Год на севере - Сергей Максимов

Остров этот голым камнем, прорезанным кварцем на десять сажен, возвышается над поверхностью моря, в недальнем (2 мили) расстоянии от берега, и идет на 600 сажен в длину и на 320 сажен в ширину. Издали видится на нем красная башня, а на западном берегу несколько крестов. Теми же крестами в некоторых местах установлено и все прибрежье. Кресты эти и становые избы кое-где на южных отклонах гор, успевают еще поддерживать веру в то, что едешь не окончательно пустыми, безлюдными местами, что если теперь не видно жизни, то во всяком случае, была она прежде, будет потом. Только около редких бедных селений успеваешь встречать живого человека: это или рыбак, выехавший с товарищами осматривать сеть, пущенную в море, или иногда куча девок с песнями и смехом плывут в таком же карбасе на ближний остров докашивать траву или добирать ягоду, успевшую уже созреть на то время (конец июля). Забравшись в селение, встречаешь те же чистые избы, тех же приветливых и словоохотливых русских мужичков с их своеобразным, в высшей степени типичным говором, с их бытом, сложившимся под иными условиями, при иной обстановке, чем во всяком другом месте великой России. Заселение Терского берега славянским племенем одновременно с заселением этим же племенем всего севера России. Умение освоиться с чужой местностью в течение этих шести-семи веков, как с родною, дает почти прямое право считать русское племя за аборигенов прибрежьев Белого моря, а настоящих аборигенов - финское племя лопарей - как пришлецов, как гостей на чужом пиру и притом гостей почти лишних и ненужных.

Лопари, или собственно так называемая "терская лопь", встречаются поодиночке не только на Мурмане, но и у реки Иоканги и на берегу Лумбовского залива (до 80 душ), ив каждом селении Терского берега работниками у богатых хозяев. Семьями или целыми погостами встречаются они только у реки Поноя (свыше 50 душ), около острова Сосновца (свыше 20 душ) и верстах в двадцати от селения Кузреки. В первом случае живут они у моря и ради моря, а потому посильно кладут и свою долю влияния на отправление звериных промыслов и рыбной ловли больше, чем карелы.

Резко бросается в глаза низенький лопарь, всем обличьем заметно отмеченный от соседнего русского люда. Глянцевито-черные волосы щетинисто торчат на голове и, кажется, никогда не способны улечься, они висят какими-то неровными клочьями надо лбом, из-под которого тупо и лениво глядят маленькие глаза, большею частию карие. Несколько выдавшиеся скулы, значительной величины разрез рта делают из лопаря некоторое подобие самоеда, если бы только все черты лопаря были менее округлы, если бы разрез глазной был уже и самая смуглость лица была бы сильнее. Лопарь, напротив, в этом отношении составляет как бы переход от инородческого племени к русскому, хотя бы, например, от того же самоеда к печорцу. Правда, что в то же время лопарь, сравнительно, выше ростом самоеда, менее плечист и коренаст, хотя и далеко не дошел до русских, между которыми попадаются истинные богатыри и красавцы. Зато, в свою очередь, несравненно легче и понятнее говорит лопарь по-русски, чем картавый самоед, и хотя лопарь любит вставлять, уснащивать (по местному выражению) в свою речь лишние, не имеющие никакого смысла слоги, вроде ба, ото и свои родные, коренные слова - все же его понять можно и даже, при случае, разговориться с ним. Продолжая далее сравнение лопарей с самоедами, находим не лишним сказать, что самоеды уходят далеко от своей родной тундры, сбирают милостыню в Архангельске, лопарь же, в свою очередь, редкий и случайный гость этого города и почти никогда не оставляет своей вежи надолго. Если самоедское племя многолюднее, а лопарское малочисленнее, и если самоедов только в последние десятилетия настоящего века начали обращать в христианство, то лопари давно уже христиане.

Лопари охотно и часто выселяются ближе к русским селениям и не строят уже своих погостов далеко, вглуби Лапландии, так же охотно, особенно в последнее время, они женятся на русских девушках. О простоте и даже некоторой тупости лопарей поморы, между прочим, рассказывают следующее. Одному лопину удалось утащить из часовни целый ящик церковного сбора. Желая спрятать его подальше, он вышел на тундру, высмотрел дерево, закопал под ним свою кражу и, отойдя, долго оглядывался потом назад, с целью хорошенько запомнить место. К несчастью лопаря, все это высмотрели ребята-зуйки, ходившие из становища за морошкой. Зуйки рассказали обо всем этом кормщику. Тот пришел, вырыл деньги, ящик расколотил и бросил. Лопин всплакался, целые дни ходил повеся нос и, наконец, не выдержал и рассказал русским промышленникам свое горе.

- Отчего же ты по-дурацки прятал? - спрашивали те.

- Льзя видеть, льзя не видеть, - оправдывался лопин и приписал все это злым духам...

Промышленники русские все единогласно хвалят целомудренность лопарских женщин, их трудолюбие и домовитость, которые немало способствуют тому, что и дети воспитываются в некоторой патриархальной чистоте нравов: мальчик лопарь до совершеннолетия живет большею частию дома и не отпускается на трудные мурманские промыслы. Сама же лопарка всегда дома. На ее обязанности лежит приготовление пищи: тонких лепешек - рески - приготовляемых из теста (муки с водой) и поджариваемых на раскаленном камне, и линды - ухи из рыбы (иногда из мяса оленьего) - род грязноватой невкусной похлебки, с примесью незначительного количества муки. Черный хлеб, покупаемый или вымениваемый у русских промышленников на Мурмане, составляет лакомство. В свободное время лопарка обшивает детей, мужа, самое себя*; они такие же мастерицы шить платья, как и самоедки, но так же неопрятны, так же неразборчивы в пище, подчас так те упрямы, как и мужья их, и все до единой умеют говорить по-русски тем же говором, в котором слышится крепкое ударение на букву "о" и неприятно-пронзительные звуки.

Таким образом, лопарь все лето живет морским промыслом; живет он им и осенью, и зимой, если только случайность судьбы поселила его на Терском берегу, около Поноя. В противном случае, с первыми признаками осенних непогодей, лопари удаляются к своим зимним погостам. Здесь, на ту пору, ближние (всегда большие) озера богаты разного рода рыбой. Часть этой добычи служит для них большим подспорьем на зимнее продовольствие; часть скупается на месте приезжающими на оленях терскими поморами или на деньги, или на соль и ржаную муку.

Зиму лопари в своих дальних вежах посвящают ловле птиц и лесного зверя, и это едва ли не главные и не самые выгодные и прибыльные промыслы...

Лопарь, за крайнею ли удаленностью церквей, или по другим каким, более важным причинам, при православии - крайне суеверен и мало религиозен при всем стремлении уподобляться русским, как сделал это, например, относительно одежды. У лопарей в округе Аккульском водятся такие опытные колдуны, к которым приходят гадать чухны из Саволакса и других мест Финляндии. Здешние кудесники не употребляют однако ни причитаний, ни заговоров, ограничиваясь некоторыми механическими приемами, передаваемыми из рода в род. Терские, например, не соблюдая постов, употребляют круглый год куропаток и наивно оправдываются тем, что куропатка - летучая рыба. Новорожденный ребенок иногда целые годы остается у них без крещения; редкий из взрослых знает какую-либо молитву: большая часть ограничивается крестными осенениями и частыми поклонами перед иконами в часовнях, при своих погостах, при свете свечей, которые держат обыкновенно в руках; лопари носят крест, как украшение, поверх одежды. В то же время лопари верны и честны в данном слове, любят искренне своих земляков и стоят за них горой. Между тем, нет между ними ни одного грамотного, хотя все охотно учатся говорить по-русски, все без исключения привержены к крепким напиткам, которые сделали им уже много положительного вреда, - сделают еще больше, если не найдет их рука спасающая, благодетельная, если не найдет их грамотность, и честный привет, и доброе внимание.

ЛОВ СЕМГИ

Село Кузомень, расположенное на реке Варзуге, в шести верстах от устья и в двух верстах от моря, выстроилось на песчаном грунте и в этом отношении составляет разительное исключение изо всех других беломорских селений, которые все стоят на граните. С колокольни, недавно выстроенной вновь, можно видеть всю эту огромную массу песку, обложившего селение со всех сторон, кроме той, которая прилегает к широкой реке Варзуге - большей из всех рек Терского берега. Окрестное песчаное поле бесприветно тянется до моря. В редких местах на этой степи выставляются песчаные холмы, краснея издали своим глинистым основанием. На редком из этих холмов с трудом держится еще дряблое деревце, и как будто что-то подле него зеленеет. Мелькает еще такая же зелень на дальнем горизонте, где, может быть, уже начинаются леса. Леса идут за селением по берегу реки, на которой качаются на якоре суда; несколько других белеют парусами. Море на этот раз отдает взводнем и валит на берег одну за другой пенистые, неугомонные волны. Самое селение кажется довольно большим и выстроенным как будто недавно. Дома его глядят чисто, приветливо: все почти они выкрыты тесом; редкие, словно бани, врыты до половины в землю. Печально как и дома эти, смотрят и те амбарушки, которые прицепились на крутом берегу Варзуги, и которым судьба сулила хранить промысловые снасти и во всех беломорских селениях стоять впереди домов па берегу и приветствовать всякого приезжего прежде всего другого. В Кузомени глубокий, летучий песок кругом, и тот же песок между домами. Кончаясь на том берегу реки, он опять начинается в другом и идет бесплодною степью все дальше и больше в ближнюю лапландскую тундру. Как черные, непроглядные точки видятся на этом песке ближние к морю промысловые избушки, салотопенные амбары, как и вообще во всех других приморских деревнях Терского берега. Кузомень отличается от них только тою заветною особенностью, что в ней не встретишь ни единой собаки, тогда как огромные, желтые животные эти стадами наполняют все другие поморские селения.