Палач - Эдуард Лимонов

— Эй, я не сказал, что ты не в единственном экземпляре…

— Негодяй! — Наташка хватает Оскара за уши, — Замучаем мучителя! — кричит она и издает ее особый, Наташкин, обезьяний клич — простое заикание, аранжированное особым образом: — Ува-ува-ува!

— Одна! Одна! Единственная в мире. Ни в Нью-Йорке, ни в Москве, ни в Париже таких больше нет.

— То-то. — Наташка отпускает Оскаровы уши. — Кстати, о поляках. Мне звонил тараканий бог Яцек. Жаловался на тебя. Просил, чтоб я с тобой поговорила.

— Что этому-то нужно? Последний раз я видел его пару недель назад на обеде в доме Габриэл. Мы едва сказали друг другу десяток слов. И откуда он узнал твой телефон?

— Телефон я ему дала еще на твой день рождения.

— Так чего же он хочет? Мог бы сам мне позвонить.

— Он сказал, что будто бы ты отнял у девочки мать. Ты присвоил и подчинил себе Габриэл. И что ваши отношения с Габриэл травмируют Эстеллу.

— О господи! — Оскар даже приподнялся и сел на шкуре рядом с Наташкой. — Слушай, ну их всех к дьяволу. И тараканьего бога, и Эстеллу, и Габриэл тоже. Выходи за меня замуж, а? Будем жить счастливо и радостно среди цветов, в теплом климате. Где-нибудь под пальмами…

— Глупо, Оскар. Я люблю танцевать, а под пальмами нет диско, нет общества, а я люблю блистать. Нет нью-йоркских ресторанов… И черные, или азиаты, или латиноамериканцы, которые там живут, постоянно режут друг друга. В свободное от междоусобиц время» им будет приятно изнасиловать русскую девушку и съесть поляка… Ты хочешь быть съеденным? Я лично не хочу быть изнасилованной бандой солдат.

— Ох, какая ты серьезная… — вздохнул Оскар. — Реалистка. Можно поехать жить в Грецию. Греки хотя и тоже варвары, но…

— Мы умрем там от скуки, Оскар. Зимой там идут дожди, и все Вандербилты и Ротшильды возвращаются в ярко освещенные столицы мира. Выбрось из головы бредни, Оскарчик.

— Хорошо, — вздохнул Оскар. — Что еще сказал сумасшедший?

— Эстелла будто бы призналась ему, что мать каждую ночь кричит во сне, с тех пор как познакомилась с «этим монстром». Так тебя, миленький О, называет толстая девочка.

— Ну, если я подчинил себе мать, то Яцек, несомненно, сумел подчинить себе дочь. Рассказывать чужому человеку семейные секреты не станешь. Не удивлюсь, если два урода уже сумели организовать общий секс… Старый мастурбатор и математическая девочка. Родится Франкенштейн…

— Более того, толстая девочка сумела несколько раз рассмотреть мамашу Крониадис в голом виде. Утверждает, что ее плечи и ягодицы испещрены свежими и зажившими шрамами. «Я думаю, он, как вампир, пьет из мамы кровь», — все это Эстелла поверила Яцеку, он — мне, а я — по его просьбе — сообщаю эти строго конфиденциальные сведения тебе.

Судя по Наташкиному сощурившемуся попеременно в сотне различных улыбок лицу, ей эта история была смешна. Оскара же новость насторожила. Почти подсознательно он ожидал опасности со стороны соотечественника.

— Ты что, считаешь, что это опасно для тебя? — правильно истолковала Наташка внезапно ставшее серьезным выражение лица Оскара.

— Ничего хорошего в этом нет, — вздохнул Оскар. — Я не совсем понимаю, как мне могут навредить Эстелла или даже Яцек, но то, что девчонка лезет в мамину жизнь, ничего, конечно, в ее жизни не понимая, очень плохо. Если бы Габриэл не любила Эстеллу, все было бы просто, дитя можно было бы отправить к дядюшкам и тетушкам, к первому попавшемуся родственнику или родственнице, в Грецию, в Испанию, куда угодно…

— Или просто приказать дитю заткнуться, — вставила Наташка.

— Да, — согласился Оскар. — Но Габриэл любит Эстеллу. Толстая девочка для нее — память о неутомимом Панайотисе, посему я не уверен, что решит Габриэл, если девчонка вдруг потребует от мамы: «Или я, или поляк». Может быть, поляку придется уйти.

— Эй, ты что, Оскар, не сможешь просуществовать без Габриэл?

— Вот именно, — вздохнул Оскар, — просуществовать. Просуществовать я смогу, но и только. Другие мои клиентки приносят мне не так много денег, увы. А опускаться до того, чтобы давать объявления вроде: «Профессиональный садист, 37, ищет жертву», я не хочу. Это путь вниз.

— Поедем, Оскар, куда-нибудь пообедаем, — неожиданно предложила Наташка.

И они, оставив заботы, отправились в «Плазу». «Жизнь, — как любил повторять Оскар, — это пьеса, играемая без репетиций».

5

На следующий день после разговора с Наташкой Оскар позвонил Яцеку в Асторию. Габриэл так и не смогла уговорить таракана переменить квартиру и переселиться в Манхэттен.

— Да, — откликнулся Яцек в своей Астории, может быть перевернувшись на матрасе. Было утро. Десять часов утра.

— Это Оскар. Послушай, что там происходит с Эстеллой? Наташа передала мне, что ты звонил со странными обвинениями в мой адрес.

— Тебе лучше знать, что происходит, — лениво-нагло ответил Гутор. Оскар мог держать пари, что он почесывал правую щеку у подбородка. Этот только жест выдавал обычно смущение долгоносика. — Твое поведение травмирует девочку. Она очень впечатлительный ребенок, необыкновенно талантливый…

— Вне всякого сомнения, Эстелла Крониадис — ребенок необыкновенно талантливый и впечатлительный, я уверен, но каким образом мое поведение может ее травмировать, если я вижу Эстеллу Крониадис хорошо если раз в месяц? Друг мой, не мути, пожалуйста, воду, мне кажется, это ты восстанавливаешь вундеркинда против меня. Пока ты не познакомился с необыкновенно талантливым ребенком, отношения между нами не омрачались ничем.

— Ты отнял у ребенка мать! — парировал невозмутимый Яцек. — И до меня Эстелла тебя уже ненавидела…

— Ясно, у нее ко мне антипатия. Толстая, умная и некрасивая девочка не может любить молодого мужчину — любовника своей матери. Но это нормально. И я не отнимал у нее мать. У Габриэл и до меня были любовники.

— Эстелла знает, что ты бьешь ее мать…

— Я не могу объяснить толстоногой девочке, что ее мать… как бы это поприличнее выразить… имеет не совсем обычные сексуальные предпочтения. И не я навязывал их Габриэл Крониадис. Я только послушный исполнитель ее воли. Я ее обслуживаю и получаю за это деньги, как ты получаешь деньги за то, что учишь Эстеллу русскому языку и другим вещам. Я не могу этого объяснить Эстелле Крониадис, но тебе, Яцек, я это говорю. Габриэл — мазохистка. В этом нет ничего плохого, так же как и ничего хорошего. Она мазохистка, и это факт. Я — уже последствие того факта, что Габриэл — мазохистка. Если бы Габриэл не нашла меня, был бы кто-нибудь другой. Я хотя бы интеллигентен, Яцек, ты это понимаешь? К тому же Габриэл подчиняется мне в постели, но вне постели она босс, а не Оскар Худзински.

— Уйди, не пачкай себя, Оскар. Уйди из ее жизни.

— Почему? — Оскар искренне удивился, — Почему я должен отказаться от работы? Это моя работа. Мой бизнес. Габриэл — моя клиентка. Что бы ты сказал, если бы я вдруг попросил тебя для блага Габриэл отказаться от преподавания русского языка Эстелле? Не думаю, чтобы подобная просьба тебе понравилась, и не думаю, чтобы ты исполнил мою просьбу.

— Я не причиняю зла, Оскар. Я принес добро в дом на Бикман-плейс. Девочка была всеми забыта. Без отца, без материнского внимания. Она нашла во мне человека, который ее выслушивает, интересуется ее жизнью… Ты… ты… — Яцек замялся. — Сознательно или несознательно, но ты зло в чистом виде… Зло. И ты служишь злу…

— Пошел на хуй! — сказал Оскар и положил трубку.

6

— Можно было бы еще понять, если бы я воевал за свое право быть с любимой женщиной.

Оскар допил коньяк и жестом указал официанту на пустую рюмку. Сюзен Вудъярд сидела напротив, сочувственно слушая Оскара.

— …ты понимаешь, Сю, Габриэл мне безразлична, уже полтора года я знаю ее, но у нас, ей-богу же, почти деловые отношения… И мне приходится отстаивать свое право быть с ней… Как глупо! И кто же строит козни против меня? Смешно. Психически больной соотечественник, притворяющийся святым, и математически одаренная девочка в очках, толстая девочка тринадцати лет.

— Тебе не кажется, Оскар, что ты уделяешь слишком много внимания этому Яцеку и дочери Габриэл? Почему бы тебе не поговорить с Габриэл и предоставить ей заботу о ваших отношениях? В конце концов, это ее дочь, и что может быть проще, чем уволить учителя…

Сюзен насмешливо поглядела на Оскара и погладила его руку, вцепившуюся в пустую рюмку: «Успокойся!»

— ОК. — Оскар вздохнул и улыбнулся Сюзен: — Видела меня в «Риал Мэн»?

— О да! Джерри превзошел самого себя. Я уверена, что журнал получит тонны рассерженных писем от мужланов из провинции, и тираж журнала увеличится по крайней мере на треть. Люди любят видеть пришествие нового и соучаствовать в этом. Они будут плеваться, ругаться, но, я уверена, в ближайшее время тысячи и десятки тысяч клерков и сейлсмэнов попробуют новенькие кнуты и дилда на женах и подружках. В коже «а-ля Оскар» будут позировать полароидам, дрожащим в руках их женщин-партнерш.