Мертвый Шторм. Зарождение - Ракс Смирнов

детектив!

— Детективов мне сейчас хватает, Радик Сергеевич. Тем более, ситуация произошла в их подконтрольном секторе. Так что мне важно разобраться, как вообще такое допустили.

— Яхшы-яхшы, [сноска: на татарском: хорошо-хорошо], но, если будет нужно, мы всегда готовы вам собрать все необходимое.

— Ярар, рәхмәт [сноска: на татарском: ладно, спасибо], Радик. С Днем Единства вас и вашу супругу! Встретимся на «Кремлевской».

Министр поклонился в ответ и направился к своему фургону, а Хаматов с охраной пошли в противоположном направлении. Вообще Радик славный мужик, порядочный семьянин, но свою работу выполнял слишком дотошно в силу своего типично армейского склада ума, который подразумевал отчеты с отчетами ради отчетов и бесконечное согласование каждого шага со всеми уровнями, которые в этом отчете участвуют. С одной стороны, это хорошо: Хаматов и сам считал, что в работе нужно соблюдать порядок и прозрачность; с другой же, у него сейчас просто не было времени читать огромные простыни текста.

Когда отряд Хаматова подошел к своему служебному «ренжу» красно-черной расцветки, около него уже стоял Азамат Тахирович, который, завидев президента, тут же его поприветствовал:

— Марат Рустемович!

— Исәнмесез, Азамат. Почему один, где Екатерина?

— Попросил ее кое-какие документы подготовить, думаю, встретимся с ней уже на «Кремлевской».

— Понятно, как здоровье у нее, хорошо?

— Все замечательно, не болеет. Максимально ответственная сотрудница, доверяю ей все поручения, ни разу не подводила.

— Это здорово. Так, что там по туристу у вас?

— Вот мне только что доложили, что он пришел в себя. Не знаю, Марат, я почему-то не верю, что он как-то замешан с Цикадами.

— Я тоже не думаю. Но отправил ЦРБшника еще раз с ним побеседовать. Заодно подготовит его. Как только вернется, мы точно решим, будем пускать его на церемонию или нет. Садись в машину, вместе поедем.

— Айда-айда.

Бойцы по двое сели в броневики сопровождения, а Марат с Азаматом загрузились на задний ряд роскошного салона британского внедорожника. Машина лишь внешне походила на гражданскую, а на самом деле от произведения британских инженеров тут осталось немного: раму, двигатель, подвеску значительно переработали, под каждый внешний элемент положили толстую броню, стекла заменили на пулестойкие, двигатель вообще закатали в бронекуб. Техники, инженеры и механики проделали огромную работу, чтобы внешне машина не потеряла свой лоск и визуально оставалась точно такой же, как в мирное время, потому что Хаматов обожал свой внедорожник и не хотел, чтобы его превратили в очередной уродливый бронетранспортер.

— Степа, — Марат обратился через коммуникатор к водителю, — поехали.

Кортеж тронулся.

— Марат, — подал голос Азамат, — какой дальнейший план по внешнему развитию?

— В каком плане?

— В плане взаимодействия с другими городами.

— Ты же сам знаешь, никакого.

— Да-да, просто именно это меня и смущает.

— Ты можешь высказать свою позицию.

— Моя позиция в том, что мы не должны отстраняться от внешнего мира. О нем и так уже все в курсе. Недавнее дело с контрабандой в Набережные Челны, которое нам кое-как удалось замять. Теперь к нам прибыл человек вообще из Волгограда. Не говоря уже о десятке мелких поселений в деревнях по всей республике. Это яркий флаг о том, что общество восстанавливается не только в Казани. И думаю, дальше таких инцидентов будет только больше. Нам нужно рассказать людям правду.

Марат задумался. Азамат был единственным человеком, кто позволял себе такое неформальное общение. Конечно, все в Терра в той или иной степени были близкими людьми. За двадцать лет упорной работы в закрытом пространстве даже самые жесткие рамки и границы размываются и люди начинают дружить, общаться, встречаться друг с другом. Но Хаматов прислушивался к личному мнению и личной позиции только Азамата. Потому что они познакомились сорок лет назад, еще в институте, задолго до того, как вовсе могли предположить, что они попадут в одно правительство, а уж тем более в один правительственный бункер.

— Я тебя понимаю, Азамат, — ответил Хаматов, — но ответь мне на один вопрос, ведь ты почти наверняка в курсе. Сколько таких же крупных функционирующих правительственных бункеров существовало до Дня Поражения?

— Ну… — Азамат поправил галстук. — Сложно сказать, если учесть, что нас оставили в этом городе одних… Наверное, в курсе только верховное правительство…

— Скажи хотя бы о тех, о которых знаешь ты.

— Если верить данным нашей разведки, кроме Казани функционирующие убежища были в Питере, Москве, Новосибирске.

— Сколько из них вышло с нами на связь?

— Ни одного.

— Правильно. При этом мы, насколько я знаю, на связь выходить пытались с каждым, верно? Но получили ответ только из Москвы, и то лишь потому, что там засела какая-то мелкая группка бывших военных, которые нашли его случайно. Это означает, что либо все остальные давно мертвы, либо в этих бункерах сидит кто угодно, кроме реального старого правительства.

— Но, может, они не хотят ни с кем контактировать, потому что боятся?

— Мы называли им все необходимые команды доступа, на которые непременно должен был прийти ответ.

— И к чему ты клонишь?

— К тому, что старого правительства больше не существует. Ни верховного главнокомандующего, ни региональных руководителей. Теперь мы единственные, кто имеет хоть какое-то отношение к ним и является экспертом в области управления. И мы единственные, кто смог не только сохранить убежище и его ресурсы, но и все сохраненное правильно инвестировать в развитие. За двадцать лет мы практически возродили город. Мы синтезируем невероятные объемы топлива, ездим по поверхности на машинах, выращиваем там сельскохозяйственные культуры, производим потрясающие лекарства. Если бы не мутанты и радиация, мы бы уже могли начать восстанавливать город снаружи. Но и с этим мы уже почти справились. Мутанты предпочитают скрываться в ужасе от нашей техники, как обычные дикие животные, а если мы масштабируем производство биорада, то радиация будет не страшна вовсе.

— Ты говоришь