Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он сначала нерешительно поглядывал на меня, осторожно и недоверчиво расспрашивая, кто я такой и за что попал в лагерь, сколько лет сижу.
У меня от соприкосновения со свежими людьми и свободой сразу выветрился дух осторожности. Я почувствовал к Тимофеичу такой прилив нежности, что не мог удержаться от откровенности насчет каторжных тягот. Мы с ним долго беседовали по душам. В заключение Тимофеич затосковал:
– Когда же это все кончится? Хоть бы там начали, а мы бы вас поддержали.
Бедный Тимофеич не знал, есть ли где-нибудь спасительные берега в этом взбаламученном коммунистическом море и ждал помощи от нас, контрреволюционеров, зажатых в каторжные тиски!
Сдав кроликов приемщикам, я имел до отхода парохода еще полсуток, Счастливый случай помог мне найти в Кеми Александра Ивановича Сизова. Он мне очень обрадовался. Разумеется, начали вспоминать своих сокамерников, одноэтапников Многие погибли, но некоторым, в том числе и Александру Ивановичу, повезло. Он здесь в Кеми сделался правой рукой большего начальства.
– Перемены большие предвидятся в лагерях, – рассказывает Александр Иванович. Лагерное начальство теперь в панике. ГПУ меняет свой неизменный курс и поэтому случаю самые ярые его помощники в заплечных делах, как водится, расплачиваются за свою ретивость. Завтра с пароходом и к вам эти вести придут. Можно сказать, по внешнему, революция сверху происходит. Лагерный быт и система будут перестраиваться на коммерческую ногу.
Для нас обоих было ясно: новый политический ход ГПУ ведет только к изменению внешней формы его лагерной деятельности. Содержимое же этой новой формы остается старым. Вся политика социалистического нашего отечества во главе угла имеет одно: сохранить лицо. Внешне – все, как у порядочных соседей. Взять хотя бы ГПУ. Учреждение, как учреждение. И следствие производится, и дела ведутся как и полагается судебному учреждению. Вот только внутреннее содержание этой формы государственной деятельности несколько иное, чем у соседей. Начать с того, что полуграмотный следователь по делам, часто кончающихся смертным приговором, ведет просто дознание, а не следствие. Это дознание имеет целью из мелких, не преследуемых законом проступков – создать попавшему в подвал гражданину выдуманное дело. С этою целью допрашиваются свидетели и лжесвидетели, обычно тоже сидящие в подвале, но только те, которые могут дать обвинительный материал. Никакого состязательного начала, как это полагается во всяком юридическом процессе, здесь и в помине нет. Выдержка людей в подвалах имеет целью вывернуть человека на изнанку, подавить его психику, лишить его возможности проявлять свою инициативу в будущем. Такой людской материал вполне пригоден для эксплуатации, как рабочий скот.
Александр Иванович не строил никаких иллюзий относительно перемен в нашей судьбе. Доказательством этому недоверию служил все усиливающийся, небывалый приток людей в лагеря. На воле шла коллективизация, как раз именно теперь разыгрывались самые драматические сцены злодеяний темных сил в деревне.
С невеселыми мыслями возвращался я на Соловки. Потухла радость, пропала воля к жизни. Опять из моря выползли колючие вершины елей, забелели постройки Кремля и бывших гостиниц.
Что я мог привезти моим друзьям по несчастью? Ничего! Видел людей на свободе и сам был на свободе. И все.
3. ТУФТА ВОРОШИЛОВСКОЙ КОМИССIИ.
На другой день после моего возвращения пришли взволновавшие весь лагерь вести. Михайловский, вернувшись из Кремля, с упоением рассказывал нам все им там виденное и услышанное. Он даже перестал, как обычно, опасливо оглядываться и говорил, не стесняясь.
– Посмотрели бы вы на эти растерянные лица. Сумрачные олимпийцы-чекисты забегали, как мальчишки: все чуют грозу и не могут понять, откуда она.
– Но какой бум был в двенадцатой роте. Там всегда много шпаны, всегда более или менее шумно. И вдруг вваливаются человек пять чекистов. Ротный выбегает на средину и орет свое: «Встать! Смирно!» Все смолкает. При наступившей тишине один из чекистов, с портфелем и при чекистских регалиях, изгоняет все начальство:
– Начальствующие лица – ротные, взводные, воспитатели, десятники – немедленно удалиться!
Тех как дрыном [Палка.] ошарашило. Уходят, а сами оглядываются.
Тишина настала, какой никогда не бывало в двенадцатой роте. Даже самые отпетые леопарды выползли из свох нор.
– Товарищи.
Сенсация разрастается. Чекист товарищами назвал – неслыханное дело!
И полилась плавная, как граммофонная пластинка, речь. Чего тут только не было. И международная буржуазия и контрреволюционная организация, подкапывающаяся под основы власти, устраивающая из исправительных трудовых лагерей застенок. Полились крокодиловы слезы о всех потопленных, убиенных и зарытых живыми. Чекист, оказывается, слышит впервые о всех этих зверствах, творимых левою рукою ГПУ, между тем, как благодетельная правая ничего не подозревала. Ух, как распылалось негодование оратора на «палачей». Да, да, так прямо и крыл «палачами». Вот просветление нашло. И сейчас же изъяснил тайну, откуда взялись палачи и зачем они палачествовали. Оказалось – ГПУ здесь не при чем. Эго все провокация враждебных советской власти буржуазных сил: палачи из тайных противосоветских организаций пробрались в лагеря.. чтобы, заняв видные места в администрации, выматывать жилы и забавляться истязаниями. Пролетарское правосудие найдет их и сметет с пролетарской дороги.
– Товарищи, я обращаюсь теперь к вам, как равным. Комиссия, высланная из Москвы по делу о зверствах в лагерях, обращается к вам за помощью. Вы должны помочь ей установить угнетателей рабочего класса и выдать всех палачей. Припомните, кто может, имена и фамилии истязателей, где и кого они истязали, и пролетарское правосудие не только скажет вам спасибо, но и поможет вам, путем сокращения ваших сроков, скорее закончить время изоляции и возвратиться обратно в семью трудящихся.
– Чекисты сели за отдельными столиками. Ждут. Братва молчит. Потом начал один. Следователь принялся задавать ему нарочито наводящие вопросы. Тот, конечно, открыл брехало. И пошло. Возле следователей образовались хвосты, и началась потеха.
– Посмотрели бы вы Кремль теперь. Право, стоит посмотреть. Раньше бывало только одиночных людей видишь, а теперь все повылезало, и бродят толпы.
– Сейчас же после допроса являются в тринадцатую роту стрелки с чекистом-следователем и арестуют Чернявского и Шманевского. Братва ликует. «Параши» одна другой фантастичнее циркулируют по толпам заключенных. Начальство ходит как в воду опущенное. Головкин, против обыкновения трезвый и злой, как собака. Однако, в карцер никого не садит.
– Последний же акт этого действа разыгрался на пароходе. Комиссия собралась ехать обратно. Вошли на пароход. Начальство, конечно, их провожает. Зарин, начальник Соловецкого отделения уже, должно быть, в душе радовался: ссыпалась, мол, беда. После второго свистка он начал прощаться. Однако, председатель комиссии руки ему не дает: «Зачем? Вам придется поехать с нами».
– Так без всякой помпы были арестованы Зарин и Головкин. Теперь у нас новый начальник лагеря. Знаете, который был заведующим КВЧ? Молодой такой, подтянутый, чекист Успенский. Его и назначили. Теперь он ездит по всем командировкам и наводит порядки.
– Что это за комедия – никак не пойму. Но, братва, братва! Посмстрите – это настоящий семнадцатый год. Запрещение разговаривать и собираться в кучи перестало действовать. Всюду кучки людей и разговоры: лагеря, мол, переходят из ГПУ в комиссариат юстиции, будут зачеты рабочих дней, досрочное освобождение и еще тысяча и одна небылица. Братва мечтает о тюремном режиме в лагерях. Шпана, конечно, начала соображать насчет шамовки [еда, жратва.] и свободы рук. На начальство не обращают никакого внимания. Ротные в рабочих ротах сразу научились говорить. Ругаться нельзя, а весь их лексикон состоял из ругательств. Даже дневальные перестали сторожить выход и гнать посторонних. Что-то новое, невиданное, неслыханное назревает.
- Родословная большевизма - Варшавский Владимир Сергеевич - Антисоветская литература