От Трумэна до Рейгана. Доктрины и реальности ядерного века - Александр Яковлев

Любят властители США «раздавать свободу», словно рождественские подарки. Если послушать всех послевоенных президентов, американских идеологов, то другой заботы у США и нет, как приводить другие страны в восторженное состояние, даруя им свободу по-американски. Мозаика хунт и диктаторских режимов достаточно широка и разноцветна, и все они в особо дружеских отношениях с США, не говоря уже о том, что самому своему возникновению они обязаны деньгам, оружию или прямой интервенции США.

Откровенное изложение агрессивной программы представляет собой работа «Сила и цель». Ее авторы, Т. Кук и М. Мус, заявляют, что войны соответствуют «интересам человечества». «Изоляционизм» же стал своего рода «психологическим барьером к ответственному руководству» и является теперь с точки зрения внутренних условий бесполезным, а в международном плане вредным. Эта политика вступила в противоречие с «национальными интересами»[289].

Итак, активизация политики экспансии (напомним: по американским данным, в период до 1941 года США не менее 150 раз вмешивались в дела других государств; с 1945 по 1976 год только с использованием военной силы такое вмешательство имело место 215 раз. А в скольких случаях вмешательство «ограничивалось» применением услуг спецслужб, экономического шантажа, мер политического, пропагандистского, дипломатического давления?) требовала новых лозунгов, соответствующих интервенционистскому курсу правящих сил.

«Изоляционизм» терял свой священный статус догмы и свои позиции как основы политики[290]. Могло показаться, что с этой политикой простились навсегда.

Но «изоляционизм» оказался весьма податливой доктриной, готовой к исполнению любой роли. Интересные замечания по этому поводу есть у У. Липпмана. «Изоляционизм, — пишет он, — означает не пассивность летаргию, а динамику и экспансионистскую энергию американской нации»[291].

В последние годы, особенно при администрации Картера и Рейгана, в США начали вновь поговаривать об «изоляционизме», но на сей раз — об ограниченном. Он касается только Западной Европы, используется в качестве шантажа. Содержание этих «изоляционистских» разговоров очень простое. Западноевропейцев запугивают: вот, мол, мы, американцы, уйдем и оставим вас с глазу на глаз с «советской угрозой». Если же не хотите, чтобы мы ушли, тогда подчиняйтесь, поддерживайте политику Вашингтона, впрягайтесь в американскую милитаристскую колесницу.

В целом же «изоляционизм» оказался поверженным. Доктрина «мирового господства» очистилась от отягощающего груза «изоляции» (пусть даже как психологического феномена), от разлагающего сентиментализма изоляционистских настроений. Впрочем, «изоляционизм» сопротивлялся недолго, поскольку спор-то шел не о существе политики, а всего лишь о психологических наслоениях, оставленных длительной словесной игрой вокруг слова «изоляция».

Но особенность послевоенного времени состояла в том, что американским лидерам и политологам пришлось вести борьбу как бы на два фронта: и против психологии буквально понятого изоляционизма, и против социалистической доктрины мирного сосуществования противоположных общественных систем. Если носителями первой была определенная часть легко манипулируемых американцев и она не представляла особых трудностей, то со второй оказалось куда сложнее. На борьбу с концепцией мира и мирного сосуществования пришлось выделять огромные ассигнования, создавать все новые и новые исследовательские и пропагандистские центры, готовить многочисленные кадры. Американской политологии и пропаганде не раз приходилось перестраивать свои защитные порядки, чтобы хоть в какой-то мере нейтрализовать влияние этой идеи и политики.

Прежде всего идеологи буржуазии стараются извратить причины войн, внушить среднему американцу мысль, что мир всего лишь пауза между войнами. Война же фатально неизбежна, и человек бессилен предотвратить ее. Но есть, конечно, и конкретные «виновники» войн. В современном мире в их роли выступают прежде всего коммунисты, которые хотят сначала усыпить американцев разговорами о мире, а потом покорить их. Этими вымыслами прикрываются зловещие планы создания «американской мировой империи». Утверждается, что мировая война есть единственное средство спасения цивилизации.

В докладе исследовательской группы Колумбийского университета говорилось, что война — главное средство разрешения международных вопросов, а мирное сосуществование — ненужная политика. Война, хотя и «ужасна во всех формах и почти непереносима в своей тотальной форме», не является «худшим из зол». Поэтому война и подготовка к ней — «необходимые составные части политики»[292]. В ее основе — «агрессивность», «первородный грех», «безобразные стороны человеческой природы», которые искоренить невозможно. Только сила всемогуща и в состоянии управлять человеком. Концепцией силы объясняется и стремление «каждой нации к мировому господству». Это положение преподносится как аксиома, из которой следует вывод, что для дипломатии остается лишь деятельность, рассчитанная «на подрыв и ослабление» других государств, после чего их «легче раздавить». Подлинная цель дипломатии состоит в том, чтобы «навязать будущим жертвам свою волю — раздроблять, изматывать и держать их в состоянии обороны»[293].

Этим словам более тридцати лет. Но живут они и по сей день. Администрация республиканцев дала политике силы ракетно-ядерную оркестровку, надеясь, что в этой форме она наконец принесет успех имперским планам.

Шовинистические идеи войны как естественного состояния общества имеют давнюю историю и своих многочисленных апологетов. В сущности, фашизм в основу своей идеологии захватнических войн положил те концепции прошлого, в которых войны рассматривались в качестве органического, присущего человеческому обществу элемента. В период империализма концепция войны как обязательного условия жизни получила активную поддержку «социальных биологов» (представителей так называемой «органической школы»). Войну стали пропагандировать как проявление «универсального закона» человеческой расы, поскольку она служит средством отбора наиболее «приспособленных» к жизни наций и народов. Мировое господство может осуществить огласно этому учению только нация «сверхчеловеков». Эти принципы легли в основу доктрин национальной и расовой экспансии. Еще в начале нынешнего века американский президент Т. Рузвельт призывал своих сограждан к «энергичным стремлениям» в мировом соперничестве. «Если мы будем уклоняться от борьбы, в которой люди должны рисковать своей жизнью и всем тем, что им дорого, тогда более смелые и более сильные народы обгонят нас и завоюют мировое господство»[294].

О «божественном» начале войн, их предопределенности свыше как «бесконечной» расплате за «бесконечные» грехи человека пишут идеологи религиозного толка. Другие утверждают, что войны диктуются «биологической сущностью» людей, их «природным инстинктом» разрушения или жаждой подвига. Война — излюбленная «привычка людей, доставляющая удовольствия и выгоды, — пишет известный историк Ф. Шуман. — Ее огромное превосходство над всеми остальными видами греха состоит в том, что она, включая в себя все пороки, прикрывает их волнующим покровом опасности и блестящим покровом чести, превращая их таким образом в „героические“ или, по крайней мере, дозволенные действия»[295].

В новейших писаниях политологов наряду с утверждениями, что войны и другие конфликты лежат в «греховной» или «психобиологической первоприроде» человека, активно романтизируется «грубая сила», готовая безоглядно, не терзаясь сомнениями, разрушать и убивать; все это прикрывается рассуждениями о «героизме» и «чести». Воспевание насилия помогало выращивать безжалостных убийц во Вьетнаме, Гренаде, Ливане, Никарагуа и других странах мира. Теперь американские лидеры с беззастенчивым цинизмом говорят о «героизме», «чести» и «благородстве», которыми были преисполнены деяния убийц в этих суверенных государствах.

По логике американских идеологов, причинами войн может быть все, что угодно, но только не интересы господствующих классов. Некоторые буржуазные социологи не отрицают, что гонка вооружений — золотое дно для монополий, но утверждают, будто прямая заинтересованность капиталистов в этой гонке продиктована не стремлением к наживе, а более высокими соображениями, заботой о «национальной безопасности». Корысть обнажена до предела, но подслащивается шовинистической фразеологией.

Вариантов рассуждений буржуазных ученых и политиков о причинах войн множество. Однако ныне, когда проблемы мира и войны стали глобальными, общечеловеческими, когда американская военная угроза резко возросла, аргументация, обращенная в прошлое, разного рода «мистические» или «биологические» толкования причин войн становятся все менее убедительными. Приходится учитывать, что уровень образования людей значительно возрос, поскольку читающий и мыслящий мир приобрел больше возможностей для самостоятельных выводов, оценок, сопоставлений. А главное, новый социальный строй — социализм выдвинул и проводит такую политику по вопросам войны и мира, разумность которой очевидна для всех, кто не ищет в войнах удовлетворения корыстных интересов.