Зеленые холмы Винланда - Юрий Волошин

Жрец поднялся. Рот исказился злобным криком. Крючковатый палец ткнул в Сивела. И – несколько воинов набросились на него.

Сивел двинул одного, другого. Но остальные дружно навалились, и вскоре он оказался скрученным ремнями и оставлен на раскисшем снегу. Однако не били, что удивительно.

Почему ж не бьют? Сивел поднял глаза, елико возможно в лежачем положении. Ага! Спор какой-то. Между тем бесноватым жрецом и другим, подскочившим. Как бы первый настаивает на том, чтобы чужака прямо здесь и сейчас порешить. Второй же увещевает погодить, пожалеть, а там видно будет. В общем, злой и добрый. Да пошли вы оба! Что злой, что добрый! Знакомы Сивелу все эти хитрости!

Тут – еще движение в толпе. Скосил глаз… Ага! Еще одни носилки приближаются! Ничем не уступавшие в роскоши прежним, а то и превосходящие. Кто ж в них?

В них – весьма дородная баба, закутанная в плащи и перья. На лицо очень даже ничего. И не старая, но в телесах, в телесах. Ее бережно поддержали под руки и так же бережно подвели к повелителю. Она склонилась перед ним, но подобострастия в этом не было. Или княгиня ихняя?

Оба жреца, злой и добрый, пали ниц, отползли. «Княгиня» тоже с нескрываемым интересом оглядела Сивела. Взгляд у нее был какой-то… какой-то плотоядный. Стала что-то говорить «князю». Тот слушал бесстрастно, лишь иногда коротко отвечая. Спорят? О нем, о Сивеле? О ком же еще!

Властным движением руки «княгиня» отдала какой-то приказ и снова залезла в носилки. «Князь» тоже заспешил, выказывая усталость. По толпе пронесся вздох облегчения.

Носилки быстро удалялись, толпа расходилась, женщины опять заголосили по убитым, растаскивая скорбные ноши по своим норам.

Сивела подхватили сильные руки, сняли путы с ног. Встань и иди! Вскоре привели в селение. Полуземлянки с кожаными пологами вместо дверей. Из отверстий в крыше тянулся дымок, слышался лай собак, тянуло запахом жареного мяса. Сивел сглотнул голодную слюну. Жрать-то дадите, зверомордые?!

* * *

Его втолкнули в полуземлянку. Ни окон, ни щелей. Сырость и прель. Циновка на полу. Копенка прошлогоднего сена, превращенная мышами в труху.

Руки освободили из ремней. Приперли колом щит, заменявший дверь. Сивел остался один в темноте и холоде.

Жрать-то дадите, зверомордые?! Или голодом решили заморить?

А, нет. Не решили. Или пока не решили?.. Вошел жрец. Тот самый, якобы добрый. Поставил миску с горячей маисовой кашей и хлебную лепешку с изрядным куском мяса. Обильно, обильно!.. Уселся тут же, наблюдая, как пленник жадно ест.

Сивел не закончил еще трапезу, как «добрый» жрец, указывая на кашу, назвал ее несколько раз.

Сивел внимательно слушал, а потом повторил.

Жрец закивал одобрительно. Хлопнул себя ладонью в грудь:

– Чимс! Чимс!

И то ладно. Если началось обучение чужой речи, значит, хоть не завтра-послезавтра зверомордые бледнолицего чужака в жертву своим богам принесут. Иначе б какая разница, понимает он или не понимает. Значит, дела не так уж плохи…

Сивел, в свою очередь, хлопнул себя ладонью в грудь:

– Сивел! Сивел!

Чимс отрицательно покачал головой, ткнул пальцем в Сивела:

– Гризли! Гризли!

И этот туда же!

Ну, Гризли так Гризли… Однако что ж за Гризли у них такой?! Могучий и ужасный!

* * *

Часто приходил жрец Чимс, долго беседовал, выведывая про края, где приходилось бывать Сивелу. Тот, как мог, пытался рассказывать – про Новгород, про Гренландию, про викингов. Видел, что жрец слушает со вниманием, но не верит ни единому слову. Даже не так. Жреца те рассказы не интересовали. Больше занимало его про чиктэзов ближних, про массачузов дальних. Словом, про тех, кто на земле Винланда, а не за морем-окияном.

А сдается Сивелу, что жрец Чимс выведывал лишь то, что может пригодиться племени Насыпных Холмов, если они пожелают расширить свои владения. Ну, Сивел совсем не дурень, чтобы не уметь дурнем прикинуться, – он Чимсу все про Новгород да про Гренландию…

И, в свою очередь, спрашивал Сивел, прикинувшись дурнем: чего это племя Насыпных Холмов такое ярое к своим соседям, особенно по весне?

Племя Насыпных Холмов не ярое, объяснял Чимс через пень-колоду, разве что по весне.

– Так вот как раз и весна, – ловил на слове Сивел. – Ну и?

Эх, Сивка! Не буди лихо, пока оно тихо. А ведь оно, лихо в обличье жреца Чимса, до поры было тихо. Две недели беседы тихие беседовал Чимс. Две недели кормил, можно сказать, на убой… На убой… На убой?

– День равноденствия грядет, – сказал Чимс, – когда свет и тьма сравниваются. Три дня – большой праздник.

– Погоди. Один день или три?

– День один, но отмечается он тремя. В эти дни приносим жертвы Солнцу, чтим предков и хороним умерших с осени.

– Так это что ж? Полгода не хороните? Только в эти три дня? Выходит, накопилось много мертвых?

– Да, Гризли.

– А разве хоронить в другие дни нельзя? Они ж… пахнут.

– Обычай не разрешает. Нельзя перечить предкам и нарушать заветы старины. А пахнут… Они на леднике лежат, не очень пахнут. Весной ледник тает – тогда и хороним. Принося чужаков в жертву…

– Чего-чего?! – враз опомнился Сивел, кусок застрял в горле.

– На этот раз готовится щедрая жертва, – не моргнул глазом жрец Чимс. – Пленники хорошо откормлены, и боги будут к нам добры.

Так вот оно что! Добрый ты, жрец Чимс, до-обрый…

Сивел непроизвольно сверкнул глазами. Жрец подался к выходу – и весьма ловко, надо признать. Иначе Сивел, пожалуй, успел бы вцепиться ему в горло и придушить, как котенка. А потом – дай бог ноги! Пусть и встретили бы его на выходе оружные зверолицые, но лучше в бою пасть, чем откормленным на заклание идти вверх по Насыпному Холму!

Жрец оказался проворней, выскочил. Щит тут же перекрыл выход. Сивел несколько раз долбанул по нему кулаком, попинал ногами. Даже отжал щель. И в ту щель углядел, что снаружи изготовились уже двое зверолицых пустить в него стрелы – лук натянут, тетива чуть ли не звенит. Эх-х…

* * *

Всю ночь загнанным зверем метался Сивел по землянке, рычал от бессилия, на стены кидался, будто… будто какой-нибудь Гризли. Изредка затихал, изображал усталость. Потом крадучись щурился в щель наружу. Нет, зверолицые как стояли с луками на изготовку, так и стояли…

Жрец сызнова явился ближе к рассвету. Однако теперь не Чимс, не добрый. А тот другой, злой. Вместе с ним – двое зверолицых с луками. Настороже.

Сивел, однако, к тому времени обмяк, утомился. То не трусость, а покорность судьбе. Видать, боги отвернулись-таки от него. Зря он их хаял – вот и отвернулись… И теперь – чему быть, того не миновать.

Ему бросили новую одежку в мешке. Он вяло переоделся.