Миссис Больфем - Гертруда Атертон

сдвинула брови, а глаза ее потемнели, но только покачнувшись на своих каблучках, она с гордо поднятой головой выплыла из комнаты. Рош остался, так как было очевидно, что девушки хотели таинственно обменяться двумя-тремя словами. Алиса скоро вернулась. Ее лицо сияло, ее голова запрокинута была вверх, как бы затем, чтобы пить какой-то волшебный напиток, разлитый в воздухе. Это было ее первое свидание с Рошем после того, как он посвятил себя процессу, И вот, без ее просьбы, он зашел к ней так просто, как в прежнее время, когда приходил, утомленный работой. Ее деятельный ум, угнетенный в течение долгих недель, оживился с быстротой, которая переполнила ее беззаботностью, беспричинным счастьем. Может быть, близость к миссис Больфем несколько разочаровала его. Может быть, он сам раскрыл правду и презирает ее за хладнокровно придуманную ложь. Это так понятно при его преувеличенном идеализме. Еще не существовало на свете такой любви, которую нельзя было бы убить, погрешив против ничтожного предрассудка или оскорбив какую нибудь тайную причуду. Во всяком случае он был тут и с явным намерением пробыть с ней весь длинный вечер. Какое значение имело все другое?

Когда она вошла, он все еще смотрел на акварель, изображавшую уголок в западной части Эльсинорских лесов. Деревья были величественны и стары, зеленые тени перерезаны золотом скользящего солнечного луча, проникшего сквозь тяжелый навес ветвей. Каменистый ручей пересекал прогалину, а за ней только слегка угадывался бесконечный лес, пустынный и молчаливый. Рош узнал это место.

– Моя деревня – Ронселервиль – с другой стороны, – сказал он, обернувшись к Алисе с помолодевшим лицом. – На несколько минут мне снова стало четырнадцать лет. В прошлое лето мне только изредка удавалось вырваться туда на один день, чтобы побродить в лесах. Я хотел бы быть с вами, когда вы рисовали это.

Она сняла с крючка картинку и дала ему. – Позвольте мне подарить ее вам. Мне бы хотелось, чтобы вы повесили ее в одной из ваших комнат, – например над вашим столом – так, чтобы в минуту усталости или затруднения вы могли, обернувшись, отвлечь на миг свои мысли. Я уверена, что это не очень плохая замена оригинала. Она говорила со сдержанной настойчивостью и с полным отсутствием кокетства. Он протянул за картинкой обе руки.

– Конечно, не плохая. Только вы могли бы об этом подумать. Право, я возьму ее! – И ему вспомнилось, о скольких судебных процессах, благодаря ее ласковой тактичности, ему удавалось забывать, сидя в этой свежей, зеленой мастерской и в той, другой комнате коттеджа, напоминавшей лес своими зелеными тонами. Он уже спрашивал себя, не был ли он высокомерным ослом, ложно истолковавшим себе возраставшую нежность дружбы этой тонкой и порывистой натуры, когда припомнил намеки мисс Остии и, резко опустившись на стул, восстановил в памяти причину своего визита.

Алиса предложила ему курить, хотя и не достала своих папирос. Мисс Остии, решившая следить за своими нервами, не стала курить, а у Роша были свои привычки. Пока он закуривал сигару, вытянув к огню свои длинные ноги, она откинулась на массу подушек, разбросанных на диване, довольная, что была в желтовато-розовом платье, которое надела в честь приезда своей тетки, Диссосуэ, и еще двух других дам, приглашенных к ужину ее матерью. Платье гармонировало с зеленым тоном комнаты и особенностями ее цвета лица.

Рош, рассматривавший свою картинку взглянул и улыбнулся той картине, которую видел перед собой на диване. В мягком освещении лампы гладкие, темные волосы Алисы подходили к оливковому цвету ее глаз; слабый румянец слегка пробился щеках цвета слоновой кости. Сквозь кружево, покрывавшее ее стройный бюст, чуть сквозила тонкая лента, а маленькая нога в узкой туфле была обтянута прозрачным чулком. В таких случаях Алиса скорее инстинктивно, чем по расчету, старалась создать очарование, благодаря своей причудливой и изысканной внешности. Рош угрюмо нахмурился, когда его память воспроизвела основательную и солидно обутую ногу его красивой клиентки, а также стопку прочного белья, без лент, которое неожиданно принесли в приемную тюрьмы, когда он однажды ждал ее. В первый раз он подумал: неужели подобные вещи что-нибудь значат для человеческого счастья? Возможно, что для такого простого человека, как он, они важны не столько своей художественной прелестью, сколько своим скрытым значением: неуловимого, но манящего предвозвестника.

Он раздраженно вздрогнул и приподнялся.

– Ваша юная приятельница думает, что я убил Давида Больфема, объявил он.

Алиса вздрогнула от этого откровенного наступления, но улыбнулась с иронией.

– Я знала, что какая-то бессмысленная теория зародилась в ее мозгу, главным образом потому, что ей этого хочется. Она предполагает сделаться романисткой.

– Она удостоила меня чести сообщить мне об этом. Даже пообещала полный иммунитет, насколько это будет зависеть от нее, если я ее вознагражу полным признанием.

– Положительно она сошла с ума. Но не стоит думать об этом, вам нечего бояться.

– Я не очень уверен в этом.

Алиса вдруг села так прямо, как будто, подобно миссис Баттль, была затянута в доспехи.

– Что это значит? – пролепетала она.

– Мисс Остин пришла к заключению, что я влюблен в миссис Больфем. Хотя она и не местная и у нее нет данных, вполне возможно, что рано или поздно наши добрые сограждане додумаются до этой самой теории.

– Это единственная из теорий, которая у них никогда не зародится и которой они не допустят. Они лучше знают… Все женщины уверены, что она мужчин спокойно и глубоко презирала. Я хотела бы, чтобы вы могли их видеть ее личную свиту у миссис Баттль, в день ареста. Только, чтобы испытать их, я намекнула, что в Давида Больфема мог стрелять мужчина, влюбленный в нее. Они чуть не уничтожили меня. Миссис Больфем, виновная в убийстве, или нет, явно возведена на пьедестал. Это касается взглядов женщин. Что же касается мужчин, то эта теория не подходит хотя бы потому, что ни одного из них она никогда не влекла к себе. Она последняя из женщин, ради которой может родиться желание убить.

Рош, не зная, диктовались ли эти наблюдения злобой или только вытекали из фактов, бросил незаметный взгляд в направлении дивана. Голос мисс Кромлей, старательно деамериканизированный, не сделался более резким, но лицо, несмотря на сдержанность, было взволновано. Она казалась абсолютно бесстрастной, когда в ленивой позе снова слегка откинулась на груду подушек. Конечно, только факты.

– Это очень похоже на предвыборную кампанию, – сказал он. – В данный момент, в этом городе, нет абсолютно здоровых людей, и самые нелепые заключения могут появиться неожиданно. Но воображение имеется не только у нарождающихся романисток… Хорошо, представьте