Искры на воде (сборник) - Архипов Вячеслав

— 

Чего ты там усмотрел? — спросил Антип недовольно. — Хороша подкова.

Никита вынул разогретую заготовку, быстрыми ударами молотка поправил одну сторону и только тогда бросил в воду.

— 

Гляди, какой настырный! — удивился Фёдор, — Пока по-своему не сделает, не бросит. Молодец.

— 

Не будешь настырным, ничего не добьёшься, — заметил Трифон.

— 

Антип, не боишься, что сын переплюнет тебя в работе? — спросил Фёдор.

—

Чего бояться? Сын должен ловчей отца работать. У него и рука твёрже, да и глаз поострей. И будет кому отдать дело: худо-бедно, а без куска хлеба не останется.

— 

Это верно. Любое ремесло прокормит. Вон и Трифона мельница кормит.

— 

А ты не завидуй. Свой хлеб я, как и ты, выращиваю. Мельница у меня больше для души, вон Антип знает. А что она прибавку в дом приносит, так это и хорошо. Я со своих по-божески беру, не в пример другим мельникам. Так что не завидуй.

— 

Да я не к тому. Просто любое дело — оно всегда дело. Иду сейчас мимо Захаровых, а Кузьма тюкает уже, тоже любит свои деревяшки. И, казалось бы, стругай себе плалки, собирай под обручи — вот и кадка. Ан нет. Попытался я как-то собрать, ну, думаю, «не боги горшки обжигают», собрал.

— 

И что? — спросил Трифон.

— 

Баба моя увидела, топором разбила, чтобы, не дай бог, люди не увидели. Пришлось заказать у Кузьмы.

— 

Кузьме не рассказывал?

— 

Нет. От него только насмешки. Похоже, ему некому передать будет своё ремесло. Петька-то его не хочет заниматься кадушками. Останется деревня без кадушек.

— Т

ы смеёшься? А вот в округе кто ещё может похвалиться этим ремеслом? Не будет на месте такого работника — будешь рыскать повсюду, искать несчастную кадку.

— 

Зато у Кузьмы старшие дочки такие безделушки ловкие делают из бересты, — сказал Антип. — Сидим мы с ним у него в сарайчике, летом было. Попросил я попить воды. Подаёт Кузьма мне кружку, сплетенную из бересты, я даже подивился. Так ловко собрана, что я долго разглядывал. Набрал воды — не протекает, попил да оставил воду. Кузьма увидел, засмеялся, говорит, что давно сам всё испытал — не убегает вода. А ещё сказал он, что молоко долго не прокисает в такой посуде. И резных штучек всяких наделано: на стенках для красоты висят в доме, и хлеб они хранят тоже в такой посудине. Вот тебе и дочки. А ремесло доброе у них. Только я не пойму, где они научились. Спросил Кузьму, говорит, что в Бланке у кого-то подсмотрели главное, а потом и сами добились красоты. Захотеть надо. У меня старший сын может работать с железом, но не лежит у него душа. Сделает всё правильно, а вот не станет лишний раз править, как Никита.

— 

Новость слыхали? — спросил молчавший до сих пор Прохор Томаев.

— 

Какую новость?

— 

Волнуется народ в Тайшете да в Суетихе.

— 

Чего волнуется? — переспросил Иван.

— 

Недовольный народ. Кто-то жирует, а большинство с голоду пухнут.

В кузнице надолго повисла тишина. Даже Никита перестал стучать и присел на чурку. Мужики задумались каждый над своим. Не забылось ещё, как голодали сами, но не хотелось верить, что теперь, когда у них уже всё нормально, где-то там кто-то голодает. Хочется всё прошлое выкинуть из памяти, но каждый раз старая жизнь догоняет и бередит душу.

— 

И чего хотят люди? — спросил Антип.

— 

Забрать у богачей всё да поделить.

— 

А как не отдадут?

— 

Силой забрать.

— 

И на всех поделить? — после долгого раздумья переспросил он.

— 

На всех.

— 

А хватит ли на всех-то, и не передерутся все, когда делить чужое будут?

Опять мужики замолчали. Каждый решал, как можно поделить чужое без обид.

— 

И как будут определять, кто богатый, а кто нет? — подал голос Трифон.

— 

Сходом определят, — сказал Прохор.

— 

Выходит, сами и определяют, сами отбирают, сами делят. И кто эти «сами»?

— 

Так рабочие на дороге, лесопилке, прочие.

— 

У рабочих на лесопилке ничего за душой нет, у дорожников тоже. Им хочется поделить чужое, своего не убудет. А в деревне тоже всё делить будут?

— 

И в деревне тоже.

— 

К примеру, у нас кто богаче, у кого надо забрать и кому отдать?

— 

У нас богатей один.

— 

Кто?

— Камышлеев, кто же ещё? На нашем горбу нажил своё богатство.

— 

Вот что я тебе скажу про Камышлеева. Может, ты уже слышал, если нет, так послушай. Мы первыми пришли с мужиками посмотреть место, которое нам

предлагали. Здесь, где сейчас деревня, стоял лес. Ничего не было. Место нам показал Петрович. Сказал, если нравится — стройтесь. Мы тогда долго ругались меж собой, Трифон скажет, он был с нами. Я был против, чтоб селиться здесь, а Трифон настоял, чтобы остались. И устали мы к тому времени уже скитаться, я до сих пор говорю спасибо Трифону, что он настоял на своём. Тогда у Камышлеева уже было всё, что стоит сейчас. Только всё новое. И строился он один. На свои деньги, не то что мы. И лесопилка была, и кирпичи обжигал. Лишнего из наших денег не брал, но ты спроси в других деревнях, как им пришлось строиться. Ведь ты, Прохор, получил свой дом за свои деньги, а не строил сам. Вот и получается, что он потратил твои деньги на тебя. Просто государство больше доверяет таким, как Камышлеев. Слава богу, у тебя всё есть. А если бы ты получил все деньги на руки, неизвестно, жил бы ты в своём доме или нет. Вот и рабочие, которые на дороге работают, да в других местах, получили деньги на руки, теперь недовольны, чужое им подавай. Вам было дадено своё, государство выделило: берите, стройтесь, обживайтесь. Не смогли своё удержать в руках, как же вы чужое удержите? Вот и нужны такие, как Камышлеев, но где их искать? Кто ж виноват, что сами думать не хотим. Я тебе скажу так про Камышлеева: пусть не каждый день буду за него молить Бога, но хотя бы раз в году, а свечку за здравие ставить в церкви надо. И я ставлю. И другие, кто понимает всё, тоже ставят. И ещё, Прохор, я понимаю, что ты и нас с Трифоном в богачи пристроил. Не знаю, как Трифон, а я богач. Никогда так хорошо не жил. Ты, Трифон, жил?

— 

Нет, и я не жил.

— 

А ты сам, Прохор, жил лучше?

— 

Да я говорю то, что слышал.

— 

Нет, ты скажи, жил ты лучше или не жил? — настаивал Антип.

— 

Не жил, — почти злобно выдохнул Прохор.

— 

Так живи и радуйся. Чего ты всякое слушаешь? Тебе повезло больше, чем другим. Вот и рассуди сам.

— 

Я же сказал, что просто передал новости — и всё.

— 

Ладно, пусть новости, но у тебя есть сомнения, вот я и хочу высказать тебе свои мысли, просто порассуждать. Вот, к примеру, заберёшь ты у меня кузницу и как будешь делить её со всеми поровну? Или ты хочешь доход от неё делить? А кто будет в ней работать? Меня заставишь или Никиту моего? Вот и выходит, что отберёшь кузницу, и вся деревня останется без кузни, так же и с мельницей. А у Захарова что отбирать? Заготовки да руки его ловкие? Так посмотреть, и тебя, Прохор, можно причислить к богатым, да отобрать у тебя всё.

— 

Чем я так богат, что у меня можно отбирать? — удивился То- маев.

— 

А давай разберём. У тебя два коня есть, и хороших два коня.

— Ну.

— 

Две коровы есть, другая скотина. Хлеба ты собрал достаточно, я думаю, и излишки есть. Есть?

— 

Немного есть, — согласился Прохор.

— 

А у тех, кто недоволен, хоть десятая часть твоего богатства есть? Нет. Вот и тебя можно обобрать.

— 

Разговор идёт не про таких, как мы.

— 

Дай волю, всех причислят к богатым, и ты не увернёшься.

— 

Антип, ты про Камышлеева правду говоришь? У него уже всё было, когда деревню строить начали?

— 

Трифон подтвердит, у Фрола Погодина спроси, у Захарова, у Кузьмина. Мы тоже поначалу меж собой разговоры вели, а потом-то как довольны были. И сам Егор Петрович из таких же, как и мы сами. Отец у него был охотником, рыбаком, потом завёл хозяйство. Дал денег сыну на дом. Настасьин отец, тот побогаче, отвалил за дочь приданое. Петрович разумно использовал деньги, потом и сам стал зарабатывать.