Через пламя и ночь - Анастасия Александровна Андрианова

эта Лунница… Торопливо застегнувшись, она вытерла мокрый от холода нос и осипшим голосом спросила:

– Пойдём в амбар?

Смородник вздрогнул, как от удара, и обернулся – будто бы задумался и забыл, что она всё время сидела рядом.

– Ты в комнату иди. Что, зря деньги за неё платили, что ли?

Мавна подумала было, что он решил всё-таки пойти к Луннице – иначе зачем отправлял её одну? Но Смородник добавил, зевнув:

– А я – в амбар. Спокойной ночи.

Он поднялся на ноги, хрустнул затёкшей шеей и выдавил подобие улыбки на прощание. Мавна представила, как снова вернётся в ту тесную комнатушку с незакрывающейся дверью, и по спине пробежали мурашки.

– Я боюсь одна, – беспомощно сказала она и обхватила себя за плечи. Подняв глаза на Смородника, тихо попросила: – Только если ты пойдёшь со мной.

Он остановился, непонимающе глядя на Мавну.

– Там развернуться негде, как ты себе это представляешь?

Мавна развела руками.

– Тогда оба в амбаре.

Смородник задумчиво посмотрел на окна дома, прислушался к звукам: сегодня там хотя бы не дрались. Мавна ждала. Ей было всё равно, где ложиться, главное, не одной: всё равно не уснёт, будет думать про Варде, Раско и Илара. А может, и про Лунницу…

– Ладно. Пошли. Хватит тебе на сене валяться, простынешь ещё.

Она не поверила своим ушам, особенно последним словам. Было бы ей получше, удивилась бы вслух, но сейчас просто тяжело поднялась и пошла за Смородником в дом.

В этот раз комнатушка даже показалась уютнее, чем была. Мавна устало опустилась на кровать и поняла, как сильно болит голова. Смородник вымыл руки над корытом, плеснул в лицо, отфыркался и устроился на полу у двери, положив под голову бурдюк с водой. Он повозился, удобнее раскладывая длинные ноги, которые никак не хотели умещаться у стены. Мавне было его жаль, но сил не осталось даже предложить что-то другое. Да и что предложить? С кровати уходить на пол не хотелось.

– Спокойной ночи, – шепнула она, закрывая глаза.

– Угу.

Мавна уже засыпала, как Смородник тихо буркнул:

– Чтобы тебе не думалось: она выбрала другого чародея. А когда снова увидела меня, как ни в чём не бывало бросилась на шею. Но я считаю, что это неправильно. И по отношению к нему, и ко мне. Так что… давно уже всё.

Мавна покивала, с запозданием сообразив, что в темноте никто её не увидит. Сил хватило только на то, чтобы стянуть верхнее платье и собрать волосы в неряшливую косу – и скоро Мавну накрыл неспокойный сон.

Глава 13

Козлиные шкуры и черепа

Мавна спала урывками и ещё до рассвета окончательно проснулась, не понимая, что с ней происходит. Сердце колотилось тяжело и быстро, бухало в ушах и в горле, больно распирало рёбра. Воздуха не хватало, но глубже вдохнуть не получалось, в груди становилось больно до рези. Комнатушка Царжи казалась тесной, тёмной, душной, грязной. В окно проникал свет, но такой тусклый, что волнами накатывал беспричинный страх.

Дома всё было не так. Дома было просторнее, светлее, приветливее. Дома стояла печь в пекарской, мешки с мукой и туески с сушёными ягодами для булок. Дома пахло едой и духами. Дома кровать была шире и мягче. Дома всегда можно было прийти к Илару, если не спалось, и уткнуться лицом ему в рубаху.

Мавна приподнялась на локте, вглядываясь в густой пугающий полумрак.

Смородник спал у двери, на боку, подтянув колени к груди. Приоткрытая дверь упиралась ему в поясницу, бурдюк выскользнул из-под головы. Мавна хотела окликнуть Смородника: за разговором ей стало бы легче. Но пожалела. Прошлым утром она и так рано растолкала его, пристав с расспросами про Варде.

Перевернувшись на спину, Мавна обхватила себя руками. Сердце так же гулко грохотало в груди, отдаваясь дрожью разом во всём теле. В голове будто кружились вихри, один другого чернее.

Представлялся их дом, сожжённый дотла. Илар, убитый не то упырями, не то чародеями. Раско, которого она так никогда больше и не увидит. Козёл, который навсегда останется просто козлом. Варде с рубахой, залитой упыриной кровью.

Ничего уже не будет как прежде. Она ушла, и с тех пор всё посыпалось, как домик из прутиков. Всё из-за неё. Она никому не принесла ни радости, ни пользы. Даже Смороднику жизнь испортила: если б не она, он бы давно добился прощения Сенницы и вернулся в отряд.

Мавну колотило уже так, что зуб на зуб не попадал. Лучше бы она утонула тогда в болоте. Лучше бы болотный царь её не возвращал.

Никчёмная, глупая, ветреная девчонка. Домашняя плюшка, которая вообразила, что может кому-то помочь, а, по сути, делает всем лишь хуже.

Хотелось провалиться в черноту своих мыслей насовсем: так, чтобы закружило, поглотило и не выпустило, как болотная топь.

Каждый поступок, совершённый в последние дни, казался глупым и постыдным. Венок для Варде, поцелуй в щёку Смородника, попойка с Лирушем… Дура, дура, ну какая же безмозглая…

Скорее бы Царжа наколдовала над козлом: увериться бы, что ничего путного не вышло, да пойти бы… куда?

Да хоть на болотное дно. Больше некуда.

Страх, бессилие и отвращение к себе сменялись, накатывая волнами, и Мавна тонула в них, до головной боли думая по кругу об одном и том же.

Интересно, Царжа могла бы дать ей какое-то зелье, от которого её просто не стало бы?..

Постепенно в комнате становилось всё светлее. За круговертью мыслей Мавна и не заметила, что наступило настоящее утро – с ярким солнцем, с птичьим щебетом, с голосами за окном. Тяжело вздохнув, она опустила ноги на пол и торопливо, пока никто не видит, натянула верхнее платье и кое-как разобрала пальцами на пряди спутанную косу.

Скоро Смородник зевнул, лениво потянулся, встал на ноги и поднял бурдюк. Будь Мавне немного получше, она бы закатила глаза: сейчас начнёт намывать руки. И точно.

– Дать воды? – хриплым со сна голосом спросил он и долгим взглядом оглядел Мавну, наверняка заметив и её покрасневшие веки, и разбитый вид.

Мавна вяло кивнула.

– Спасибо, – сказала она, умывшись и перекусив последними припасами, – что остался тут. И за всё остальное тоже. Одна я бы давно сдалась.

Смородник чуть приподнял бровь.

– Тебе так только кажется. Ничего бы не сдалась. Ты же сама решила уходить из деревни. И в болото сама нырнула. А уж видела бы ты себя вчера… Такая и горы свернёт.

Его голос звучал, как всегда, ворчливо, но у Мавны стало