Щит дьявола - Лео Кесслер

Подвал, в котором она лежала, начал содрогаться от разрывов артиллерийских снарядов. Выдохнув, Эльке Симоне решительно провела лезвием бритвы по запястью своей левой руки. Она почти не почувствовала боли. Несколько секунд ничего не происходило. Она разочарованно уставилась на глубокий порез на левом запястье. Но затем он окрасился красным, и Эльке облизала пересохшие губы. Кровь закапала из пореза на пол — не очень быстро, но непрерывно. Это была ее собственная, густо-красная кровь. Она завороженно глядела на струйку. Вскоре кровью пропиталась и та часть одеяла, где покоилась ее левая рука. Эльке торопливо перерезала вены на правом запястье. На этот раз она ощутила заметную боль. Но зато и кровь хлынула из раны гораздо быстрее. Несколько капель даже попали ей на колени.

Со вздохом облегчения женщина откинулась на кровать и закрыла глаза. По мере того, как кровь вытекала из нее, пропитывая одеяло и капая вниз на брошенную под кровать плитку американского шоколада «Херши», она почувствовала себя счастливой. Все ее страдания должны были наконец-то остаться в прошлом.

* * *

Матц с трудом проковылял по обломкам стекла, усеявшим пол, и распахнул дверь в палату Шульце. Открыв дверь, он поднял в воздух свою деревянную ногу и громко перднул, по старой привычке приветствуя таким образом своего дружка.

— Ну, здорово, старый жеребец, — пророкотал Матц, не обращая внимания на двух других пациентов. — Рад видеть меня?

Шульце лежал на кровати. Его лицо было бледным, а раненная рука была поднята высоко над головой. Здоровой рукой он схватился за горло, показывая, что задыхается.

— Черт побери тебя, Матц, ты что же, хочешь устроить мне здесь газовую камеру, ты, маленький грязный извращенец?

Матц пропустил замечание приятеля мимо ушей и плюхнулся на его койку.

— Ну и где же твои шлюхи, Шульци? — громко спросил он, сдвигая шлем на затылок. — Я был бы не прочь позабавиться с парочкой девиц сегодня ночью. Да, вам, раненым, тут раздолье — лежите себе, как раскормленные коровы, и только и знаете, что попердываете да ублажаете себя своей собственной пятерней под одеялом. А нам приходится отдуваться за вас на фронте. — Он перевел дыхание и кивнул в сторону двух неподвижных фигур на соседних койках:

— Кто они, Шульце?

Гауптшарфюрер покачал головой:

— Не знаю. Я называю одного «легкие», а другого — «кишки». Тому, кто лежит справа, прострелили легкие, а тому, кто слева, — живот и кишки. Местные эскулапы заверили меня, что и тот, и другой должны загнуться в течение ближайших суток.

— Да, им не позавидуешь. — Матц невольно отвел глаза от двух забинтованных фигур. — А как дела у тебя? Тебя-то хоть собираются комиссовать и отправить на заслуженный отдых? Или это случится только тогда, когда ты начнешь смотреть на картошку из-под земли?

— Похоже на то, — кивнул Шульце. — Нет, мне не повезло, Матц. Никто не собирается ни комиссовать меня, ни отправлять на заслуженную пенсию. Этот проклятый мясник Диденхофен уже вынес свой вердикт: не позднее чем через две недели я вновь встану в строй. — Он покачал головой: — Тебе надо было побольше поработать в моей ране своим кинжалом. Может быть, тогда бы я остался без руки и смог бы закончить свою жизнь в должности однорукого привратника в одном из шикарных заведений на Хербертштрассе[61].

— Ну да, — протянул Матц. — Представляю себе это… Но только тогда бы ты наверняка проводил гораздо больше времени наверху, развлекаясь с тамошними дамочками на упругих матрасах, а не внизу, открывая и закрывая двери.

Раненый, которого Шульце знал под именем «легкие», глухо простонал.

— Заткнись, ублюдок! — бросил ему Шульце. В голосе бывшего докера не слышалось ни капли симпатии к несчастному. Затем он живо повернулся к Матцу и спросил:

— А где же спиртное, старина? Только не говори мне, что ты явился сюда без капли спиртного!

Матц покачал головой:

— Медсестра специально предупредила меня, чтобы я не смел давать тебе ни капли!

Шульце выставил вперед свой заскорузлый большой палец:

— Пусть чертова сестра засунет вот это себе в задницу и посидит так несколько часов! Где спиртное, дьявол тебя побери, Матц?!

Матц сунул руку за пазуху и выудил оттуда небольшую склянку медицинского образца, до краев заполненную прозрачной жидкостью.

— Это — картофельный самогон, Шульце. Чтобы выменять вот эту маленькую бутылочку, мне пришлось отдать за нее целый ящик мясных консервов. Один из поваров в штаб-квартире обороны Аахена пошел на эту сделку… Впрочем, это действительно отличное пойло. Говорят, оно сразу сносит голову, старина…

— Давай, давай бутылку сюда! — потребовал Шульце и схватил ее своей огромной лапой. — Боже мой, уже в течение нескольких месяцев у меня не было возможности по-настоящему промочить горло!

Эсэсовец вцепился в пробку зубами, выдернул ее из бутылки и выплюнул на койку своего раненного соседа, нимало не заботясь о том, нравится это ему или нет. Затем, запрокинув голову, сделал хороший глоток.

— О, тысяча чертей, — с трудом выдохнул он, — а ведь это действительно забористое пойло! От него, мне кажется, могут расползтись швы в свинцовом гробу! Это по-настоящему хорошая водичка, Матц!

И Шульце сделал еще один громадный глоток из бутылки. Матц, не выдержав, выхватил у него из рук бутылку, ворча:

— Полегче, полегче, Шульци! Ты же не один, черт бы тебя побрал! Ты что же, решил вылакать эту драгоценную жидкость в одиночку? Ведь это, похоже, последняя бутылка настоящего шнапса во всей боевой группе СС «Вотан»!

Шульце вытер рот своей огромной пятерней и в упор посмотрел на Матца.

— Дела идут паршиво, да?

Матц кивнул:

— Дела совсем дерьмовые, Шульце, если честно. Помнишь нашу старую солдатскую поговорку: «Часы — в ночном горшке, а в сердце — сифилис»? Примерно так обстоят сейчас и наши дела… В общем, все хреново. Город, похоже, не продержится и ближайшие сорок восемь часов.

— А как же «Вотан»? Как наш «старик»?

— От нас осталось всего сто пятьдесят человек, способных держать в руках оружие. Причем большинство из них — раненые. С командиром все в порядке. Но что может сделать командир, если все мы очутились в такой дерьмовой ситуации?

Матц глубоко вздохнул, и Шульце мгновенно ощутил, как измотан и измучен одноногий вояка, несмотря на всю внешнюю браваду и напускную веселость.

— Слава богу, старый дьявол Доннер приказал отвести всю боевую группу с передовых позиций, назначив ее в резерв. Иначе уже вчера от нас бы остались только рожки да ножки. — Матц передал бутылку самогона обратно Шульце. — Давай, давай, парниша, прикончи бутылку — мне кажется, это вообще последние глотки спиртного, которые нам суждено сделать в этой жизни!

— Одно удовольствие — тебя слушать, Матци, — пробурчал Шульце. — Ты просто лучик света в нашем темном царстве. — Он опорожнил бутылку и швырнул пустую стеклянную тару на соседнюю койку.

— Ну хорошо, Матц, а теперь доставай-ка свой кинжал!

— Что?! — Матц не поверил своим ушам.

— Ты слышал, что я сказал! — бросил Шульце. — Доставай свой кинжал, идиот, и освободи меня.

— Освободить тебя? Что ты имеешь в виду?

— Что с тобой, Матц? Ты что, совсем перестал нормально соображать? Разрежь все эти бинты и перевязки, которые держат меня здесь. И постарайся сделать это раньше, чем тут окажутся медсестры. Я хочу освободиться, освободиться прямо сейчас, чтобы вернуться в «Вотан»!

* * *

— Итак, — проревел Шульце, — это штука называется «фаустпатрон». Каждый из вас может взять его правой рукой и установить у себя на правом плече.

Мальчишки из гитлерюгенда тут же подняли вверх и установили на своих плечах «фаустпатроны». Их лица были полны решимости, губы плотно сжаты.

— …Проклятье, Матц! — пожаловался Шульце своему старому товарищу, когда они медленно проходили по усыпанному мусору двору перед отелем «Квелленхоф», обучая мальчишек из гитлерюгенда обращению с «фаустпатронами», с помощью которых руководство обороны Аахена рассчитывало остановить американскую бронетехнику. — Они же еще совсем юнцы. У них еще за ушами мокро, я это чувствую!

— Но они — это все, что у нас есть, — пожал плечами Матц. — Целая рота этих мальчишек воюет на передовой, заняв там место бойцов «Вотана». Вчера более пятидесяти из них полегло под огнем американцев.

Шульце покачал головой, но ничего не сказал. Завершив краткий курс обучения обращению с «фаустпатронами», друзья начали медленно подниматься вверх по главной лестнице отеля. Они миновали группу военных писарей, возившихся с частями 20-миллиметрового зенитного орудия, которое им предстояло установить на втором этаже.

— Смотрите, будьте осторожны и не повредите себе спинки! — обратился к ним Шульце. В его голосе сквозило нескрываемое презрение к этим тыловым канцелярским крысам, которым наконец-то предстояло взять в руки настоящее оружие и ощутить себя присутствующими непосредственно на поле боя. — Мне было бы крайне неприятно увидеть, если бы кто-то из вас, чернильных душ, получил какое-то увечье!