Дело Варнавинского маньяка - Николай Свечин

— Алексей, что случилось? — Таубе соскочил на землю и встревоженно заглянул сыщику в глаза. — Ты как будто не рад нам. Несчастье? Сообщи коротко, но понятно.

Лыков почувствовал необыкновенный прилив сил. Ну, держись теперь, собаки! Он быстро выгрузил багаж, отослал возницу, а потом не удержался и сгреб гостей в обнимку так, что у них затрещали кости:

— Как вы вовремя! Бог мой, как вы вовремя. Вы даже и не подозреваете, насколько вовремя!

— Рассказывай! — вторично потребовал барон. — Никогда не видел тебя таким…

— Я уж с жизнью простился. Думал, это за мной приехали. Вышел сдаваться.

— Ты — сдаваться?

— Иначе они убили бы семью.

— Та-а-ак… Сколько их? И кто они такие?

— Человек десять, может, двенадцать. Банда Недокрещенного. Я ловил их по всей России, а они обнаружились здесь, в Варнавине! Тут их зимние квартитры. Ну как я мог такое предположить? А кадр банды! Главарь, сам Недокрещенный — это здешний исправник. Рядовые члены: предводитель дворянства, судебный следователь, председатель земской управы, городской пристав, уездный казначей… Вся головка! Представляешь? Уезд в их полной власти. Даже команда резервных войск прибыла. Эти «оборотни» окружили поместье и ждут темноты, чтобы пойти на штурм. А в доме женщины и дети. Вот я и вышел.

— Ну, это очень-очень славно! — хищно раздул ноздри подполковник. — Ух, как хорошо!

— Чего же хорошего? — растерялся Лыков.

— Хорошо, что мы с Федором приехали. Да к самому началу! Ух, какой я злой. Ух, какой страшный. На куски разорву! Только уговор: пленных не берем! Лешку Лыкова пришли они убивать… Да я с них шкуру спущу и ремней наделаю!

Тут парадная дверь открылась, и наружу осторожно высунулась голова Окунькова.

— Степан, это друзья! — радостно крикнул коллежский асессор. — Тащи их вещи в дом!

Немедленно с крыльца посыпались женщины и дети. Варвара Александровна, как восторженная институтка, бросилась целоваться с Таубе. Брюшкин с Чунеевым не отстали от нее: с веселыми криками они вцепились в хорошо знакомого им гостя и тащили его в разные стороны.

Между тем уже начало смеркаться. Без долгих разговоров Алексей снова загнал мирное население в мезонин. Окуньков запер все ставни и двери. Буффаленок с револьвером земского статистика присоединился к Степану, Таубе с Лыковым разделились.

— Ты, Вить, спрячься в кусту перед парадным входом. Думаю, тебе достанется демонстрация.

— Э, нет, ставь меня под главный удар!

— Это будет очень серьезная демонстрация. Основные силы постараются прорваться в дом именно здесь. Тебе не будет скучно!

— А ты?

— А я лягу в засаду с той стороны. Среди «оборотней» есть особенный человек. Бывший пластун, армейский разведчик. Очень опасный! Фамилия его Щукин. Уверен, что он заявится в одиночку, с тыла, пока другие будут атаковать спереди.

— Я разгоню ребят и приду к тебе на подмогу. Хороший разведчик — не то что предводитель дворянства.

— Жаль, Фороскова нет. Он где-то в городе, втроем было бы веселее.

— Давай пошлем за ним Буффаленка. Мальчишку оцепление пропустит.

— Туда — да, а обратно, да еще со взрослым мужчиною — уже нет. Да и не успеют они. Скоро начнется. Будем вдвоем воевать. Диспозиция понятна?

— Так точно, вашбродь!

— Ну, счастливо оставаться. Как стемнеет, выползай в куст, что возле крыльца, и не дыши. Зря на пули не лезь! Постреляй для острастки, и хватит. Они сдрейфят и станут ждать Щукина. А там посмотрим…

— Не учи ученого. С Богом!

Друзья пожали друг другу руки и разошлись по позициям. «Веблей» Лыкова остался в городской усадьбе, поэтому он вооружился «ремингтоном». Спустившись в голбец, сыщик в темноте на ощупь пробрался к вентиляционному окошку. С трудом протиснулся в него, вылез наружу, прополз сажени три по саду и залег под кустом смородины. Отсюда он мог наблюдать все пространство между лесом и домом. Вокруг стремительно темнело. Алексей снял револьвер с полувзвода, положил на сгиб локтя и замер, весь превратившись в слух.

Форосков решил пообедать в островском трактире, но туда почему-то никого не пускали. Чертыхнувшись, он пошел на Набережную улицу в трактир «Ветлуга», тоже весьма приличный. Опытным взглядом бывший сыщик обнаружил вокруг едва заметное волнение. Посреди площади исправник со злыми глазами устраивал распеканцию приставу. Пробежал переодетый городовой; торопливо прошел, не здороваясь, хмурый Щукин. Что у них приключилось? Маньяк утонул, живи и радуйся, а тут такая суматоха…

Петр вошел в трактир, сел у окна. Тут же подбежал бойкий парень в белом фартуке:

— Чего изволит ваше степенство?

— Дай-ка мне отца с сыном и грешной каши[101]. Еще севрюжины, залому с лучком и моченой брусники. Ну и водки, само собой.

Парень исчез, но тут в дверь с улицы просунулся Проживной и молча поманил Фороскова пальцем. Тот вышел недовольный:

— Чего еще? Только хрястать собрался…

— Поехали на дело, Щукин добро дал.

— Прямо сейчас?

— А чего тянуть?

За спиной «ивана» стоял извозчик с одним седоком.

— Твои блатноги?[102]

— Мои. А в нем уж твои кле[103] положены.

— Ишь ты! За меня распорядился. А кто там сидит?

— Это Ванька Перекрестов, твой фрей.

— На хрена он сдался? Ты же Чечуя обещал!

— Чечуя нету, есть только вот он.

— Не нравятся мне такие фокусы… Нет хуже, как на ходу переделывать. А кто еще? Или набздюм[104] ломаем?

— Я третий буду.

— Ты? Так не пойдет. Кто из нас двоих тогда воротило? Форосков на подхвате ни у кого не работает.

— Воротило ты, но моя доля — треть.

— Тебе треть, да Ваньке десять процентов? А я, значит, задарма буду трудиться? Шиша вам соленого! Посидишь в коляске, обойдемся без тебя.

— Без меня не обойдетесь. Хозяин там больно крутоват.

— Кто таков? Илья Муромец?

— Навроде того.

— А что за зорик?

— Как ты и хотел, загородное имение. Нефедьевка называется. Богатое!

— А, это место я щупал, — обрадовался Форосков. — Домина что надо. Первые богачи в уезде. Ну, еще куда ни шло… Поехали!

Они сели в пролетку. Ванька Перекрестов оказался молодым еще парнем с грубым лицом и бегающими глазами. Петр молча осмотрел его и отвернулся, не ответив на приветствие. Странно… Человек в розыске, всем в городе известен и даже не думает скрываться. Что-то здесь не так. И на грабеж без предварительной разведки не ездят, и «иваны» из тридцати процентов не работают. Смахивает на ловушку.

— Сколько хоть там народу в доме?

— Не считая баб с детьми, только двое дубаков[105]. Один мухорт партикулярный, а вот второй огневый. На войне обтерся. С ним совладать будет трудно.

— Против трех чевых[106] гайменников никому не устоять. А чем коробушка набита?

— Окороков[107] много. Сверкальцы хозяйкины — шкатулку из Питера с собой привезла. Ну и денег целый бурун.

— Знаешь, где лежат?

— А ты что, не умеешь бабу разговорить? — ответил «иван», ухмыляясь.

Пролетка между тем вышла на Вятский тракт. Впереди на нескольких телегах ехали солдаты с винтовками в сопровождении верхового офицера. Ванька дернул Проживного за рукав:

— Куда это солтаны катят? Не нравится мне это!

— Нам-то какое дело! Не фараоны же…

— Ох, не к добру оно. Давай темноты обождем! Во, глянь, еще валят!

Их обогнали две коляски, набитые какими-то людьми, одной из них правил Щукин. Увидев надзирателя, «иван» толкнул возницу в спину:

— Эй, борода! Можно тут полем подобраться?

— Можно, — ответил он, оборачиваясь. — Токмо быстро, покуда не стемнело.

— Сворачивай!

Пролетка сошла с тракта и запрыгала прямо по ржи. Вдали показались постройки Нефедьевской дачи.

— А че там огонь не горит? — опять заскулил Перекрестов. — Не могли такой дом бросить. Может, там засада нас дожидается?

— Уймись, дурак, — рассердился «иван». — Какая еще засада! Ставни закрыли. Они так завсегда делают.

Почти в полной темноте возница довез их до оврага и остановился.

— Дальше пехом, — сказал он вполголоса. — Я тута буду стоять. Время не тяните.

Три человека сошли на землю. Перекрестов пошарил на дне повозки и вытянул «Каролину Ивановну» — двухфунтовую гирю на ремне. Форосков достал револьвер и взвел курок.

— Пошли, — буркнул Проживной и первым спустился в овраг.

В полной темноте налетчики крались к дому со стороны поля. Внезапно слева, там, где к имению подходила дорога, разгорелась яростная перестрелка. Словно чадящие свечи, в ночи замигали огоньки вспышек.

— Что такое? — опешил Ванька. — Я знал, что нечисто! Тикаем!

В ту же секунду Форосков приставил дуло револьвера к левому боку Проживного и нажал на спуск. Даже не охнув, тот распластался на земле.