Предвечный трибунал: убийство Советского Союза - Алексей Кофанов

Не хочу навязывать свое мнение, но уже во главе КГБ Андропов сдавал страну. И не только халтурным обучением сотрудников.

В 1974-м политбюро решало вопрос: посадить клеветника и провокатора Солженицына или выслать за рубеж? Андропов настоял на высылке[282]. Итог: в Вермонте выдумщик «ГУЛАГа» смог гадить России активно и безнаказанно.

В 1979 году главный русофоб планеты З. Бжезинский организовал финансирование и военную поддержку афганских моджахедов – с целью втянуть СССР в войну[283]. Кровавый беспредел возле границы опасен, надо его утихомирить; это ясно. Но вводить войска, когда враг подбивает тебя именно на это, – значит вестись у него на поводу, подыгрывать. Можно ведь поступить и иначе: например, начать финансировать другую силу. Или вести дипломатическую игру…

Вопрос на засыпку: кто настоял на вводе советских войск в Афганистан? Правильно, Ю. В. Андропов[284]. Ощущение, что они с Бжезинским сговорились. Как знать – может, так и было?

В Москве у него имелась конспиративная квартира[285] (а может, и не одна); с кем он там встречался – неизвестно. Обычной агентурной работой Главный Шеф заниматься не должен, не его уровень. Следовательно, встречался он там с какими-то очень важными людьми, о чем никто в стране не должен был знать. Вопрос: что это за люди? И какие задания они ему давали?

А еще Большой Чекист ездил отдыхать на курорт Минеральные Воды. Вот там, в Ставрополье, он и сумел подложить стране самую поганую бомбу… «Горбачев не выделялся среди коллег ни выдающимися достижениями в бытность секретарем Ставропольского крайкома, ни успехами в руководстве сельским хозяйством, ни чем-либо заметным в области идеологии и международных отношений»[286]. Однако московский гость всячески его продвигал.

Почему? Заслуг нет, серенький и блеклый… Значит, Чекист знал о нем нечто особое. Без Андропова Горбачев никогда не попал бы в столицу.

А когда Чекист стал генсеком, он повел ту самую «перестройку», которую продолжил его любимец. Андропов планировал перевод предприятий на хозрасчет, создание кооперативов, акционерных обществ, а также концессий[287] – то есть предприятий с иностранным капиталом. Концессии (принадлежавшие западным бизнесменам) грабили Россию при НЭПе, Юра-Гоша решил их возродить.

Готовил он также демократизацию – в виде альтернативных выборов в Верховный Совет. И хотел урезать роль партии, чтоб хозяйством она не управляла[288]. Если абстрагироваться, вроде все звучит разумно – но мы знаем, к чему на практике привела «демократизация» и «урезание партии»… И напомню информацию генерала Сидоренко: все это «гарвардский проект» разработал в 1982 году, ровнехонько на приход Андропова. Если б он не умер, то и Горби бы не понадобился.

– Спасибо, истец, – подвел черту Судья. – Пригласить Андропова в качестве обвиняемого?

Только я собрался воскликнуть: конечно! Вот правда и всплывет – на Трибунале вранье быстро разоблачается. У Горби выяснять особо нечего, не так он много знает; а Андропов – черт опытный, серьезный, из кукловодов. Допросить хорошенько: как ты стал предателем? Кто и когда завербовал Горбачева? С кем ты встречался на конспиративной квартире?

Все это промелькнуло у меня, но рта я раскрыть не успел. Опередил Адвокат. Он, видать, не хотел брать на себя лишнюю работу и заявил:

– Вынужден признать доказанным преступный умысел господина Андропова, однако в убийстве СССР он участия не принял по причине смерти. Категорически возражаю против причисления его к обвиняемым.

– Принято, – решил Судья. – На сегодня заседание окончено.

Блин… Ну ладно, что поделать…

День восьмой

Путч

Ударил гонг. Публика привычно расселась, и Судья заявил:

– Сегодня мы рассмотрим тему так называемого «августовского путча» 1991 года. Истец, обрисуйте предысторию, пожалуйста.

Я взошел на трибуну:

– К концу восьмидесятых перестройка разогналась, страна начала трещать. Мы уже говорили об экономике, о развале армии, о сдаче внешнеполитических позиций… Выражалось это также и в том, что народ побежал из партии. В 1988-м партбилеты сдали 18 тысяч человек, в 1989-м – 136,6 тысячи…[289]

– Как крысы с корабля? – вставила Прокурор.

– Кто как. Режиссер Марк Захаров сжег партбилет перед телекамерами, чтобы примазаться к новой власти, добавить новые привилегии к старым – причем выждал до 1991 года, когда это стало гарантированно безопасно. Заметьте, в партии он состоял с 1973-го[290]: тогда было выгоднее это… Но, думаю, в основном уходили искренне, не ради карьеры. Большинство поверило вражьей пропаганде, что КПСС была преступной всегда, – и решило размежеваться с этой структурой. Но некоторые чувствовали, что именно партия (в лице генсека) рушит страну, – и не хотели оставаться в структуре, которая вдруг стала преступной.

– Домыслы, – брякнул никому уже не интересный подсудимый.

– Горбачев искусственно нагнетал в стране недовольство и напряжение, – вел я дальше. – Причем иногда это делалось парадоксально, не в лоб. Например, в 1986-м зарплаты начали расти – и делали это вплоть до 1990-го. Хорошо? Отлично! У народа деньги появились. Мои родители смогли оплатить постройку сруба на садовом участке (четыре на четыре метра – но все же)! Однако рано мы радовались. Денежная масса росла, но товаров-то больше не становилось. Сказать, как это называется, или сами знаете?

– Инфляция, – подсказали из зала.

– Спасибо. В точку. По утверждению Ю. Прокофьева (тогдашнего 1-го секретаря МГК), в 1990-м на рубль зарплаты выпускали продукции на 13 копеек[291]. Денег у народа стало больше, чем товаров в магазинах. Что из этого вышло?

На сей раз вопрос был риторический, я сам хотел на него ответить – но зрителям всегда нравится возможность поучаствовать. Из зала крикнули:

– Скупили все!

– Еще раз спасибо, – поклонился я. – Да, сравнительно богатый народ смел все товары. И стало пусто… Пустые прилавки и сами по себе угнетают, и впрок особо не накупишь: купленные продукты съели. Люди начали голодать. Вдобавок на подступах к Москве задерживались составы с едой. Не пускали их в столицу, чтоб вызвать голодные бунты. В точности как в 1917 году…

– И что, никто не понимал, не возражал? – удивилась Прокурор.

– Как же, возражали, – ответил я. – В декабре 1990-го тридцатисемилетняя чеченка, депутат Сажи Умалатова пробилась на трибуну съезда и потребовала отставки Горбачева. Генсек сидел в президиуме, у нее за спиной; вряд ли ей от этого было особенно уютно… Вот что она сказала:

Выступление С. З. Умалатовой на IV съезде народных депутатов СССР

17 декабря 1990 года

Оперативный документ № 22

Дорогие товарищи, выходить на эту трибуну всегда очень приятно. Но за последнее время у нас приятного становится все меньше и меньше. Но мы тем не менее вынуждены говорить правду.

Я вношу предложение в повестку дня включить вопрос о вотуме недоверия Президенту СССР. Уважаемый Анатолий Иванович[292], я вас очень прошу меня не перебивать! Я буду неприятные вещи говорить, я отдаю себе отчет, но я вас прошу. Руководить дальше страной Михаил Сергеевич не имеет просто морального права. Нельзя требовать от человека больше, чем он может. Все, что мог, Михаил Сергеевич сделал. Развалив страну, столкнув народы, великодержавную страну пустил по миру с протянутой рукой. Не знаю, дорогие товарищи, может быть, вам импонируют эти подаяния, но меня они глубоко оскорбляют и унижают.

Уважаемый Михаил Сергеевич, народ поверил вам и пошел за вами. Но он оказался жестоко обманутым. Вы несете за собой разруху, развал, голод, холод, кровь, слезы, гибнут невинные люди. Люди не уверены в завтрашнем дне. Их просто некому защитить.

Вы должны уйти ради мира и покоя нашей многострадальной страны. Любить власть мало, извините меня, надо уметь ею пользоваться во имя народа на его благо.

Дорогие товарищи, я знаю, что среди тысячи голосов мой голос глухонемой. Он может быть не услышан. Но я знаю и другое: что этот съезд – это последняя вера и надежда народа. Все наши решения повиснут в воздухе, как это было до сих пор. В стране нет хозяина, а раз нет хозяина, то и выполнять решения некому.

Если президент вместо того, чтобы сказать, что мы должны работать, и объединиться, и находить внутри страны все, что нам необходимо, чтобы накормить, одеть, обуть, – выходит на трибуну и рассказывает, кто какие подачки нам дает. Съедим, а потом – что? Мы живем по принципу: «Нам бы день простоять да ночь продержаться, а там и наши придут, освободят». Я не знаю, кого мы ждем.