Правда зеркала - Майкл Р. Флетчер

уж он ничего не увидит, – добавил толстяк.

И они оставили его одного.

«Что ж, все прошло не так хорошо, как я надеялся».

Он прокрутил в голове все, что смог запомнить из их путаной беседы. Шниттер была женского пола, это он точно понял. Что ж, она станет его пропуском на свободу. Он справится.

«Никогда не встречал женщину, которую не смог бы очаровать».

Глава семнадцатая

Послесмертие – неточный термин. Мы точно знаем: племена шламштам верят, что их души увозит на великие луга в небе какой-то бог-конь, Аусгеброхен с гор Гезакт прячут свои души в куклах, которых лепят из собственных экскрементов, а басамортуанцы думают, что их кровавые воины продолжают жить в Боррокаларии. По правде говоря, я даже не уверен, что те, кто умирает в Гельдангелегенхайтене, попадают в то же самое Послесмертие, что и те, кто умирает в Унбедойтенде.

Однако все эти Послесмертия имеют одну общую черту – веру в то, что и за миром смерти есть какой-то другой.

Лангзам Брехен, философ

Штелен, никем не замеченная, бродила по залам башни. Она заходила в запертые комнаты и забирала те безделушки, которые привлекали ее внимание, часто – лишь для того, чтобы выбросить их в соседней комнате, в которую ей удавалось пробраться. В комнате, обстановка которой наводила на мысль, что здесь живет женщина-стражница, Штелен нашла шарф яркой расцветки и обвязала его вокруг костлявого запястья, а затем прикрыла рукавом. От шарфа исходил приятный запах влажных от росы весенних цветов.

Блуждая в одиночестве по длинному коридору, ничем не примечательному, если не считать того, что он зарос паутиной сильнее, чем все остальные попадавшиеся ей до этого помещения, Штелен принялась вспоминать их встречу с Бедектом в Послесмертии. Как, неловко и колеблясь, он протянул ей шарфы, которые снял с ее мертвого тела. Откуда-то он знал, насколько они важны для нее, хотя почему – этого он так и не понял.

Она пробежалась пальцами по истрепанным краям самых старых из спрятанных под рукавом шарфов. Мамины. Были. Штелен носила их с тех пор, как покинула родной дом.

«Ты в долгу перед Бедектом за то, что он сделал это».

Она сморгнула, и из глаза вытекла слеза.

Одного этого хватило бы, чтобы ей захотелось простить этого ублюдка за то, что он бросил ее. Ну, или почти хватило бы.

Она смахнула слезу грязным рукавом и оскалила желтые зубы, все еще одна в пустом коридоре.

Но все же этого было мало.

Может быть, она найдет какой-нибудь способ отплатить ему за его единственное доброе дело, прежде чем убить.

«Я не собираюсь плакать из-за этого недостойного мешка кошачьего дерьма».

Слезы снова навернулись на глаза, и она зашипела от гнева, и опять стерла их рукавом. И опять слезы потекли у нее из глаз. Штелен не могла их сдержать. Они текли, как горячая река страдания, стыда и гнева. Ничего не видя перед собой из-за них, Штелен остановилась и прислонилась к стене.

«Он не заслуживает моих слез».

Но она никак не могла прекратить плакать. Плечи ее дрожали от рыданий, и Штелен принялась лупить кулаком по стене. Она била снова и снова, пока не разбила руку в кровь, которая начала сочиться вокруг вбившихся в костяшки пальцев обломков штукатурки.

Бедект всегда доверял ей, хотя и знал, что она не заслуживает доверия. Она знала, что он знает, что она ворует у него. Ни разу он не предъявил ей этого, и даже не отпустил ни единого замечания на этот счет. Он принимал ее такой, какая она есть, так, как никто другой не смог принять.

«Никто, кроме Лебендих», – поправила она себя мысленно.

С Бедектом Штелен всегда понимала, где находится. Она понимала границы, знала, что он примет, а где отреагирует немедленно и со всей силой. Бедект был настолько же предсказуем, как камни в этой стене. Лебендих… Здесь Штелен не была так уверена. Почему-то она не могла полностью проникнуть в мысли мечницы.

«И ты никогда не осмеливалась украсть у нее».

Потому ли, что она уважала эту женщину, или из-за страха остаться в одиночестве? Очень может быть, что Штелен не хотела обворовывать мечницу потому, что не могла предсказать ее реакцию.

«Если бы ты действительно доверяла ей, ты бы ее обворовала? Ты только послушай себя. Что за долбаная бессмыслица».

Штелен повернулась спиной к стене и присела на корточки. Упершись локтями в колени, она уткнулась лицом в ладони. Она не могла смириться с мыслью о том, что Лебендих уйдет. Это было уже слишком много для нее. Столько одиночества ей было не вынести.

– Убей ее, пока она не бросила тебя.

«Прислушайся к себе».

Штелен попыталась провести пальцами по волосам, но те увязли в спутанной копне, и она отказалась от этой затеи. Она убьет мечницу после того, как та ее бросит. Любые другие варианты были чистой воды сумасшествием. К тому же после того, как Штелен убьет Лебендих, мечница снова будет вынуждена служить ей в Послесмертии. Вихтих или Бедект – она забыла, кто именно – частенько шутил, что ему нужно бы уделять больше времени убийствам людей, которые ему нравятся, чтобы хотя бы в Послесмертии иметь настоящих друзей.

Штелен вскочила на ноги. Глаза ее на лице в бурых разводах от слез и засохшей крови были ясными. Под носом повисла сопля, и она вытерла ее рукавом – еще одно коричневое и желтое пятно среди множества других. Расправив плечи, она двинулась дальше по коридору, и радуясь, что никто не наткнулся на нее в момент ее слабости, и желая, чтобы кто-нибудь все-таки наткнулся, и тогда бы она смогла убить этого невезунчика за это. Добравшись до кухни, она встала у дверей, никем не замеченная, и прислушалась к беседе двух стражников, которые и встретили их с Лебендих на границе. Они обсуждали тупого шпиона Геборене, который сидел у них в темнице.

– У этого идиота нет ни единого шрама, – сказал один из них. – Как он может быть мечником?

– У него не хватает тех двух зубов, – заметил второй.

Старик вздохнул:

– Я выбил их, помнишь?

Толстяк пожал плечами.

– В любом случае, когда Шниттер с ним закончит, от него ничего не останется, кроме шрамов.

– Или вообще ничего, – сказал толстяк.

Лица у них стали кислые, как будто они проглотили какую-то тухлятину.

Штелен усмехнулась и ушла, оставив стражников с их обедом. Без сомнения, в темнице у них сидел Вихтих. При мысли, что