Эликсир для избранных - Михаил Анатольевич Логинов

было рот, чтобы сказать что-то, но девушка приложила палец к его губам.

– Молчи! – прошептала она. – Я так рада тебя видеть!

– Кто там, Риночка? – послышался из комнаты голос Серафимы Георгиевны.

– Ты не поверишь, мама! – крикнула Ариадна, отрываясь от Кончака.

Из столовой вышла старшая Заблудовская.

– О боже! Борис! – воскликнула она. – Какими судьбами? Когда? Как? Вот уж Павел Алексеевич удивится!

Мать и дочь подхватили его, повлекли за собою, стали расспрашивать… Сидели долго, пили чай, говорили о разных предметах… Потом со службы, из института, вернулся профессор Заблудовский, и снова объятия, расспросы, разговоры допоздна. И от этого жизнь показалась Борису уже не просто нормальной, но почти прекрасной… И только поздно ночью, когда он вышел от Заблудовских, твердо пообещав прийти еще раз на днях, и отправился пешком к себе на Сретенку, снова вспомнил, какова цена…

Он стал бывать на Новинском, часто выходил куда-нибудь с Ариадной. В ресторан, на танцы, в оперу. Это были дивные вечера! Она предпочитала итальянцев – Верди, Пуччини, а он уже увлекался Вагнером… Спорили, кто лучше. А иногда говорили родителям, что идут в театр или в кино, а на самом деле укрывались на квартире или в комнате у какого-нибудь знакомого Ариадны и занимались там любовью до изнеможения. Кончак ревниво спрашивал девушку, откуда она знает хозяина жилища.

– Ревнуешь? – смеялась Ариадна.

– Вот еще! – фыркал он. – Просто спрашиваю.

– Не ревнуй, – тихо шептала она. – Ты, ты – мой главный мужчина! Ты меня сделал, вылепил, как Пигмалион свою Галатею…

И нежность переполняла его, и он готов был простить и позволить ей все!

С Павлом Алексеевичем они подолгу сиживали в кабинете и беседовали на разные научные темы. Тогда Борис впервые услышал от Заблудовского о ВИЭМе. Институт только организовывался, но Павлу Алексеевичу уже предложили создать и возглавить там лабораторию органопрепаратов. Он звал Кончака к себе. Это была прекрасная идея! Снова работать с Заблудовским, быть его близким сотрудником и другом семьи – это то, чего Борис желал больше всего. Кроме того, это решило бы проблему… легализации. Еще в первую встречу Заблудовские стали расспрашивать, что он делал в Москве, где работал? Пришлось изворачиваться, отделываться туманными объяснениями о каких-то переводах и редактировании научных статей. Павел Алексеевич заявил тогда, что подумает о трудоустройстве Бориса. И вот оказалось, что у профессора уже имелся определенный план. Кончак, правда, опасался, что в НКВД могут воспротивиться такому совмещению, но там на удивление легко согласились… Он понял: решили убить двух зайцев. Он будет продолжать работу в токсикологической лаборатории и одновременно присматривать за профессором Заблудовским в ВИЭМе. «Семь бед – один ответ, – решил Борис. – Все равно ничего плохого про Павла Алексеевича я им не расскажу…»

Борис Кончак взглянул на часы. Прошло уже пятнадцать минут. Пора! Он выбросил окурок и пошел обратно в лабораторию…

Пес неподвижно лежал на столе. Из чуть приоткрытого глаза смотрел в потолок мертвый зрачок.

– Сдох Шарик, – сообщил Кончаку его мрачный помощник. – Минут пять назад.

– Что и требовалось доказать, – пробормотал Борис Ростиславович. – В прозекторскую его! На вскрытие.

Москва, наши дни

Мысли о записной книжке Любомирского не давали мне покоя, и на следующий день я послал Антону Беклемишеву эсэмэску: «Старик, ты обещал мне человека, с которым можно поговорить о Заблудовском и всех делах». Почти сразу пришел ответ: «Извини. Закрутился. Коженков Федор Иванович». Далее шел телефонный номер, судя по коду, городской. «Черт, а мобильного у этого светила науки нет, что ли? – подумал я с легким раздражением. – Впрочем, какая разница?»

В понедельник я позвонил по номеру, который прислал мне Антон. Трубку долго никто не брал. Длинные гудки один за другим уходили куда-то в пустоту и гасли без следа. Я попытался представить, что происходит там, на другом конце провода. Где стоит телефон, на который я звоню? Воображение рисовало картины из фильма «Матрица». Пустая, обшарпанная комната, посреди которой стоит тумбочка. На тумбочке – допотопный черный аппарат с дисковым набором. Он оглушительно звонит, но трубку никто никогда не возьмет, потому что это – ненастоящая комната и ненастоящий телефон, все это – фальшивка, подстава. И сейчас из трубки вылезут какие-нибудь агенты Смиты и вкрутят мне в мозг лампочку накаливания… И тут вдруг трубку сняли, и приятный женский голос сообщил мне, что я позвонил в федеральный исследовательский центр «Фундаментальные основы биотехнологии». Все сразу переменилось: вместо пустой мрачной комнаты со старым телефоном перед моим мысленным взором предстало большое светлое помещение – приемная или ресепшен, молодая симпатичная девушка-секретарь в белой блузке и строгой черной юбке…

– Здравствуйте, не могли бы вы соединить меня с Коженковым… эээ… Федором Михайловичем?

– Ивановичем, – мягко поправила меня девушка на другом конце линии.

– Да, конечно… С Федором Ивановичем, извините, – пробормотал я и мысленно обозвал себя болваном.

– Как вас представить?

Как представить? Так и представить…

– Заместитель главного редактора журнала «Перископ» Алексей Петрович Кораблев.

Правду говорить легко и приятно.

– Одну минуту.

В трубке заиграла музыка. И играла она минуты полторы. Потом раздался щелчок, и глуховатый мужской голос произнес:

– Коженков слушает.

Я назвал себя.

– Да-да, Антон говорил мне, – сказал Коженков, как мне показалось, без особого энтузиазма. – Чем могу быть вам полезен?

Меня так и подмывало спросить, какое отношение он имел к Любомирскому и делу Манюченко, но я решил, что не стоит с этого начинать. «Будем действовать последовательно, – подумал я. – Сначала надо поговорить с ним о лизатотерапии».

– Я пишу статью о моем прадеде Павле Алексеевиче Заблудовском и хотел бы поговорить о его научной деятельности.

– Что именно вы хотели бы узнать? – сухо спросил Коженков.

У меня определенно складывалось впечатление, что Федор Иванович не горел желанием встречаться со мной и был не прочь свернуть дело, ограничившись краткой телефонной беседой. В мои планы это не входило.

– Федор Иванович, у меня довольно много вопросов. Насколько ценным был метод, предложенный академиком Заблудовским? И почему, несмотря на популярность лизатотерапии в 30-е годы, исследования в этой области были прекращены? И отчего…

– Видите ли, – перебил меня Коженков. – в среду я уезжаю в командировку на две недели, поэтому если вы хотите побеседовать до моего отъезда, то у нас остается только завтра. Вы могли бы приехать в институт, скажем, в два часа дня?

Назначенное время было мне неудобно, но и ждать две недели я не хотел. Коженков продиктовал мне адрес, и на том мы расстались.

Институт, где работал Федор Иванович, находился на Юго-Западе, в районе метро «Профсоюзная». Безликая панельная коробка высотою в семь этажей. Прилегающая территория была обнесена железным забором и плотно заставлена автомашинами. Ни газона,