Дай-сан - Эрик Ластбадер

— Туолин, пора забыть о вмешательстве богов в людские дела, равно как и о безграничных возможностях чародейства. Все это осталось в другой эпохе, когда в мире жили другие люди, совсем непохожие на нас…

— Вряд ли они так уж сильно от нас отличались, разве что им были подвластны какие-то силы, для нас недоступные…

— О нет, они отличались от нас точно так же, как мы сами — от этих мертвоголовых воинов. Они жили служением, Туолин. Вся их жизнь подчинялась какой-нибудь высшей воле. К счастью, мы не такие. На нашу долю не выпало падать ниц на твердую землю и пресмыкаться перед бездушными идолами или же бормотать заклинания с какого-то полуистлевшего свитка. Мир изменился. Наши Законы больше не поощряют распространение чародейства.

— И как же тогда быть с Дольменом?

— Он — последнее воплощение жизни, время которой давно миновало. Дольмен был создан в незапамятные времена. Сейчас он не смог бы родиться, потому что сейчас не то время. Мы легко уничтожим его и его легионы.

Но в эту странную колдовскую ночь убежденные речи Эранта звучали сбивчиво и неуверенно, и он сам это чувствовал.

Они еще долго стояли в молчании на крепостной стене, и только когда сошли вниз по лестнице, выходящей на темные улицы, Эрант тихо спросил у брата:

— Что тебя беспокоит?

Туолин вздохнул.

— Ее душа умерла. Или еще что-то другое, но очень важное. Что-то в ней надломилось.

— Что случилось?

— Убит один человек. Женщина, с которой она была очень близка.

Он отвернулся, и свет факела на мгновение высветил палочку из слоновой кости, продетую через дырочку в мочке его уха.

— Я знал их обеих… — Он с горечью рассмеялся. — Я чуть не сказал «знал хорошо», но это было бы неправдой. Просто я знал их достаточно долго. Я никогда не стремился получше узнать о характере их отношений…

— А что случилось с той, второй?

— С Мацу? — Туолин неловко пожал плечами. — Я должен был сообразить… еще в тот вечер, когда впервые привел Ронина в Тенчо. Мацу подала ему халат с необычным рисунком, а потом он выбрал Кири. Какой идиот, подумал я тогда. Но она приняла его…

— Почему?

— Я не знаю, но думаю, что Мацу подала ей знак. Их что-то связывало, всех троих, что-то странное, непонятное…

— Но ты сказал, что Мацу убили.

— И теперь мы уже ничего не узнаем. Она никогда не расскажет. — Он имел в виду Кири. — Возможно, они были сестрами.

— Какое это имеет значение?

Где-то залаяла собака. Звон кузнечного молота раскатился в густой ночной тьме гулким эхом.

— Душно… Погода какая-то неестественная.

— Ты говорил о Кири, — напомнил Эрант.

— Почему она так тебя интересует? — Туолин повернулся к брату.

Почему-то только теперь риккагин Эрант обратил внимание на его впалые щеки, на мешки под глазами. Он отметил, что правое плечо у Туолина чуть приподнято. Наверное, раны его заживают не так хорошо, как хотелось бы.

— Меня она мало интересует, но я волнуюсь за тебя и хотел бы узнать о причинах твоей меланхолии. Если ты хочешь Кири, тебе достаточно лишь попросить. Когда-то она была недоступна. Теперь она дает тебе…

— Свое тело. Но это не Кири. Осталась одна оболочка…

— Она дает тебе то, что может, — упрямо проговорил Эрант.

— Но мне этого мало, — вздохнул Туолин. — Зачем мне лишь призрак полузабытого прошлого?

Риккагин Эрант уловил в голосе брата горький оттенок и мысленно пожалел его.

— У меня нет ничего, — прошептал Туолин. — Ничего.

— Но она жива, — возразил с жаром Эрант, схватив брата за руки. — Она дышит, в ней бьется сердце, она мыслит. Все еще можно поправить. Найди способ…

Но Туолин покачал головой:

— Уже ничего не поправишь, что-то в ней умерло.

— Ты глупец, раз не видишь того, что лежит у тебя перед глазами!

Послышался звон колокола. Приглушенный топот сапог. Смена караула.

Риккагин Эрант провел рукой по волосам и сказал уже мягче:

— Туолин, я бы хотел, чтобы ты с ней поговорил…

— О чем?

— О Ронине. Ты сам мне сказал, они были близки. В последний раз его видели выходившим с восточной опушки леса, и с тех пор о нем никто ничего не слышал. Уже столько месяцев… Возможно, убив Оленя, он отправился за подкреплением. Может быть, она знает…

Туолин оттолкнул брата.

— Почему бы тебе самому не спросить у нее?

Его гневный голос уплыл в туманную ночь.

* * *

Она нежно поцеловала его, и он прикрыл веки, чтобы не видеть своего отражения в ее глазах. У нее были мягкие сочные губы. Он провел руками по ее гибкому телу.

И прервал поцелуй, чтобы сказать кое-что. Очень важное.

— Как я смогу от тебя уйти? Я тебя не оставлю…

Она взяла его за руку, и они вышли на длинный балкон, с которого открывался безмятежный вид на горные склоны. Долгая ночь уже рассыпалась застывшими осколками мрака, скрывающими Фудзивару. Но они все равно ощущали, как массивный ее силуэт нависает над ними.

Пространство.

Они парили, словно два вольных могучих орла в звенящем разреженном воздухе.

Ее тонкие руки странствовали по его телу, ласкали, исследовали его. Она — как восторженный ребенок. И он, вдохновленный ею, давшей познать себя.

— Это он сделал с тобой такое? — вдруг спросил он. — Дор-Сефрит?

Ему показалось или она действительно незаметно кивнула?

— Но как? Почему?

— Ты уже знаешь почему. — Она прижалась к нему. — А как…

Она пожала плечами.

— Об этом нельзя говорить.

— Но я… он видел тебя…

Она повернулась к нему.

— Я и сейчас тебя вижу. — Она провела пальцами по его руке. — Ты хочешь, чтобы я спросила, кто ты? Она покачала головой.

— Ты больше не Ронин. Ты… ты стал совершенней, полней. Но Ронин остался, его сущность не исчезла вместе с телом. Однако сейчас он — лишь часть тебя. Так и со мной. Я тоже — лишь часть…

— Но чего?

Она прильнула к нему, снова поцеловала.

Он ощутил влагу на своих щеках.

Его сильные, странные пальцы перебирали ее длинные волосы. Он заглянул ей в глаза.

— Как я смогу от тебя уйти? — повторил он. — Я тебя не оставлю.

— Скоро, — прошептала она. — Уже очень скоро.

Это звучало почти как плач.

Он прошел примерно треть круга по крепостному валу, когда вдруг увидел ее. Кутаясь в темно-фиолетовый плащ, она стояла спиной к холодному пожару в сосновом лесу, прислонившись к стылому камню.

— Туолин сказал, что ты здесь.

Она повернула голову, но взгляд остался пустым, неподвижным, бесстрастным.

— Я всегда прихожу сюда по ночам, — тихо проговорила она.

Внизу, в предрассветном городе, еще было тихо, хотя конюхи и повара уже приступили к своим утренним обязанностям. Откуда-то издалека донеслось фырканье и топот лошадиных копыт. Эти звуки напомнили ему о ее необычном скакуне, шафрановом луме. Ему давно хотелось иметь такого же. Но он даже ни разу не ездил верхом на луме.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});