Подлодки адмирала Макарова - Анатолий Матвиенко

Увязнув в русской обороне и стянув в Полонию наиболее боеспособную часть войска, империя как боец в английской борьбе «бокс» получила жуткий удар под дых, когда коварные азиаты перешли в наступление через Карпаты. Вдобавок Румыния объявила мобилизацию, явно собираясь воевать не с Россией.

Союзный флот простоял в бухте Эдремита трое с половиной суток. Турки, заслышавшие о приведении в готовность русской армии в Закавказье и остановке разгрузки русских судов с пшеницей в Гельджюке, на второй день угрожали, на третий умоляли, к четвертому начали впадать в отчаяние. Новая война с северным соседом без сколь-нибудь серьезной армии и флота, имея в активе австро-венгерский альянс в союзниках, неуспешно начавший кампанию, воспринималась как верная гибель. С другой стороны, объявить бухту оккупированной и тем признать враждебными действия англичан означало скатывание в войну с британцами, также без радужных перспектив. Посему, когда дымы конвоя растаяли на западе, не только местные власти, но и вся правящая верхушка страны вздохнули с облегчением. Дипломатическое ведомство тотчас рапортовало русским, что конфликт исчерпан.

У южной оконечности Галлиполи нервно дымили в ожидании «Катран» и «Кракен». Ланге дал четкую команду: зря не рисковать, бить наверняка, при опасности уходить в глубину. Они первым делом атаковали броненосцы, после чего караван распался на кучки. Русские субмарины вернулись и методически расстреляли «Вариор» и «Террибл», а также три корабля помельче, пытавшихся оказать им помощь.

Затем через трое суток британский генерал Сомерсет, рассматривая останки двух пароходов среди минного поля, намеревавшихся приблизиться к берегу, выгрузить провизию и забрать раненых, велел вызвать офицера связи.

— Нет никакой возможности воевать при такой диспозиции, сэр Персиваль.

— Мы капитулируем, сэр?

— Для начала попробуем предложить прекращение огня.

— Но между нами и так сейчас нет боевых действий, сэр.

— Именно, майор. Поэтому нам ничего не стоит его подписать. Потом договоримся о выходе из этого чертова мешка.

Русские не настаивали на сдаче в плен. Под честное слово благородных джентльменов не участвовать более в этой войне их переправили на турецкий берег Дарданелл как нонкомбатантов, без оружия. Лишь офицерам оставили револьверы и кортики. О том, как кормить и содержать эту ораву, Австро-Венгрия и Великобритания пусть договариваются с Портой сами.

Глава восьмая

Балтийское море совсем не так приветливо весной, как Эгейское. Финский залив, избавившийся от последних льдин, которые в него набросала вскрывшаяся Нева, по-прежнему свинцового цвета, холодный и совершенно негостеприимный. Лучше всего по нему совершать вояжи, наглухо отгородившись бортом корабля.

Капитан второго ранга Михаил Федорович Ланской, командир Балтийского отряда подводных лодок, шагал по бетону вдоль Петровой бухты Кронштадта. Вестовой донес неслыханное сообщение: новая торпедоносная субмарина «Лосось» подошла к пристани, не открывая люков и не отворачивая вверх передние горизонтальные рули. Так ее не пришвартовать — рули не дают.

У причальной стенки столпились подводники из других экипажей и сизолицые унтеры береговой службы.

— Ваше высокоблагородие, разрешите доложить…

— Отставить! Мичман, пробовали забраться на палубу и достучаться к команде?

— Никак нет, ваше высокоблагородие, вас ждали.

Хваленая флотская инициатива. Вместо того чтоб самим шевельнуться — доложить по начальству и тем самым спихнуть ответственность. Хотя начальство тоже разное, рявкнуть может — разобраться и устранить безобразие, заодно дюжину других приказов навесить.

— Баркас на воду!

На новых лодках иллюминаторов нет, горит ли свет в рубке — не глянешь. На стук ручкой кортика по люку услышал изнутри отчетливую ответную дробь. Значится, живые внутри. Докричаться не вышло. Кавторанг залез на леерное ограждение, рискуя сверзиться в воду с масляно-мазутными пятнами, и заорал в жерло духовой трубы:

— На «Лососе», меня кто-нибудь слышит? Здесь капитан второго ранга Ланской.

— Так точно, ваше высокобродь! — слабо донеслось снизу.

— Почему люк не открыли?

— Так не открывается он!

— Оба?

— Так точно, ваше высокродь!

— Что в походе с ними делали?

— Ничего! Только подтянули чуть рубочный, когда подтекать начал. Задрайку заднего тоже. Всплыли — не отворачиваются.

— Слушать мою команду! Выйти к Кроншлоту, три мили на запад, погрузиться. Отвернуть маховики задраек настолько, как затянули на глубине. Срочно всплыть, пробовать открыть. Если нет — репетировать, пока не откроется. Вопросы есть?

— Так затопит, вашвысокродь!

— Удерживать маховик руками при всплытии. Исполнять!

Приглушенно загрохотало внизу — лодка начала выбирать якорь. Кавторанг едва успел слезть с ограждения и забраться в баркас, как субмарина включила реверс. Так бы и поплыли нырять вместе с командиром на рубке.

Вернувшись в кабинет, громко именуемый штабом, Ланской подписал рапорт об отстранении мичмана Якушкина от командования «Лососем» и списании на берег. Всего второй выход в море, и опять куча напастей. В циркуляре четко написано — нельзя в подводном положении поджимать задрайки. Водяной столб давит на люки, расплющивает резинные прокладки. Если закрутить вороток со всей дури, то по всплытии никакой богатырь не отвернет обратно. Ныне экипажу предстоит погрузиться и начать жуткое дело — под водой раскручивать запор рубочного люка. А как перестараются? Тогда при всплытии давление пропадет, на последнем футе люк раскроется — навсегда запомнят ледяной душ. Так и произошло. Рассматривая мокрую и недовольную мину мичмана, Ланской больше не сомневался отдать рапорт Бергу.

Неприятную бумагу Александр Маврикиевич прочитал на следующее утро. Понятно, что Якушкин — племянник «того самого», но пропустить мимо рапорт кавторанга со штампом канцелярии Адмиралтейства решительно невозможно. «…Допустилъ совершеннейше негодныя команды въ походѣ подводнаго корабля, вслѣдствіе которыхъ означенный корабль подвергнуть былъ опасности затопленія», — разливался канцелярским соловьем кавторанг. Тем помогал Бергу прикрыть срамное место на случай, если строго спросят за наказание мичмана. «Отстранить», — написал контр-адмирал. Затем представил маневры якушкинского дядюшки по спасению карьеры раздолбая и прибавил: «до особаго на то распоряженія».

— Разрешите, ваше превосходительство? — вестовой аккуратно вкатился в начальственный кабинет. Младший бюрократический состав в Адмиралтействе особой породы, не стучит ногами, не гаркает молодецки. Рапортует с выражением «не извольте беспокоиться». — Господин капитан первого ранга сами к вам пришедши.

Услав жестом матроса, Берг пригласил Макарова присесть.

— Зачем вызывал, твое превосходительство?

— Не вызывал, а приглашал. Я ж тебе не начальник. Но могу им стать, коль согласишься.

— Вакансия случилась?

Александр вместо ответа придвинул приговор Якушкину.

— «Лосось» — последняя лодка в пять сотен тонн, торпедная, если память не подводит.

— Память у тебя, Степан, дай бог каждому. Лодок в семьсот тонн на стапелях аж шесть, но ближайшая не ранее мая на воду спустится. А когда в строй войдет — неведомо. Слыхал, утром донесли — англичане уже в Скагерраке? То бишь через сто миль они в Балтике. Их встретим по старинке. Так что, Осипыч, отрывайся от бумажек, дуй к Попову с прошением на временное откомандирование и целуй супругу надолго.

— Пожалуй. Сам тряхнуть стариной не желаешь?

Макаров, по правде говоря, не слишком рассчитывал на положительный ответ. Контр-адмиральство за межвоенное время сказалось на друге, обтесав его под штабной стиль. Александр малость располнел, отпустил растительность на когда-то бритое лицо. Даже речь его стала круглой. Он по-прежнему продвигал новые проекты, демонстрируя незатупившийся ум, но гораздо реже спорил с начальством, полюбил не засиживаться на работе и начал закладывать за воротник. Что делать — Берг приближался вплотную к полувековому рубежу, не старость пока, однако острой тяги захлопнуть над головой люк и гаркнуть «к погружению стоять» у друга не наблюдалось.

Адмиралы тоже ходят в море, занимая положенную по чину каюту и командуя эскадрой с просторного светлого мостика. Душные, тесные и влажные отсеки субмарин не для них.

Служа в Адмиралтействе, Макаров клялся себе, что не превратится в паркетного флотоводца и при первой возможности будет бросаться туда, где ходит палуба под ногами, в нос шибает резкий солоноватый ветер и только простое каждодневное мужество позволяет выжить людям и доверенному им кораблю. А может, просто возраст не пришел округлить фигуру, слова и желания. Пожав руку Бергу, Степан Осипович отправился испрашивать перевод.