Адъютант его превосходительства - И. Болгарин

– Либерзон? Ювелир, что ли? – переспросила старуха и махнула рукой куда-то вверх: – Во-она ихняя дверь!

Фролов и Красильников стали пробираться наверх по бесконечным галере­ям, замысловатым переходам, покачивающимся лесенкам и обшарпанным зако­улкам, за которыми виднелись до скуки похожие друг на друга грязные ком­наты, колченогая, давно состарившаяся мебель, неэастелееные постели с лежащими навскидку потертыми одеялами, остатки еды на столах. Мимо них сновал полуодетые торговые женщины и безучастные мужчины, грязные, неу­мытые дети. Однообразный и невеселый шум людского бедного общежития, утих на время, вспыхнул с новой силой. Появилась новая темка для разго­воров, толков и догадок.

– К кому? – понеслось из двери? – в дверь поползло по бесчисленным закоулкам.

– К ювелиру! К ювелиру! – побежало впереди них.

– С наганами, видать, из Чеки, – звучало слева и справа.

– Наверное, с обыском, – раздались, прозорливые голоса.

– Нет, понятых не берут.

Фролов повернул ручку пружинного звонка. Дверь осторожно приоткры­лась, однако цепочку хозяин не снял – изучающе глянули острые глаза-бу­равчики.

– Ну-ну, открывайте! – суховато потребовал Семен Алексеевич.

– А вы, собственно, к кому? – раздался певучий старческий Голос.

– К вам, если вы гражданин Либерзон. Из Чека, – снова сухо бросил Се­мен Алексеевич.

– Странно, – пробормотал за дверью человек и загремел запорами. Осто­рожно открыв дверь, встал перед ними, как бы преграждая путь в комнату. Был он низенький, щуплый, со свалявшимися на затылке седыми, тусклыми волосами и воинственно торчащими ключицами. Пошарив рукой на груди, хо­зяин наконец нащупал висящее на нитяном шнурке пенсне, на дел его и лишь после удивленно спросил:

– Так вы правда ко мне? Чем могу быть полезен? – я впился взглядом в стоящего впереди Красильникова.

– Может быть, все же разрешите войти? – спросил Фролов.

Либерзон после этого готовно отстранился, пропустил чекистов в комна­ту. В углу, возле стены, зябко кутаясь в платок, стояла худая, похожая на подростка пожилая женщина.

Фролов окинул беглым, но внимательным взглядом комнату. Ничего приме­чательного здесь не было: старинный буфет, овальный стол в окружении стульев с протертыми сиденьями, диван под чехлом, кадки «; увесистыми фикусами.

– Разрешите присесть? – спросил Фролов у хозяина.

– Да, очень прошу. Садитесь! – Либерзон суетливо пододвинул стулья.

Ни к кому не обращаясь, женщина сказала:

– Вот и у Горелика так. Пришли двое, посидели. А теперь Горелик уже два месяца в – Чека сидит.

Либерзон всплеснул руками:

– Слушай, Софа! Не загоняй меня в гроб! Оставь, пожалуйста, эти наме­ки!

А Семен Алексеевич, любящий, чтобы все было по форме, нахмурившись, попросил:

– Вы вот что, гражданка! Тут у нас, откровенно говоря, мужской разго­вор предвидится, так что давайте-ка быстренько выйдите!

Женщина, еще плотнее закутавшись в платок, сердито повела глазами по Красильникову, словно выискивая в его облике какой-нибудь изъян, и выш­ла.

– Мужской разговор, – тихо сказал Либерзон. – Какой может быть мужс­кой разговор при таком пайке. Смешно.

Фролов улыбнулся и какое-то время молча рассматривал ювелира, его тонкие длинные, как у пианиста пальцы, синие прожилки на руке. Тот молча вытирал вспотевшее лицо, не не казался испуганным.

– Товарищ Либерзон, мы к вам по делу, – наконец сказал Фролов, стара­ясь быть приветливым с этим всклокоченным и сразу к себе расположившим человеком.

– Вы знаете, я догадываюсь, – понятливо улыбнулся Либерзон.

– Нам нужна небольшая справка. Вы, наверное, знаете всех ювелиров в городе?.. – басовито поддержал своего начальника Красильников, все еще пытаясь найти нужный тон в общении с ювелиром.

Либерзон грустно покачал головой:

– Сорок лет – не один год. За сорок лет можно кое-чему научиться и кое-что узнать. Покажите мне на секундочку любой драгоценный камень, и я скажу вам, какой он воды, сколько в нем карат; сколько он стоит… Назо­вите мне любого ювелира, и я вам скажу… сколько он стоит.

Фролов задумался, не зная, как дипломатичней, чтобы не встревожить старика и не раскрыть своих карт, задать интересующий его вопрос. А юве­лир, коротко взглянув на него своими остренькими вопросительными глаза­ми, продолжил:

– Я понимаю, в вашем департаменте не покупают и не продают. Вы прямо говорите: в чем состоит ваш интерес?

Фролов положил перед Либерзоном список:

– Здесь ювелиры, которые живут сейчас в Киеве. Расскажите о каждом из них.

– Извиняюсь, но я так до конца и не понял, в чем состоит ваш интерес?

– въедливо переспросил Либерзон, искоса просматривая список.

– Что вы о каждом из них знаете? – снова повторил свой вопрос Фролов.

– Хорошо. – Ювелир ненадолго задумался, побарабанил по столу тонкими костлявыми пальцами, словно под ними должны были быть клавиши, потом как-то решительно тряхнул головой: – Хорошо. В таком случае я попытаюсь сам догадаться о том, кто может вас интересовать. – Он с грустной улыб­кой всматривался в список: – Самсонов – нет. Этот все сдал, да, откро­венно говоря, у него и было не так много… Фесенко. Хороший ювелир. Зо­лотые руки. Но он всегда уважал закон. При царе уважал царские законы, а пришли вы – уважает ваши… Сараев! Кто не знает фирму «Сараев и сын»! Москва, Петербург, Киев, Нижний Новгород, Варшава, Ревель! Лучшие мага­зины – его! Поставщик двора его императорского величества! Но… – Ли­берзон развел руками и с легкой иронией усмехнулся, – все, как говорит­ся, в прошлом. Восемь обысков – это кое-что значит, боюсь, я сегодня бо­гаче, чем он, хотя у меня, кроме Софы, ничего нет.

– Так-таки ничего? – сощурил глаза Красильников.

– Так вы пришли ко мне? – снисходительно поглядел на него ювелир.

– Нет. Мы посоветоваться по поводу списка, – успокоил его Фролов.

– Так! Кто тут у нас еще? – Либерзон вел окуляром пенсне по строчкам списка. Он ушел в свои мысли, и лицо его ожило. Он то хмурился, то с сомнением кривил рот, то отрицательно качал головой.

Дверь в комнату внезапно приоткрылась, из-за нее нетерпеливо выгляну­ла жена Либерзона.

– Исаак, не валяй дурака! Им же Федотов нужен!

Все трое даже вздрогнули от неожиданности. Но дверь тут же захлопну­лась.

– Вот чертова баба! – не удержался Красильников, но, увидев осуждаю­щий взгляд Фролова, виновато потупился.

Ювелир тоже укоризненно покачал головой и тихо, словно вслушиваясь в себя, сказал:

– Между прочим, у этой «чертовой бабы» полгода назад петлюровцы убили сына. Просто так. Ни за что. И потом… она говорит дело. Лев Борисович Федотов – это, наверное, тот человек, который не очень ищет знакомства с вами. Вот видите, его даже в вашем списке нет.