Корова царя небесного - Иоанна Хмелевская

Тревога кольнула сердце Барнича.

– А зачем тебе об этом вообще кому-то говорить? Разве это так важно?

– Для меня важно.

– А для меня нет.

– Но ведь меня все время расспрашивают, что я видела. И кого.

– Кто расспрашивает?

– Полиция. В последнее время мне везет на всякие дурацкие происшествия, вечно я в них встреваю. Но полицию обманывать не хотелось бы. О тебе я им пока не говорила, но мне все кажется, что это был ты.

– Да какая разница – я или не я?

– Какая для них – не знаю, а для меня большая. Там, в банке, совершено преступление, а я уже начинаю опасаться, что все-таки со мной случаются галлюцинации. Если там был не ты, значит, и в самом деле случаются. Я бы предпочла, чтобы этого не было.

– Сожалею, но не могу сказать тебе ничего приятного. Меня там не было, я находился совсем в другом месте. Даже не в Варшаве. А что за история с преступлением? Звучит интригующе.

Элюня готова была говорить на любую тему, лишь бы он оставался подольше рядом с ней, вот так наклонялся и чарующе улыбался ей. И все равно сумела пересказать лишь половину, остальное просто улетучилось из головы, так как занята она была своими чувствами. Ах, опять он рядом, ах, как ласково блестят его глаза, его опять тянет к ней, это она почувствовала. Наверняка уедут вместе. Вот только куда? У него тетка, к ней вернулся Казик... Додумав до этого места, совсем потеряла нить повествования и о прямоугольном блондине и темно-синем форде вообще забыла.

Барнич этого упущения не заметил, он, странное дело, думал о том же, что и девушка, – уехать вместе. Вот только не любовь им руководила, а прямо противоположное чувство. Уехать с ней прямо сейчас? Вот уж недопустимая ошибка, сколько людей видело их здесь, ни в коем случае не может он выйти из казино вместе с ней, надо придумать что-то такое, чтобы его никто не смог заподозрить.

А потом выяснилось, что умнее всех в создавшейся ситуации вел себя Казик.

К огромному огорчению Элюни, из казино они вышли не вместе. Как и раньше, Барнич попрощался с ней неожиданно и быстро удалился. Только когда он исчез из поля ее зрения, Элюня сообразила, что ни одно из ее сомнений не разрешилось. Она так и не узнала, он или не он был у банка, а если был, то почему с бородой. А главное, она не знает, остаются ли они в прежних отношениях. Не знает, где и когда они снова встретятся и встретятся ли вообще. Не знает, обнимет ли он ее еще когда-нибудь своей крепкой, властной, мужской рукой?...

Дойдя до этой руки, Элюня окончательно лишилась способности соображать...

* * *

– Не хотелось бы тебя огорчать, но чует мое сердце – не то! – заявила по телефону наутро Иола весьма категорически. – Если бы он поглубже увяз, ты бы уж об этом знала. Тут никакие тетки не помеха, а твой телефон он бы когтями выдрал, Казика учуял и увез тебя куда подальше. Боюсь, он из тех, что забегают, как придет охота.

– Не люблю я таких, что забегают, – жалобно пролепетала Элюня.

– Ну тогда дай ему от ворот поворот, не будет тебе от него толку. Может, ты не обратила внимания, а я заметила – тогда, на свадьбе Анджея, все бабы, как одна, пялились на него, так что он любую мог с собой прихватить.

– А я-то надеялась – ты меня утешишь...

– На кой тебе мои утешения, лучше перестройся, пока не поздно, потом совсем несчастная будешь.

Элюня подумала, что она и сейчас уже достаточно несчастна, и так тяжело вздохнула, что даже занавеска на окне поднялась.

– Ну что ты вздыхаешь, что вздыхаешь! – тут же принялась отчитывать подругу Иола. – Ну прямо корова! Вместо того чтобы бесполезно вздыхать, лучше проведи опыт, чтобы окончательно выяснить его отношение к тебе. При первой же встрече сама ничего не делай, ничего не предпринимай, даже не гляди на него. То есть я хотела сказать – притворись, что не глядишь, не видишь его. И посмотришь, что из этого выйдет. Подойдет ли он к тебе по собственному почину или воспользуется свободой. Если воспользуется – ставь крест. Если, конечно, не хочешь влипнуть, как я, не хочешь бегать за мужиком, следить за каждым его шагом, вцепившись в него зубами и когтями. Эх, жизнь пропащая! К тому же у моего балбеса еще мягкий характер, а у твоего, судя по всему, потверже будет, вряд ли он позволит себя захомутать.

Что касается данного аспекта, тут Элюня полностью разделяла мнение подруги и вообще не хотела бегать за мужиком. Она хотела, чтобы он за ней бегал, тем более что не так уж много придется ему побегать. И разговор с подругой закончила в совершенно раздерганных чувствах, хотя надежда еще не совсем покинула ее сердце.

За работу Элюня села в таком мрачном настроении, что невольно подумалось – самое подходящее для проектирования надгробий, глядишь, даже выиграла бы конкурс на лучший памятник для кладбища. Работать же предстояло над рекламой туристической фирмы, и очень хотелось не рекламировать ее потрясающий теплоход, а немедленно погрузить его в пучину одного из экзотических морей, а опять же потрясающий самолет изобразить рухнувшим в виде отдельных частей. И даже улыбнулась, представив себе реакцию заказчика на такую рекламу.

Работа никак не шла, промучившись напрасно, добросовестная Элюня отказалась наконец от неравной борьбы с настроением и решила позвонить бабуле.

Бабуля обрадовалась звонку внучки.

– О, хорошо, что позвонила, я тут всерьез занялась твоей проблемой, да нет, мне самой было интересно, я даже составила список знакомых, перспективных в рассуждении стенаний и причитаний, и теперь уже знаю, кто ими пользовался. Предлагаю тебе на выбор три кандидатуры.

Элюня сразу оживилась.

– Ах, бабуля, это чудесно! Кто они? Я их знаю?

– Не уверена, дитя мое. Могла бы знать, но вряд ли помнишь. Одна – моя подруга, еще с детских лет, уже умерла, ты ее видела уже в пожилом возрасте. Видела, это я помню хорошо. А ты помнишь?

– Это такая старушка, немного странная, внизу толстая, а вверху худая?

– Нет, ты говоришь о другой моей подруге, а та была толстая равномерно. Ну вспомни же, у нее были черные волосы, целая копна, и каждая волосинка толщиной с проволоку. Красила она их, ясное дело.

– А, вспомнила! По волосам. Я еще думала – парик, потому и запомнила, хотя видела ее всего раза три.

– Правильно. С этой подругой мы вместе учились в школе, вместе готовили домашние задания, и она эти стенания и причитания переняла прямо от моей бабушки. Непосредственно. И могла передать молодому поколению. У нее была дочка. А сама она умерла не так давно, лет пять назад. Калинская ее девичья фамилия, по мужу Дронжакова, а дочка вышла за какого-то Маслякевича или кого-то в этом роде. Возможно, уже развелась. Это первая кандидатура.

Бабуля сделала небольшую передышку, чем немедленно воспользовалась внучка.

– А ее дочке сколько лет?

– Дочке? Минутку... Она на пять лет старше твоей матери, ибо Клара Калинская начала рано, даже школы не закончила, удовольствовалась малым аттестатом, тогда еще были малые аттестаты. Значит, сейчас ей пятьдесят.

– А дети у нее были?

– Да, сын и дочь, я на похоронах Клары их видела. Сыну на вид лет тридцать, дочь помоложе. Больше ничего о них не знаю, но адрес сказать могу, потому что дочка осталась жить в Клариной квартире.

Элюня вежливо попросила назвать адрес и записала его. Разговор с бабушкой очень хорошо сказался на ее самочувствии, а работать она все равно бы не могла.

Бабуля продолжала:

– Вторая кандидатура – наша домработница, та, которую я брала на несколько лет к твоей матери, когда работала в редакции. Девушка совсем молодая, деревенская, необразованная и очень глупая, но за эти несколько лет немного пообтесалась. Стенания и причитания она как-то сразу ухватила и взяла на вооружение. Уж не знаю, почему они ей так понравились, возможно, она считала их каким-то особенно шикарным городским выражением и пользовалась ими во всех случаях жизни. Сколько раз мне приходилось, слышать, как она употребляла бабушкино выражение в телефонных разговорах – когда никого из нас не было дома и надо было об этом сообщить, мне знакомые, смеясь, рассказывали. Но самое смешное было, когда приходили гости, она открывала им дверь и с ходу ошарашивала: Господ нет дома, прихватили стенания и причитания и на рораты отправились, входите, пожалуйста! Ее как-то совершенно не смущала нелогичность высказывания.

– Ты полагаешь, бабуля, она этой фразы и потом не забыла?

– Уверена. Стала ее дурной привычкой.

– А где теперь эта домработница?

– После того, как она у нас проработала... сколько же это лет? Лет восемь, не меньше. А потом вышла замуж за Владика, что уголь развозил. Уголь их и познакомил. Я не протестовала, ведь благодаря этому знакомству мы несколько лет получали отличный уголь и почти по нормальной цене.

– А ее фамилия?

– Хеленкой звали, а фамилия... какая-то птичья. От домашней птицы. Уткина? Русакова? О, вспомнила. Курчак. Хелена Курчак! Из Соколова Подлесского в Варшаву приехала...