью и приобнял за место, где прежде находилась ее талия.

– Готово, – произнес он. – Смотрите.

Ида опустила руки и оглядела комнату. Слуги положили заказанные рулоны ткани на кровать, и еще несколько ярких тюков так и умоляли о внимании. Затем ее взгляд упал на изысканный латунный таз для купания новорожденного, на стоящую рядом с ним колыбель из теплого золотистого дуба с изящным узором из листьев клевера, вырезанным на боках и опорах. Колыбель была застелена мягчайшим отбеленным льном и накрыта прелестным покрывалом с белой вышивкой.

Ида прижала ладони к губам, заглушив тихий вздох изумления. Она подошла ближе, чтобы посмотреть и пощупать собственными руками. Дерево под пальцами было гладким и блестящим, никаких шероховатостей. Ида качнула колыбель. На ее боку рядком висели серебряные колокольчики, они дружно звякнули. Внезапно глаза Иды наполнились слезами. Ее поразила предупредительность мужа. Большинство мужчин не стали бы тратить время на подобные пустяки, предоставив женам самим собирать приданое для младенца. Она не купила колыбель, полагая, что Роджер захочет оставить старую, дабы продолжить традицию.

– Она прекрасна! – Ида повернулась и обняла его за шею. – Поистине прекрасна!

– Это новое начало. – Он ласково погладил ее округлившийся живот. – Для наших сыновей и дочерей. Они будут воспитаны в уважении к своему роду и семейному долгу, но никогда не будут связаны им по рукам и ногам, клянусь спасением своей души.

Роджер сощурился, и Ида не могла не заметить ударение на слове «наших». Она поняла, что это не просто подарок, чтобы порадовать ее. Это заявление о намерениях – символическая замена их прошлого будущим.

– Да, – энергично, со слезами на глазах кивнула она. – Они не будут связаны.

* * *

Ровно через год после свадьбы Ида лежала на большой кровати во Фрамлингеме и в муках давала жизнь ребенку. Хотя она уже знала, чего ожидать, это все равно было тяжелой и болезненной работой. Она исповедовалась и получила отпущение грехов на случай смерти родами, хотя повитухи, похоже, не сомневались, что все идет своим чередом. Опираясь спиной об одну из женщин, Ида тужилась что было силы. Она многие часы провела на коленях, моля Господа о милосердии, полная страха, что Он накажет ее за прелюбодеяние с Генрихом. А если маленький Уильям останется ее единственным живым ребенком?

– Ну вот и головка, – произнесла повивальная бабка, шуруя между бедрами Иды. – Теперь плечики.

Внезапно тембр ее голоса изменился.

– Осторожно, – предупредила она. – Осторожно, миледи, не тужьтесь!

– Что случилось? – Иду охватила паника.

– Ничего, миледи, ничего не случилось, просто не тужьтесь. Пуповина обмотала шею младенца, мы же не хотим ее затянуть…

Ида тяжело дышала с закрытыми глазами, борясь с почти неодолимым позывом потужиться. Пресвятая Богородица, святая Маргарита, только бы ребенок выжил. Только бы не погиб… Пожалуйста, пожалуйста!

Повивальная бабка кивнула Иде.

– Ну вот, освободился. Теперь тужьтесь, – приказала она, – но осторожно, миледи, легонько, как ветерок.

Ида повиновалась, и через мгновение женщина подняла в воздух синеватый комочек.

– Прекрасный мальчик, – сообщила она, вытирая рот и нос младенца, пока другая женщина перерезала пульсирующую пуповину. – Ну-ка, малыш, пора вдохнуть жизнь. Милостью Пресвятой Богородицы!

Держа ребенка за пятки, она резко шлепнула новорожденного по ягодицам, отчего он захныкал, а затем заорал. Звук, сперва прерывистый и неуверенный, набрал силу, когда повивальная бабка перевернула младенца вверх головой и отнесла к большому латунному тазу, который другая женщина наполнила теплой водой, сдобренной розовым маслом.